Фантош

Мать-одиночку, одного из авторов престижного словаря русского языка, доконал пассаж из тех же «Отягощённых»:

«Облава кончилась ничем: сожгли пустую развалюху, в которой ютился он с Прохором, разбили единственный его горшок со вчерашней похлёбкой да захватили несколько коз, случившихся неподалёку и вряд ли ему принадлежащих». Несмотря на деревенскую образованность и чёткое понимание того, на каком занятии прикахты повязали невинных животных, усладу Агасфера-Иоанна, даму гораздо более удручило другое. Намёк на одиозную «Флору», которая, исходя из текстовой параллели, в романе братьев ускользнула от похожей облавы. И откровенная дразнилка: «Вот как было в книжке раз и два, так будет с нами всеми в третий!»

Далее. Пожилой латинистке преподнесли изречение, скорее всего, взятое из Халлдора Лакснесса, но явно переведённое благодаря её урокам во втором классе лицея: homo inter faces et urina conceptus est: рождение грязно, ибо происходит между калом и мочой. В той же мере, добавил бойкий отпрыск, грязно и зачатие. Вдобавок внучок сделал вид, что в натуре перепутал вагину с клоакой, имеющей место у птиц и пресмыкающихся.

Но все эти разборки — вкупе с синяками, ссадинами, вывихами и измочаленными о малолетних преступников нервами — показались «ювеналам» шуткой. Серьёзное произошло в семье лицейского физрука, практикующего вольную борьбу и футбол. Придя домой, он увидел своего юнца в объятиях мальчика из другой школы, который покрывал его лицо поцелуями. Так эмоционально приятели праздновали победу «Томилинского Спартака» на малой международной арене…

Приятель существовал под гнётом совершенно определённого подозрения. Оттого он, едва увидев разъярённого мужчину с битой наперевес, который загораживал собой выход, прорвался мимо отца и сына к окну и прыгнул с третьего этажа. Переломал себе всё что можно, еле остался в живых. Бульварные листки плакались над ним как над будущим пожизненным инвалидом и вовсю муссировали проблему повышенной склонности детей-геев к самоубийству. Двадцать-тридцать пять процентов подростков нетрадиционного цвета против двух-четырёх натуралов.

В скандале, который с неизбежностью за этим последовал, настораживало следующее.

Прискорбные инциденты произошли в локально ограниченное время. Именно то, когда большая часть населения привычно расслабляется под воздействием телевизора, сытной еды и напитков.

Детская полиция была предупреждена едва ли заранее. По крайней мере, она прибыла на место последнего инцидента быстрее обычной «ноль-двушки».

Во всех случаях родительского насилия, кроме последнего, когда пострадал чужой ребёнок, дети довольно умело защищались от травм. Это при том, что их отцы и матери, а также бабушка, не отличались явно выраженными деструктивными наклонностями.

Впрочем, эксперты из числа авторитетных психологов установили, что за аффектированной и неадекватной реакцией на поведение родных чад кроется глубоко спрятанное и закамуфлированное неблагополучие, как душевного, так и духовного порядка и внутренняя нестабильность.

Выводы были представлены суду, ибо экспертиза была судебной.

Ибо дело дошло до суда.

«Я ни за кем из них не замечал подобного, — размышлял отставной преподаватель. — Старшие как старшие, могло быть и хуже. Разве что некий подозрительный душок. Самоцензура и превентивная психология — этим грешит любое школьное руководство, это верно. Но такая нетерпимость, такое замшелое ксенофобство… Возможно, виноват я сам с моими попытками привить их чадам вольномыслие. Хотя не этим чадам конкретно. Возможно, то была провокация «именно этих»? Жуткая мысль. Но ведь не всякий взрослый поддастся на такую провокацию. А лучшие, избранные лучшими…»

Он пытался извлечь информацию из казённых источников и оппозиционных речей, пребывал в сомнениях.

Ровно до тех пор, пока его бывший класс в составе двадцати девяти человек не явился с повинной.

Да, говорили они, мы срежиссировали ситуацию как спектакль, в котором члены родсовета сыграли роль марионеток, а их дети — кукловодов. Целью было — показать urbi et orbi, городу и миру то, что все мы видели, а никто другой упорно не замечал. Язвы, которые разъедают этих людей изнутри. Кому, как не детям, видеть эти язвы — перед остальными взрослые мимикрируют практически бессознательно.

Даже перед Богом лицемерят, сказала Росица.

Ничто не укрепится в душе, если нет подходящей почвы, философски добавил Горан.

Игра (раздались возмущённые возгласы с мест) — игра была нарочитой, но чувства — натуральными, заявил Малик.

Мы показали им, что такое облыжный навет. И какая тьма таится у них внутри, поддакнула Гаяна.

И таковы лучшие из них, итожил Радек, возмущённо шмыгая конопатым носом. По крайней мере, признанные лучшими.

Да, возможно, мы бы не раскрыли всех карт и не явились бы в полицей-отделение, если бы не пострадал человек. Такое мы тоже учитывали, что уж скрывать, но сочли маловероятным, повторяли все лицеисты раз за разом.

Дальнейшее развивалось по испытанному сценарию — «Не стесняйтесь стирать своё грязное белье на виду, но постарайтесь запачкать их всех брызгами». Родители — не только именитые и сановитые, но и из самого что ни на есть простонародья — обвиняли своих потомков во всех смертных грехах. Потомство парировало со всей тонкостью древней ораторики. Зал шумел так, что деревья гнулись. Суд безуспешно пытался навести порядок, стуча по столу молотком и потрясая кудрями париков. Наконец, пригрозил сделать рассмотрение дела закрытым — по счастью, это было в ничьих интересах и сработало.

Окончательное решение суда, впрочем, не удовлетворило никого.

Родители-попечители повинны были пройти курс психологической реабилитации, который включал в себя жёсткий тренинг по толерантности и политкорректности. На это время заботу об их детях брал на себя специализированный приют. Также в качестве частного определения рекомендовалось избрать в совет лицея других персон.

Всех двадцать девять непосредственных виновников скандала суд приговорил к году исправительных работ.

Виновники не возражали, Зато возмутилась общественность.

«Это несовершеннолетние подростки, они имеют право отбывать наказание в своём районе, а в Томилинске и окрестностях нет ни лагерей, ни колоний», — писал «Молодёжный вестник».

«Дети вынуждены пребывать в камерах предварительного заключения, пока не будет возможности наказать их по правилам?» — задавали себе вопрос «Томилинские известия».

«Приютских впору раздавать на руки, как павианов в «Граде Обречённом», несмотря на то, что родные готовы всячески содействовать, — компетентно возглашал «Вестник Филологического университета» (от имени своего филиала в Томилинске). — В таком случае родители не потеряют возможности контактировать с детьми и влиять на них. Последнее явится скорее благом, чем злом».

Но короче всего выразился Витош Иванович Солодков, молодой, но талантливый глава архитектурно-строительной конторы:

«Если родители хотят для моих друзей исправительной колонии — будет им колония».

Интервью с ним было опубликовано в одном из таблоидов, который в тот день вышел резко повышенным тиражом…

В годы войны Томилинский район какое-то время был «под немцем». Оккупанты здесь лютовали не так сильно, как в иных местах. Возможно, благодаря небольшому добротному концлагерю: для ударного строительства нужны были сильные руки. Достроить, правда, немцы всё равно не успели, как ни измывались над местными: только выровняли и подлатали стену старого замка да вывели под крышу стены четырёх блоков. Для мужчин, для женщин, для обслуги и дисциплинарно-медицинский.