Фантом памяти
Шрифт:
– Я хочу во всеуслышание заявить, что у меня амнезия, провал памяти. Я хочу, чтобы все, кому это интересно, усвоили, что я ничего не помню, не знаю и не собираюсь по этой причине ничего предавать огласке. Я хочу обезопасить себя, ты понимаешь?
– Корин, когда люди хотят обезопасить себя, они обращаются в силовые структуры, а вовсе не к журналистам. Тебе никогда об этом не говорили?
– Не говори мне ничего про силовые структуры!
– взорвался я. Слышать о них не хочу! Они там все куплены-перекуплены и покрывают друг друга. Кроме того, если я скажу им, что меня собираются убить, то станет ясно, что я что-то подозреваю. Я
– Сколько?
– деловито спросила Муся.
– Двоих-троих, я думаю, будет достаточно.
– Когда?
– Чем быстрее, тем лучше. Лучше прямо завтра.
– В какое время тебе удобно?
– В любое. С утра до позднего вечера.
– Ты хочешь, чтобы они приехали все вместе, или будешь давать интервью по отдельности?
– На их усмотрение. Можно по отдельности, можно сделать пресс-конференцию. Мне не важна форма, мне важен результат. Материал должен появиться немедленно, поэтому ни о каких журналах или еженедельниках и речи быть не может. Только ежедневные издания.
– Хорошо, - ручка быстро порхала по странице.
– Как насчет фотографов?
– Сколько угодно.
– Регламент?
– Без ограничений. Я буду беседовать столько, сколько нужно, пока не скажу все, что запланировал.
– Тебе нужен мой совет?
– Давай, - кивнул я.
– Ограничь время. Иначе журналисты могут завести тебя своими вопросами совсем не туда, куда ты хочешь.
– Ты права. Тогда по сорок минут на каждого, если они приедут по отдельности. И час, максимум полтора - если все вместе. Кроме того, я хочу передать для публикации отрывок из моей новой книги.
Муся оторвалась от записей и изумленно посмотрела на меня.
– Что с тобой, Корин? Ты же никогда не разрешал ничего публиковать, пока книга не закончена. Это не в твоих правилах.
– Знаю. Я хочу, чтобы все, кому интересно, окончательно убедились, что я пишу совсем не про милицию.
– А про что же ты пишешь? Про сестру?
– с беспокойством спросила Муся.
– Неужели ты все-таки решился?
– Да нет, не про сестру...
– я помолчал, подыскивая слова. Честно говоря, я и сам не знаю, что пишу и о чем. Просто пишу, и все. Какой-то неуправляемый поток сознания.
– Из какой сферы?
– голос Кошечки снова стал деловитым, в нем замелькали гепардоподобные нотки.
– Из сферы нереального.
– Фэнтези?
– Черт его знает!
– в сердцах ответил я.
– Не могу определить жанр. Я же говорю - поток сознания.
– И много ты уже написал?
– Совсем немного, страниц сорок-пятьдесят.
– Сколько будет в окончательном варианте?
– Понятия не имею. Может быть, страниц через пять закончу, будет такая изящная новелла. А может быть, получится полноценный роман. Ничего пока не могу сказать.
– Да, дела...
– протянула Муся.
– И что ты хочешь, чтобы я потом с этим сделала? Если получится роман, то как его позиционировать? А если новелла? Ее придется публиковать только в журнале, но об этом нужно думать уже сейчас, потому что материалы для журналов готовятся за три-четыре месяца.
– Меня это не интересует, - раздраженно сказал я.
– Что получится - то и получится. Для
– Конечно, - Муся кивнула.
– Что еще по журналистам?
– Пока все. Теперь следующее. Откуда ты взяла Михаила Викторовича? Тебе его кто-то порекомендовал?
– Да.
– Кто?
– Тебя интересует имя или статус?
– Статус, разумеется. Зачем мне имя?
– Лечащий врач моей дочери. Она онколог, но среди ее знакомых есть самые разные специалисты.
– Ты говорила, для чего тебе нужен психоаналитик?
– Корин, ты меня за кого держишь?
– Муся сдержанно улыбнулась.
– Я не вчера родилась. А откуда, собственно говоря, все эти вопросы?
– Хотел убедиться, что Бегемота мне не подставили, - буркнул я.
– Кого-кого?
– Бегемота. Михаила Викторовича.
– Муся звонко расхохоталась.
– Ты прав, он действительно похож!
– Похож - не похож, а больше я с ним заниматься не буду, - отрезал я.
– Почему? Он тебе не нравится? Он кажется тебе недостаточно квалифицированным?
– в голосе Муси появилась озабоченность. Кажется, она даже огорчилась, словно плохо выполнила работу и ее за это отругали.
– Но ты же не получил того, чего хотел. Ты ведь так и не вспомнил ничего. Может, не стоит бросать дело на полпути?
– Это не обсуждается. Я ему не верю. Я теперь никому не верю. И в целях безопасности хочу, чтобы Бегемот исчез из моей жизни с твердым убеждением, что я ничего не вспомнил. И пусть рассказывает об этом на каждом углу, в том числе и тем, кто его подставил сначала тебе, а потом мне.
– Корин! Ну что ты такое говоришь? Ну кто его подставлял? Это был совершенно случайный выбор. Ладно, я не стану с тобой спорить, ты - хозяин, тебе и музыку заказывать. Я позвоню Михаилу Викторовичу и скажу, что его услуги больше не нужны.
– И расплатись с ним.
– Конечно, - еще несколько слов бисерным узором украсили страницу органайзера.
– Что еще?
– Позвони моей дочери, вот ее телефон, - я протянул Мусе заранее приготовленный листок, вырванный из блокнота.
– Что ей сказать?
– Встреться с ней и передай десять тысяч долларов. Сними с моего счета в банке. Доверенность же еще не кончилась?
– Нет, с доверенностью все в порядке. Я должна ей что-то объяснить?
– Скажи, что это те деньги, которые я ей обещал. Я их действительно обещал, ты знаешь. И еще скажи, что я очень испугался после аварии, понял, что человек не просто смертен, а, как говорил Булгаков, смертен внезапно, поэтому составил завещание, и по этому завещанию она не получит ничего, кроме тысячи долларов ежегодно ко дню рождения.
– Завещание?
– Муся отложила в сторону ручку и с тревогой взглянула на меня.
– Ты действительно его составил?
– Да нет же, - усмехнулся я.
– О чем ты говоришь? Разве я смог бы это сделать без твоей помощи? Справки из банка о состоянии моих финансов, оценка недвижимости, нотариус и все такое - этим пришлось бы заниматься тебе. Но я хочу, чтобы Светка думала, что ей ничего не достанется. Если она будет доставать тебя вопросами, скажи, что деньги я даю только потому, что обещал, а вообще спонсировать лечение наркоманов я не нанимался. Я свои деньги не на дороге нашел, а зарабатываю трудом, собственными нервами и силами.