Фантош для оборотня. Посвящение, или Игры насмерть!

– Не оставляй меня с ним.

– Ты что? – изумился супруг… бывший. – Роберт Евгеньевич тебя с того света вытащил. Причём, как понимаю, не первый раз.

Мужчина, тем временем, стоял напротив и с любопытством смотрел на меня.

– Я не просила, – процедила сквозь зубы, в голос вложив все негодование и обиду.

– А я не мог позволить такой женщине бросить своих детей, – был до отвращения бесстрастен врач.

– Я не бросала! – кинула с вызовом. – Спасала.

Теперь уже в синих глазах мелькнул живейший интерес:

– Роман Анатольевич, вы бы сходили кофе выпили, детям отзвонились, что мама скоро выйдет. Родителям, что их дочь идет на поправку, а я пока с Миленой тет-а-тет побуду. Ей нужен разговор со специалистом и очень демонстративная порка, а то она теряет ощущение реальности.

Ромка встал и вышел, даже слова не сказав.

Я сжалась в комок, понимая, что сбежать не удастся, впрочем, как и позвать на помощь. Всё что оставалось – следить за врачом и ждать дальнейшей участи.

– Ну, тихо, Милена, – спокойно одернул Роберт Евгеньевич со снисходительной улыбкой – теплой, располагающей. Приблизился, по-хозяйски принялся осматривать: глаза, рот, руки, ноги, живот. – Я не причиню вам зла, – гипнотизировал без стеснения.

– Так ли? – отозвалась хладнокровнее, чем ожидала, на миг обрадовавшись, что у врача не получалось на меня воздействовать.

– Почему вы так поступили? – нахмурился Роберт Евгеньевич, но интересовался мягко без нажима.

– Были на то причины, – попыталась отвернуться, но мужчина заставил меня посмотреть ему прямо в глаза, удержав за подбородок.

– Вы поражаете своей силой и желанием быть независимой.

– Это разве плохо?

– Это удивительно, притом, что вам пришлось пережить, а насколько знаю, одержимость – неизлечима!

– Тогда, может, хватит меня мучить? Всем вам? Просто отпустите меня… А я сама решу, можно ли избавиться от одержимости.

– Вас преследует кто-то из наших? – цепкий взгляд прогулялся по моему лицу и остановился на глазах.

Не выдержала напора и зажмурилась:

– Не хочу никого из вас ни знать, ни видеть.

– Вот это боюсь, невозможно, – без капли раскаяния бросил Роберт Евгеньевич и по скрипу койки, поняла, что мужчина встал. – Мы существуем с вами в одном мире. И, раз вам известно о нас, просто смиритесь.

Чуть расслабилась и всё же посмотрела на врача:

– Если бы ваши разборки не касались нас, людей, думаю, мы бы спокойно уживались, – вздохнула горько. – Но вам и развлекаться хочется ,и нас грушами для битья выставить.

– Вам кто-то угрожал? – настаивал Роберт Евгеньевич строго.

– Я устала, – отвернулась и, подтянув одеяло к подбородку, вновь закрыла глаза.

– Хочу, чтобы вы знали, – ровно лился голос врача. – Никто вас не обидит в стенах этой больницы. Я даю вам слово.

Не ответила. Да и что?

Глава 5

Курс реабилитации помогал восстанавливаться физически и, конечно, он бы не смог пройти без посещения специалиста-психотерапевта. А так как им по всем документам являлся Эпштейн, ему позвонили и сообщили, что я в очередной раз в больнице.

Несмотря на то, что Новый год уже на носу, настроение совершенно не ахти, и уж тем более не праздничное, скорее суицидальное! Я мучилась, переживала, накручивала, опять впадала в депрессию и откровенное уныние. Поэтому разговор по душам с психоаналитиком не помешал бы. К тому же кроме него мне, по сути, и обсудить-то не с кем столь щепетильные темы.

Шлёма явился уже на следующий день после того, как загремела в больницу. Я ему была благодарна, единственное, не удержалась и высказала:

– Вы меня обманули.

– И в чём же? – Эпштейн приставил стул ближе к койке.

– Вы сказали, я другая…

– И это так, – опустился на сидение – ногу на ногу, руки в замок и на колено. Спина прямая, взгляд пристальный.

– Нет. Боюсь, мое спасение тоже либо в заточении в клинике, либо в смерти.

– Думаю, скорее всего, вы неправильно оценили обстановку, поэтому и пришли к ошибочному мнению, – рассуждал мозгоправ, задумчиво сдвинув брови к переносице. С неудовольствием отметила, что мужчина вновь перешёл на «вы».

– Я приняла единственно верное решение, но мне не дали его завершить!

– В смерти нет спасения, – сухо резюмировал Шлёма, – но как один выход из сложившейся ситуации, вполне рационален. Хотя, признаюсь, ваша жалкая попытка не произвела на меня впечатления.

– Что, простите? – дрогнул голос, даже ушам не поверила, услышав подобное заявление.

– Ну как же, – скучающе протянул Эпштейн. – Самоубийство таблетками, при этом обзвонить всех. Вы хотели привлечь внимание?

– Н-нет, – мотнула неуверенно головой. – Я… – замялась, потому что не находила отговорок.

– Что? – вскинул брови психотерапевт. – Когда собираются умереть – делают попытку более решительно. А вы? Выпили сомнительные пилюли, написали смс знакомым, обзвонили родственников. Вы хотели, чтобы вас спасли? – очередной вопрос, приправленный сарказмом, вывел из ступора.

– Нет! – теперь голос звучал уверенно и даже зло. – Я так поступила потому, что не хотела, чтобы меня первыми нашли дети. Я знала, что кто-то сорвется, и в этот момент надеялась, что Злата и Илья будут в школе. Как быстро действуют лекарства не знала. Поэтому импровизировала.

– Банально и неубедительно, – поморщился Эпштейн. – Халтура. В следующий раз прошу– больше экспрессии и решительности, чтобы у врачей не было шанса вас спасти, а мне не пришлось вести «дружеские» беседы с патологически не здоровой личностью.

– Вы издеваетесь?

– Нет, но и не хочу тратить время на трупы, – равнодушно пожал плечами психотерапевт.

– Так я вас не держу, – обиженно надула губы.

– Знаю, – апатично кивнул Шлёма. – Но меня вызвали, – констатировал факт, не больше. – Я обязан наблюдать за вами. Так что, немного посижу. – Хотя, проще упечь на принудительное лечение в клинику. Знаете, мне нравится эта мысль всё больше, – задумчивый тон напугал не на шутку.

Меня прошибло холодным потом, а потом по телу прокатился жар.

– Вы этого не сделаете! – категорически заявила и для убедительности мотнула головой.

– А кто помешает? – наигранно ровно огляделся Шлёма. – Я специалист высшей категории, моё мнение уважается в наших кругах. Любой суд, любая комиссия прислушается к заключению психотерапевта, который, к тому же, наблюдал вас до рецидива.

Поджала губы и с твердолобой решительностью уставилась на противоположную стену. Некоторое время молчала – был безмолвен и Эпштейн. Он, вообще, словно утратил интерес к происходящему.