Фантомный бес

А говорит он об искривлении пространства-времени под влиянием тяготения. Само это выражение ученому собранию кажется диким. Уже десять лет пробежало со времен его первых статей о сокращении пространства и замедлении времени. После периода бурных споров к этим удивительным новинкам потихоньку привыкли. Но они целиком относились к электродинамике, то есть к движению тел в электромагнитном поле. Ну, это куда ни шло! Но как быть с гравитацией? А ведь тяготению подвержены все и вся, начиная с яблока Ньютона и кончая межзвездным туманом. Планеты движутся вокруг своих звезд. Звезды вокруг центра галактик. Да и люди не улетают с Земли лишь потому, что имеют вес. Но сила этого притяжения, так хорошо нами ощущаемая, по своей природе совершенно непонятна. Ибо она, будучи невидимой, легко проникает везде и всюду, включая нутро самих атомов, преград для нее не существует. Возможно ли как-то совместить ее с силами электричества и магнетизма? Как они там, внутри атома, в круговерти электронов, вместе уживаются, не мешая друг другу? Как уживаются где-нибудь на краю галактики? Или у самых дальних звезд?

– Помимо сложных математических выкрутасов, – говорит докладчик, – есть довольно простые и ясные соображения, хотя проверить их нелегко. Мы полагаем, что частица света, то бишь фотон, в состоянии покоя массы не имеет. Когда он неподвижен, его масса – ноль. Но он всегда в движении. И вот тут масса у него появляется. И это решительный момент. Потому как луч света, пробегая возле массивного тела, будет к этому телу притягиваться, ибо малая масса всегда будет стремиться к массе большей. Это значит, что луч света отклонится от своего пути, немного искривится. Но мы знаем, что луч света – это идеал прямой линии. Но в данном случае прямые становятся вдруг непрямыми, вот почему это отклонение я называю искривлением пространства.

– Этого не может быть! – встает авторитетный физик, нобелевский лауреат Ленард. – Искривление луча под действием массы? Это невозможно себе представить. Триста лет физика со времен Галилея, а позже Френеля… Да нет, три тысячи лет астрономия со времен халдейских звездочетов…

– А это не нужно себе представлять, – перебивает его докладчик. – Эпоха представлений уходит в прошлое. Мир вовсе не такой, каким мы его привыкли представлять. Сейчас иная задача: все это нужно просто проверить, ибо мои вычисления – а они здесь, перед вами – показывают, что это так. Пусть это даже против всех наших прежних представлений.

– Как же это проверить? Где найти столь великую массу, чтобы эффект был хоть как-то измерим?

– Как ни странно, варианты есть. В нашем астрономическом углу мы знаем лишь одну более или менее приличную массу – это наше родное светило. Надо с помощью телескопа найти на небе далекую звезду и зафиксировать ее на фотопластинке. Затем дождаться, когда из-за вращения сфер она окажется рядом с Солнцем, и зафиксировать снова. Если новая точка на фотопластинке хотя бы чуть сдвинется, значит, могучее светило наше луч этой звезды притянуло и немного отклонило.

– Э, дорогой мой, хорошо вам мечтать. Разве можно разглядеть далекую звездочку рядом с пылающим Солнцем?

– Поживем – увидим, – заключил докладчик то ли нахально, то ли необоримо смело.

Однако за пределами Германии нашелся ученый, который не просто принял новую теорию Эйнштейна, но страстно ею заинтересовался. Это был английский астрофизик Артур Эддингтон. Уже на следующий год он прочитал лекцию по Общей теории относительности на съезде Британской ассоциации, а еще через пару лет подготовил обширный доклад для Английского физического общества. Его рассказ об искривлении лучей света под действием массивных тел слушали с нескрываемым интересом. Дело оставалось за малым – проверить это искривление на практике.

Генерал и Распутин

Александр Александрович Мосолов, начальник канцелярии Министерства двора, был человеком весьма влиятельным. Умный, приветливый, в достаточной мере свободный от бюрократической ржавчины, он был деятелен, многое успевал, особенно после того, как на время отошел от дел заболевший его непосредственный начальник, министр двора граф Фридерикс. Мосолов с большим почтением относился к царю и, безусловно, был ему предан. Однако это не мешало ему видеть недостатки быстро ветшающей российской системы управления (особенно чрезмерную централизацию), и он даже задумывался о необходимости реформ. При этом он умудрялся оставаться человеком скромным, общительным и добрым. При дворе знали, что только один он способен на целый день запереться вдвоем с Распутиным и пить с ним вино. И эта странная мелочь порою оказывалась очень важной. Дело в том, что Распутин, видя откровенную нелюбовь к себе многих крупных сановников, постоянно жаловался на них царице и царю. И те, бывало, отстраняли людей толковых и умелых, оставляя на их местах отсталых и туповатых служак. В итоге ситуация в высших кругах России сложилась довольно тяжелая. Многие не могли понять, кто же управляет Российской империей в тяжкое время изнурительной войны и нарастающих социальных трений.

В ноябре 1916 года недавно назначенный премьер-министр Александр Федорович Трепов обратился к генералу Мосолову с просьбой встретиться с Распутиным, чтобы понять его нынешний взгляд на войну, а также с целью добиться его согласия на отставку министра внутренних дел Протопопова, который не только безобразно вел свое дело, но противодействовал здравым переменам в кабинете министров. Царица и Распутин были за Протопопова, поскольку тот изображал из себя бесконечно преданного трону царедворца. Трепов, которому министр внутренних дел буквально связывал руки, в этой насыщенной интригами обстановке призвал на помощь Мосолова. Генерал согласился, но разговор с царским фаворитом получился у него заметно шире задуманной темы.

Встречу устроили в квартире баронессы Веры Мейендорф, которая пригласила Распутина на обед, а Мосолов будто бы должен был нагрянуть случайно. Распутин уже с удовольствием закусывал, залезая в тарелки руками, когда вошел генерал, на лице которого тенью мелькнуло отвращение.

Распутин сразу все понял, он вытер руки салфеткой и сказал хозяйке дома:

– Верочка, выведи нас с Мосоловым в твою спальню, не приехал же он смотреть, как я буду есть.

Распутина и генерала провели в спальню.

– Что ты хочешь мне сказать? – «Старец» пристально смотрел на генерала.

Тот ответил для начала, что недавно приехал из Могилева, из вагона царя, и хочет знать, что «старец» думает о войне.

– Хочешь испытать, не хлопочу ли о замирении? – спросил Распутин.

– Безусловно, мне это интересно.

– Погоди, а сам-то что думаешь об этом?

– До войны я был за дружбу с немцами, – ответил Мосолов. – Для государя да и для всей России куда б лучше было. Но коли война разразилась, делать нечего. Надо воевать до победы. Иначе и государю будет плохо, да и всем нам.

– Это ты верно говоришь. О замирении раньше надо было думать.

– Дай бог, доведем теперь до победы, – сказал генерал, почти незаметно перекрестившись.

«Старец» насупился и промолчал.

– А еще, – добавил генерал, – хотел тебе одну мысль выложить. Управлять всей Россией, как сейчас, из Петербурга, нельзя. Настало время устроить иначе все правление. Надо разделить Россию на области, чтобы там бы управляли наместники царя и свои Думы.

– Одна проклятая Дума, и той не надо, – быстро сказал Распутин.

– Не торопись! Ведь с теми Думами не царь будет возиться, а наместники. Тех и будут ругать. Царь же из своего дворца будет только миловать, и его любить будут.

– А как же царь будет управлять?

– Как прежде. Самодержавно. Он будет войсками командовать, войну объявлять, мир устанавливать. И мужику будет легче: теперь он будет выбирать ближайшее начальство.

Распутин задумался.

– Это верно, пожалуй. Но я всего хорошенько не пойму.

В это время пришли звать «старца». Что, мол, всем без него скучно и что пришел князь Шаховской, министр торговли.