"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23

Дверь приоткрылась, хотя шагов я не услышал.

Я опустил глаза — из полумрака прихожей на меня смотрел темноволосый мальчишка.

— Тебе кого? — спросил он.

Голос паренька показался мне незнакомым, чужим и неприятным.

А вот самого мальчика я узнал. Потому что уже видел его на фотографиях. А когда-то давно — в зеркале.

Я молчал (не ожидал этой встречи) — разглядывал лицо ребёнка (знакомое), его причёску и одежду. Отметил дыру на месте верхнего резца (вспомнил: зуб не успеет вырасти до первого сентября). Пробежался взглядом по царапинам на ногах парнишки, ещё не полностью зажившим (зелёнка уже почти стёрлась), оставленным там рыжим уличным котом. Память подсказала, что тапочки мальчика доживали последние дни: отец в конце месяца заменит их новыми (а эти выбросит — тайком).

Заметил, что не дышу — заставил себя выдохнуть. Взглянул на белый бок холодильника, на квадратный соломенный коврик (папа стелил его в прихожей — не снаружи, у двери), на штору из кусочков бамбука, что украшала вход в спальню (мы с папой спали в одной комнате — вторая была гостиной). Почувствовал запах выпечки — представил вкус клубничного варенья («Идеальный выбор — для блинов!», — утверждал отец). Услышал похожие на скороговорку слова футбольного комментатора (из телевизора).

— Павлик, кто там пришёл? — донёсся из-за спины ребёнка мужской голос.

От мягкого звука «р» в слове «пришёл» у меня дрогнуло в груди сердце.

— Какой-то пацан, — ответил Павлик. — Молчит.

Мальчишка хмурился — смотрел на меня снизу вверх. Я возвышался над ним почти на полголовы. Ребёнок явно не радовался моему появлению. Словно я отвлёк его от интересного занятия. Или он посчитал меня конкурентом в споре за блины, что жарились на кухне (я опознал их запах). А может, я всегда был таким внешне неприветливым, с «колючим» взглядом (пусть и не замечал того). Или же мальчишку насторожила моя бледная физиономия. Парень скрестил на груди руки — будто намекал, что не пустит меня в квартиру.

— Молчит?

Из кухни вышел высокий чуть сутулившийся мужчина (тётка уверяла, что папин рост едва не дотягивал до ста девяноста сантиметров). Он близоруко щурил глаза (очки папа дома не надевал), вытирал руки о старенький фартук (с уже выгоревшими на свету красными маками) — тот самый, что он сам когда-то подарил на восьмое марта жене. Тыльной стороной ладони мужчина почесал кончик носа — то был его любимый жест, говоривший мне о том, что папа чем-то недоволен.

— Приветствую вас, молодой человек.

Мужчина остановился за спиной сына, положил тому руки на плечи. Я будто бы почувствовал прикосновение его ладоней (или вспомнил). Взглянул мужчине в глаза — и словно «завис»: вдруг позабыл о заготовленном плане (об официальной цели своего визита), не шевелился. Сжимал в руках книгу, едва дышал от волнения. Не пытался заговорить (язык будто прирос к нёбу, во рту пересохло). И не желал уходить. Смотрел на хозяина квартиры, на его хмурого семилетнего сына… Прикусил губу — почувствовал во рту вкус крови.

— Чем порадуете? — спросил мужчина. — Что вас к нам привело?

— Здравствуйте, — сказал я.

Боль в губе слегка привела меня в чувство.

Напомнил себе: мне десять лет… и я уже не Павлик Солнцев.

Спросил:

— А Зоя дома?

Собственный голос показался мне робким, писклявым, жалобным.

— Зоя? — переспросил мужчина.

Удивлённо вскинул брови.

— Зои здесь нет, — сказал он. — В этой квартире обитает небольшой и дружный мужской коллектив. Женщины с нами не проживают… к сожалению, а может и к счастью.

Мужчина улыбнулся — у меня вновь перехватило дыхание (от волнения).

Я всё же заставил себя вновь заговорить.

— Я ей книгу принёс. Вот.

Продемонстрировал мужчине и мальчику свою ношу.

— О!

Мужчина одобрительно кивнул.

— Беляев — хороший выбор, — сказал он. — Похожа на нашу. Правда, Павлик?

Он похлопал мальчишку по плечу.

Тот молча кивнул.

— Но с корешков нашего трёхтомника я буквально полчаса назад смахнул пыль, — сказал мужчина, — все тома стояли на своих местах.

Он пожал плечами.

Я произнёс:

— Мне сказали, что Зоя живёт тут.

Мужчина покачал головой.

— Вы ошиблись квартирой, молодой человек. Скорее даже — подъездом или домом. Потому что у нас нет соседей с таким чудным именем.

Он сощурил глаза, будто что-то вспоминал.

— В основном… Юли и Наташи. Есть одна Маргарита. Но Зоя… — нет, такой соседки не припомню.

— Правда? — спросил я.

Шмыгнул носом (не ко времени появился насморк).

Заметил, что тяну время — не желал уходить.

— Зачем же мне вам лгать, — сказал мужчина.

Пожал плечами.

— Да вы не расстраивайтесь, молодой человек! — добавил он. — Вижу, вы впервые столкнулись с женским коварством. Дать мужчине неверный адрес — обычный и один из самых безобидных женских поступков. Можете мне поверить. Девочки — они… такие: непредсказуемые. Привыкайте.

— Спасибо.

— Не за что.

Мужчина вновь улыбнулся, бросил взгляд через плечо — из кухни донеслось шипение.

— Вы меня простите, — сказал он. — Не могу с вами долго общаться: блин подгорает. Чувствуете: горелым запахло?

Я вздохнул.

— Чувствую.

— Надеюсь, вы отыщете свою Зою.

— Отыщу, — сказал я. — До свидания.

После секундной паузы добавил:

— И… ещё раз спасибо.

— Рад был с вами поболтать, молодой человек, — сказал мужчина. — Удачи вам. До встречи.

«До встречи», — мысленно повторил я.

Мысленно, потому что говорить теперь было не с кем.

Я стоял перед запертой дверью. И улыбался. Я действительно очутился в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году — больше в этом не сомневался. Страна, где я вновь жил называлась СССР (Союз Советских Социалистических Республик). Вот только меня заставил улыбнуться вовсе не этот факт. Я радовался не тому, что вновь смогу есть «настоящий» советский пломбир, пить из уличных автоматов газированную воду и повязывать себе на шею красный пионерский галстук. Я чувствовал себя счастливым из-за того, что снова увидел отца.

И потому что увижу его снова.

«Мы ещё встретимся, папа, — подумал я. — Обязательно встретимся».

Сунул под мышку книгу, направился к ступеням.

Провёл ладонью по влажным щекам.

* * *

В моей жизни начался новый этап. Это я понял, когда вернулся к Наде Ивановой (пока даже мысленно не называл её квартиру «домом»). Там я выслушал серию упрёков и нотаций, едва только перешагнул порог. Стоял на коврике у двери, смотрел на разгневанную Надю. Но всё ещё думал о встрече с отцом. Пытался понять, почему я здесь, а не там, рядом с папой. Ведь как бы мне ни нравилась Надежда Сергеевна, но близким для себя человеком я её не считал (и уж тем более, матерью). Заметил следы слёз на Надиных щеках (помогла тушь для ресниц). Не сразу разобрался в причине вечерних «наездов» на мою «свободолюбивую личность».