Фантом

Беспомощно огляделся, ища глазами генерала, но увидел лишь стайку серых птичек, эскадрильей истребителей пронесшуюся к лесу. Хотя часов, отсчитывающих время на обдумывание ходов, не было, Дима слышал, как они тикают где-то внутри него, и мысленно ощущал каждую прошедшую секунду. Этот непрекращающийся отсчет подстегивал его действовать быстрее. Он уже занес над доской руку; хотел схватиться за одну фигуру, потом за другую, но в душе рождалось странное смятение, будто от этого хода зависел не результат дурацкой партии, а чья-нибудь жизнь или смерть.

Наверное, такая поспешность и подвела его. Он двинул вперед крайнюю пешку, чтоб не разрушать созданную в центре оборону, и не заметил вражеского слона. Что произошло дальше, он и сам не понял – это был, вроде, сон внутри сна.

Дима почувствовал, что его тело растворяется в воздухе, становясь невесомым и невидимым – только рука, державшая пешку, сохраняла материальность и сиротливо висела в воздухе. Он видел ее из своего небытия; видел откуда-то со стороны, и это было совершенно непонятное ощущение. Он даже не успел испугаться, когда опустив пешку на новое поле, ощутил, что сам резко взмывает вверх и уносится с поляны в глубь черного и сырого леса. Причем, летел он прямо, не огибая препятствий, а проходя сквозь стволы, не встречая сопротивления. Впереди громыхнул взрыв, и комья земли так же беспрепятственно пролетели сквозь него. Потом он увидел второй взрыв, образовавший глубокую воронку с медленно клонившимися на подрубленных корнях, дубками. Просвистел новый снаряд, легко срубая толстые узловатые сучья, но сам разрыв был чуть дальше, и только земля вперемежку с листьями и ветками, взметнулась в воздух. Он увидел солдат – своих солдат, которые пытались укрыться, вжимаясь в землю среди заскорузлых, выпиравших корней; другие солдаты продолжали бежать, но падали, бросая ружья, закрывая руками головы. Дима понял, что опускается в эпицентр бойни; вдохнул запах сырой земли и дыма от начавшего гореть леса…

В следующее мгновенье его тело разлетелось на кусочки. Рука валялась метрах в пятидесяти, и удивительно, но он продолжал управлять ею – каким-то образом, она не потеряла связь с телом, а просто сделалась намного длиннее. Туловище размазалось по окрестным стволам, и каждой клеточкой Дима воспринимал их теплую обугленную поверхность, причем, один и тот же сучок одновременно упирался, и в спину, и в живот, и в ногу пониже коленки. А на том месте, куда он должен был опуститься в своем полете, зияла еще очередная воронка.

Но самое поразительное, что он наблюдал все это с разных мест. Один глаз видел только черные осыпающиеся края земляной ямы; в то время, как другой, прилепившейся где-то у вершины дуба, наблюдал всю картину сверху; и щека находилась где-то рядом, потому что ее царапал сучок, который он видел.

Все произошло так быстро и неожиданно, что он не понял, умер или нет. Да и как это можно понять, если никто не знает, какая она, жизнь после смерти, и бывает ли она вообще. Он чувствовал, как сучок царапал щеку; как земля сыплется в глаз, но не чувствовал боли своего разорванного в клочья тела. Создавалось впечатление, что оно естественным образом разделилось на части, и теперь части эти существуют сами по себе. Вот, только местоположение мозга, который продолжал координировать действия всей системы, определению не поддавалось – казалось, он находится везде, как некая высшая субстанция, охватывающая видимое и невидимое пространство. Например, он знал, что противник на доске убил его пешку, и черный король стоит сейчас, как всегда, спиной к поляне, опершись двумя руками о броню, и думает. Хотя он ничего этого не видел, и просто не мог видеть своим единственным глазом (второй окончательно присыпало землей – он чувствовал, как песчинки набиваются под веко и дерут глазное яблоко), зато с дуба он видел очередной взрыв; видел, как разорвало еще трех солдат, точно так же, как его самого – вся разница заключалась в том, что их тела окровавленными кусками мяса мешались с грязью и уже ничего не могли чувствовать. Это были даже не изуродованные трупы, а именно бесформенные куски, на которых красная кровь перемешалась с черной влажной землей.

Он видел последнего живого солдата, прижавшегося к дубу, на котором висел его глаз. Обхватив ствол обеими руками, он хотел слиться с ним и тоже превратиться в дерево, но это не спасло его. Очередной снаряд угодил прямо в дуб, который начал медленно падать, треща и ломая все вокруг. Глаз падал вместе с ним, поэтому Дима не видел, как умер его последний солдат.

Как только все закончилось, Дима ощутил вращение во всех плоскостях сразу, словно его скручивали и одновременно встряхивали, как свежевыстиранное белье. Потом яркий солнечный свет ударил в оба глаза, причем, они опять находились рядом, а нос, который, как ни странно, оказался здесь же, около глаз, ощутил запах свежей травы. Дима осторожно поднял веки – он лежал на поляне возле шахматного столика, и поникшая от жары ромашка, склонялась над ним. Неуверенно приподнял голову. С радостью, какой не испытывал еще никогда в жизни, он почувствовал, что по-прежнему представляет собой единое целое; и это «целое» может даже шевелиться не самопроизвольно, а подчиняясь приказам его мозга. Единственное, что было очень неприятно, так это слабость, переполнявшая тело.

Дима с трудом сел, вытянув ноги, и оперся на руки, тяжело дыша, как после долгого бега. Голова кружилась и клонилась на грудь, а глаза закрывались. Он не мог объяснить, что с ним произошло, как он оказался в центре сражения, и почему его не убило тем прямым попаданием, а если убило, то, как он смог вернуться на поляну…

Сидел он довольно долго, пока не начал вновь ощущать в груди тиканье часов. С трудом поднялся, и только тут увидел своего генерала, которая стояла чуть поодаль и терпеливо ждала, пока «король» придет в себя. На ней был тот же плащ, только без капюшона. Волосы убраны под воротник, делая прическу совсем гладкой. Генерал подошла к Диме.

– Ваше Величество, мы потеряли один батальон.

– Я был там, – Дима облизнул пересохшие губы, – только не понял, меня убили или нет?

– Разве Вы не знаете, что короля в шахматах нельзя убить? – она улыбнулась с каким-то хищным обаянием, – ему можно только объявить мат.

– И как он выглядит, этот мат? – Дима приходил в себя и его тело снова наполнялось силой.

– Мат?.. – генерал задумалась, – мат – это ничто, конец игре… Ходите, Ваше Величество, а то время уходит.

Дима растерянно посмотрел на доску, но видел перед собой растерзанные, окровавленные тела солдат. И еще он боялся, что двинув фигуру, снова потеряет свою плоть, снова отправится в неведомый полет, и, может быть, снова будет вынужден существовать по отдельности всеми частями тела. Его рука потяжелела, причем, пальцы шевелились свободно, а поднять руку он не мог.

– Смелее, – генерал улыбнулась, – Ваше Величество, попробуйте конницу. Она может пройти по тылам быстро и незаметно. Иначе нам не победить.

Дима перехитрил свой страх – вместо налитой свинцом правой руки, он взметнул левую, и схватив коня, который остался оголенным после прошлого опрометчивого хода, двинул его вперед мимо вражеского слона. Все повторилось снова, только теперь не было оглушительных взрывов и растерзанных человеческих тел – повторилось лишь его собственное состояние. И еще мгновенно наступила ночь…

Не было дремучей лесной чащи. Была река; легкий ветерок, и еще тишина. По берегам росли редкие деревца, которые нельзя было даже назвать рощицей – скорее, лесополоса. Дима ощутил себя наверху, над этими деревьями. Ему было хорошо видно, как вдоль воды двигался конный отряд. Кони шли медленно и тихо, чуть наклоняя головы, словно кивая кому-то, а их копыта утопали в песке. На другом берегу стояли орудия. Там горел костер и из-за его света часовые не заметили всадников. Дима пролетел над батареей, разглядев солдат в серо-черных мундирах. Это были враги, но он не боялся их. Он чувствовал себя вольготно в прохладном ночном небе, а, главное, точно знал – конница пройдет, и займет позицию позади батареи.

Когда вражеский лагерь скрылся за поворотом, всадники перешли на рысь и растворились в темноте. На душе стало так хорошо и спокойно, что не хотелось возвращаться на прожженную солнцем поляну. А, может, смерть и бывает такой, когда ты, сконцентрированный в бестелесную точку, несешься среди ночного покоя, а все, происходящее внизу, уже тебя не тревожит и кажется мелким и суетным?..

Вдруг прогрохотал взрыв, и небо озарилось яркими сполохами; дрогнули березки на берегу. Все произошло так неожиданно, что Димино сердце замерло, а тело не осознанно, а, скорее, даже против его воли устремилось вперед.

В следующее мгновенье он увидел комья земли, взметнувшиеся вверх прямо перед глазами, и услышал лошадиное ржанье. Несколько коней вздыбились, отбивая дробь по ночному воздуху передними копытами, и в призывном ржанье задирая морды. Две лошади рухнули, подкошенные осколками, придавив своей массой всадников. Раздался еще один взрыв. Кто-то упал, но оставшийся эскадрон продолжал нестись вперед, туда, где, как видел Дима с высоты своего положения, медленно ползли черные громады танков, медленно и лениво ворочая башнями в поисках очередной жертвы.