Фантазии Старой Москвы

В мире духов, то есть, духовном пространстве никто никого не судит - потому что никто не играет назначенную роль. Когда существо само по себе, оно неспособно творить добро или зло. Да там и не хотят знать, что такое этика. Оно конечно, есть у духов зависимость от человеческого, но... как бы это помягче сказать-то... короче, духовный мир вторичен по отношению к гуманитарному. Потому что человек может быть бездуховным, а дух бесчеловечным - не может. Только не говорите об этом духам: осерчают.

Следующая встреча А с Б случилась далеко не в следующую ночь. Уверен, тебе, читатель, не надо объяснять, с какого перепугу духи активизируются в часы, когда звезда, которую люди (то есть, мы, конечно) именуем Солнцем, шпарит по другому боку планеты. Все произошло так же спонтанно и естественно: витали, витали - да и свитализировались.

– Вот тоже две могилки рядом. В одной лежит прах девушки Дуняши, Авдотьи Норовой. Она даже вдохновила одного известного повесу. Когда я преставилась, уже родился мальчишка, из которого вырос поэт Александр Пушкин. Он лежит в другом монастыре, отсель далече, а дух уж не знаю, где...

А уже привык к зависаниям Б. Оно просто подождало.

– Пушкин написал поэму: "Евгений Онегин". А образ Танечки Лариной, ну главной героини, дурочки, влюбившейся до беспамятства в одного негодяя, а потом... моя тоже любила. Он предал. А потом другой поэт родился...

– Тютчев. Ты уж говорило.

– Да. Вот, значит, девица. Упокоилась молодою. А втюрилась в молодого офицера, но не повесу. В деревне это было, на природе. Воздух, видно, располагает. Письма ему писала высоким штилем. Она полюбила страстно, но... духовно. Просто боготворила своего кумира. Офицера звали Петр Чаадаев. Тоже бравый такой, герой. Но потом он сошел с ума. Стал философские письма писать, прослыл чуть не главным московским чудаком и оригиналом. Ну, у него это наследственное: еще дед егойный персидским шахом себя воображал. А внук писал, что де жизнь человека как духовного существа обнимает собою два мира, из которых один только нам ведом. В общем, правду писал, но современники еще на доросли.

– Еще как доросли. Только уж шибко французскою заразой пропитались, да в масонов заигрались.

– Ну, может быть. Прожил Петр Чаадаев немало, накликал на себя гнев сильных мира сего за вольномыслие, а перед кончиною завещал, чтоб, значит, закопали его возле праха Дуняши Норовой. То ли совесть его бередила, ведь когда был молодым и бойким, не любил он Дуню-то. Она вообще слабая здоровьем была, знала, что не жилец. И похоже своею физической смертию Дуняша толкнула Петра к неумеренному философствованию.

– А где ж их духи-то?

– Хоть убей не знаю. Тут их хотя и не мильён еще, но много. Но злые духи говорят, они так и не соединились. И не соединятся. Никогда.

– Так значит здесь есть злые духи?!

– Вот ты какое... Я думало, тебя тронет моя гипотеза, что не сойдутся два близких по духу существа, а ты взволновалось вопросом зла. Хорошо еще, мы избавлены от власти гормонов.

– Я хоть и свежачок в этом мире, да понимаю: не были они близки по духу - и все тут.

– Не нам судить. Да ничего: обвыкнешься - не будешь уже столь категоричным.

– А вот скажи, дружище...

– Ась?
– Б напряглось.

– Ты тут столько уж оборотов планеты вокруг звезды... и все время одно?

– Но сейчас-то нас - двое...

– Вот ведь ёлы-палы!

– Где?

– Не где, а что. Мой ведь завещал положить свое тело рядом с могилою историка Василия Осипыча Ключевского. Чтоб значит, духовно сойтись. А тут - ты.

– Значит, и для тебя я - дерьмо.
– Б обидливо затрепыхалось.

– Ты само меня только что пыталось излечить от этой... категоричности.

– Да. Да...

Б увитало с такою же беспардонностью, как и возникло. А осталось наедине с собою. Оно глянуло окрест себя - и...

МЕГАНАХОРЕТ

У раджи Караньи было

царственное дерево баньяна

по имени «Неколебимый».

И тень от его раскидистых ветвей

была прохладна и приятна.

Никто не стерег его плодов и

никто не причинял никому

вреда из-за его плодов.

И вот явился человек,

который насытился его плодами,

сломал ветку и пошел своей дорогой.

И подумал дух, обитающей в дереве:

«Как это удивительно, как поразительно,

чтобы человек был столь низок и

сломал ветку после того как

насытился плодами дерева.

Полагаю, дерево не принесет больше плодов».

И дерево перестало давать плоды.

«Ангуттара Никаяйа»

Название медицинского учреждение искажаю лишь по одной уважительной причине. Психиатры - закомплексованные и склонные к депрессиям люди. Хорошо еще, не неврастеники. И все равно они могут запросто обидеться и заказать автора каким-нибудь психам. Одна ведь сатана, грохнут, и ни черта им не будет, психи и без того уже на принудительном лечении. Я же жить пока еще хочу, как, впрочем, и всякая земная тварь.

В общем, одну из старейших психиатрических лечебниц Москвы назовем старинным словом "Доллгауз". Уже два с гаком столетия дурка, уютно расположившаяся в тихом уголке Старой Москвы, близ бывшего Камер-Коллежского вала, успешно применяет всякие практики обуздания душевных болезней. Науки развиваются, такие средства как дыба, ледяная ванна и экзорцизм уступили место медикаментозным методам. Что характерно, душевнобольных меньше не стало, зато расширился спектр заболеваний, квалифицирующихся как расстройство психики.

Я уж сразу начну историю с конца, то есть с момента, когда моего героя изгнали из уютного пенала и карьера нашего полублаженного-полублажного покатилась под гору. Василий Гурьевич Пупкин являлся обитателем Доллгауса и частью довольно-таки скромного, но оригинального бизнес-проекта. Персонал учреждения, давно уже плюнув на издержки популярности одного отдельно взятого лица, установил таксу и допускает к Васе Чеканутому жаждущих горожан. Тарифы взимаются в зависимости от статуса клиента и услуги оказываются по чину.