Фантом

Маленькие палатки пестрели товаром, а скучающие, только приступившие к своим обязанностям, продавцы зевали и пили горячий чай из пластиковых стаканчиков. Книги, колготки, конфеты, обувной крем и зачем-то новогодние гирлянды – все это вместе создавало впечатление вечной, непрекращающейся ярмарки. Дима шел мимо, думая, что будет, когда он, наконец, дойдет до центральной площади, где все еще возвышался памятник Ленину, и весь этот «праздник жизни» останется позади. Тогда начнутся серые улицы, бродить по которым абсолютно неинтересно.

Остановился перед большим стеклянным павильоном. Не то, чтоб ему хотелось пива, но почему бы и нет, раз делать все равно нечего? Аргументов «против» не нашлось. Купил бутылку, вытряхнув из кармана всю мелочь, потому что на сдачу девушка еще не наторговала, и пошел дальше, прихлебывая теплый, выползающий из горлышка, напиток.

В крошечном сквере толпились художники. Их работы стояли прямо на земле, подпертые прутиками. …А если дождь?.. но сами авторы, видимо, не заботились об этом. Они разделались на группки и о чем-то оживленно беседовали. Трое ребят под большим, уже изрядно облетевшим деревом разливали водку.

Дима брел по вернисажу, разглядывая местные «шедевры». Часть из них выглядели откровенно дилетантскими, изображавшими примитивные натюрморты и людей с угловатыми карикатурными лицами. Часть, наоборот, были безукоризненно точны, но бездушны, как фотографии. Видимо, их и делали с фотографий – они все походили друг на друга, отличаясь лишь форматом и цветовой гаммой. …Под обои лепят… – решил Дима и двинулся дальше. Бутылка опустела. Он поставил ее на землю, и оглянувшись через несколько секунд, увидел, как та исчезла в сумке сгорбленной старушки. …На хлеб почти заработала, – отметил Дима безо всяких эмоций.

Дошел до сквера и опустился на скамейку возле фонтана. …Что же мне сегодня снилось?.. Ощущение тесноты и сдавленности прошло уже давно – остался лишь внутренний холод, и то, скорее, потому, что он не мог вспомнить, что там происходило такого страшного.

Возникла мысль позвонить кому-нибудь и просто поговорить – так, ни о чем, чтоб услышать живой человеческий голос. Он достал телефон и обнаружил, что в суете забыл зарядить его; равнодушно убрал его обратно. Он чувствовал полную опустошенность и апатию ко всему.

Соседи по скамейке менялись. Сначала это были две совсем юные девушки, которые, испуганно оглядываясь по сторонам, достали сигареты, и торопливо покурив, заспешили к большой и очень престижной школе. …Вот, взять бы ремешок и хорошенько надрать бы им обеим задницы, – подумал Дима, глядя на быстро удалявшиеся худенькие фигурки, но благородный порыв тут же угас, – хотя мне-то до них какое дело – пусть смолят, если хочется… Девушек сменила бабка-«санитар леса» с извечной сумкой, звеневшей пустыми бутылками. Она сидела долго, пристально оглядывая сквер, и завидев добычу, устремилась к ней. Больше она не вернулась, избрав другой наблюдательный пункт. Потом появились два парня, громко разговаривавшие на матерном языке. Дима понял, что один уговаривал другого выпить, а тот, второй, не соглашался. Поскольку деньги оставались только у второго, спор становился все более эмоциональным и агрессивным.

Дима посмотрел на часы – только половина двенадцатого. …Весь день впереди, и у всех есть какие-то дела, а у меня нет… Хотя есть – надо же вставить стекло!.. Он встал и направился к остановке, мысленно переключившись на нехитрую практическую работу. Чувство потерянности исчезло – он возвращался в дом, и это все ставило на свои места.

С окном Дима провозился довольно долго, потратив большую часть времени на поиски инструментов. Он так редко что-либо мастерил, что никогда не помнил, где что лежит, хотя от деда остался хороший набор, и исчезнуть он никуда не мог.

Окно получилось мутным и состояло из двух частей, потому что большого целого стекла найти не удалось, но это не важно – главное, что восстановилась целостность пространства. Конечно, любое стекло можно разбить, и никто из соседей даже не заметит, но оно залатало некую энергетическую брешь, а это гораздо важнее открытости или закрытости физической.

Время близилось к обеду. …С одной стороны, пить в одиночку, конечно, последняя стадия деградации, но, с другой – а чем еще заняться? Может, появится кураж и захочется чего-нибудь от этой жизни?.. Дима решительно наполнил рюмку.

– Ну, будем…

Трапеза растянулась более, чем на час. Дима периодически курил, выходя на крыльцо, подолгу смотрел в небо, тучи на котором рассеялись, так и не родив дождя. Потом снова возвращался к столу, снова наполнял рюмку, снова жевал и снова выходил курить. В голове стали появляться посторонние мысли. Сначала он подумал, вернется ли Валя и хочет ли он этого? Решил, что не хочет – одним своим присутствием она вносила напряженность в состояние окружающего покоя и незыблемости. Она, пусть без всякой надежды на успех, пыталась внести изменения в существующий уклад, а это вызывало в ответ почти физическое отторжение. Где-нибудь в городской квартире ее новации воспринимались бы естественно, но здесь все подчинялось другим жизненным законам, и их несоблюдение ставило крест на самой возможности ее пребывания.

Валя безоговорочно являлась чужеродным элементом (хотя иногда Дима и чувствовал, как без нее пусто и одиноко). Тем не менее, и вовсе без женщины, особенно сейчас, когда алкоголь будоражил кровь, становилось плохо.

…Может, звякнуть Иринке?.. Но подобная мысль показалась такой же чужой, как и сама Ира. Это ощущение возникло даже не из-за вчерашнего инцидента. Теперь Дима знал, что Олег – трус, и навредить ему никоим образом не может. Гораздо важнее, что сама Ира вдруг стала расплывчатой и почти ненастоящей, как кусочек далекого прошлого. Смешно, но он с трудом вспомнил ее черты и совершенно не мог представить голос. Ему стало казаться, что знакомство с ней – это наваждение и хорошо, что он от него избавился. …А, может, она вообще не существовала, и это лишь моя фантазия, исчезнувшая так же внезапно, как и появилась?..

После очередной рюмки в голове наступило состояние необычайной легкости и раскованности; захотелось смеяться без причины, делать что-то несуразное, рассказывать дурацкие истории… только кому?

Дима убрал со стола и снова вышел на крыльцо. Из-за забора, из той, другой жизни доносились крики и смех, а в щели можно было различить группу парней и девушек, двигавшихся в сторону сельхозинститута. На секунду Дима позавидовал им, но представить себя среди них не мог – гораздо ближе и важнее казались окружавшая его тишина и покой. Он хотел находиться здесь, а не там. Вот, если бы кто-нибудь из этих девочек случайно забрел в сад!.. Но они прошли мимо, и смех раздавался уже издали, с улицы, ведущей к серым пятиэтажкам. Опять стало тихо, только мимо проносились машины, мелькая в щелях забора разноцветными боками.

Из зарослей показалась кошачья морда, а потом и все огромное серое тело с пушистым хвостом. Диме показалось, что кот стал еще больше. Он остановился возле скамейки и повернул голову, как бы спрашивая разрешения запрыгнуть на нее. При свете дня Дима, наконец, сумел разглядеть его. Животное, действительно, оказалось очень крупным – видимо, помесь «перса» с кем-то. Густая длинная шерсть почти касалась земли; на лбу, точно между глаз, явственно проступал темный треугольник, упиравшийся в переносицу, а глаза даже днем светились изнутри странным бордовым цветом. Но самое интересное, что кот был совершенно чистый! Нельзя поверить, что он живет в саду – при такой густой шерсти, в ней не могло не появиться ни одного колтуна, ни одной репейной колючки, да и худобой, как бродячие коты, он явно не страдал. Они смотрели друг на друга, стараясь проникнуть в чужие мысли. Неизвестно, как коту, но Диме это не удавалось. Присев на корточки, он протянул руку, шевеля пальцами, и тихо позвал: