Фараон Эхнатон (без иллюстраций)
Шрифт:
За сладким Хоремхеб спросил в упор:
– Что собирается делать новая госпожа Большого Дома?
Эйе развел руками.
– А я знаю, – не без грубого лукавства сообщил Хоремхеб.
– Что?
Эйе отстранил пирожное, к которому и не притрагивался.
– Знаю, – повторил военачальник.
– Я слушаю тебя.
– Откровенно?
– Да. Откровенно.
Хоремхеб сказал так, словно речь шла еще об одном куске пирожного ак, которое оказалось особенно вкусным:
– Отрывать головы. Как цыплятам. Сначала – тебе. Потом – мне. Потом Маху. И еще Туту. И еще…
– Постой, постой, – остановил его Эйе, – это что-то из сказок.
– Каких еще сказок?
– Самых
– Прости, уважаемый Эйе, если чем-нибудь не потрафил тебе. Но мой долг – всегда говорить правду. Особенно тебе. Впрочем… – Хоремхеб поднял чарку. Поглядел на донышко. – Впрочем, может быть, все это сказки. Я же знаю, как любит тебя его величество. Он никогда не даст в обиду своего любимого семера.
Эйе помрачнел:
– Он любит не только меня. Не менее горячо относится он и к тебе. Уж мне-то все хорошо известно, уважаемый Хоремхеб.
– Что делают два любимых семера его величества, когда они вместе? – Хоремхеб высоко поднял чарку. – Они пьют за его величество – жизнь, здоровье, сила! Пусть благой бог царствует сто лет в своем Большом Доме! Только сто лет! Не меньше!
Они выпили.
«…Хоремхеб выдержал характер: ни словом не обмолвился о цели своего прихода. Однако догадываться кое о чем можно. Солдафону кажется – и не без основания, – что в Большом Доме что-то не ладится. В Большом Доме – большие недоразумения. Это ясно. Вознамерился ли Хоремхеб заручиться моей поддержкой или предлагает мне свою дружбу? Или предупреждает о какой-то опасности? Но какой? С ним ухо надо держать востро. Предаст тебя – и бровью не поведет. Всадит кинжал, не переставая улыбаться… И все-таки он чем-то серьезно обеспокоен…»
«…Этот Эйе притворяется сфинксом. Одним из тех, что торчат среди песков недалеко от Мен-Нофера. У меня совесть чиста: приехал к нему с открытым сердцем. А он?..»
– Уважаемый Эйе, мудрость твоя известна в обеих землях Кеми. Люди неспроста говорят: вот человек, думающий мудро. Неспроста говорят: вот человек, достойный быть первым семером. Неспроста говорят, вот человек, рука которого знает все тайны письма, великий писец настоящий! Ухо его величества внимает тебе, ибо ты есть ум и совесть Кеми. Семеры внимают тебе, говоря: вот он, наставник наш. Поверь мне, уважаемый Эйе, не потому говорю, что вкусил от твоей трапезы и испробовал твоего прекрасного вина, а потому, что это – потребность сердца моего и языка моего.
«…О боги, попротиводействуйте силам земным, которые укрепили бы власть этого Хоремхеба перед лицом любых испытаний Большого Дома…»
«…Старик, когда же наконец ты избавишь нас от своего лукавства и вечного ни „да“ ни „нет“? Неужели так мало места за гробом? Или оскудели просторы полей Налу?..»
Так беседовали в этот сумеречный час два великих семера, два любимца его величества. И ни один провидец в Кеми, ни один смертный или бессмертный не мог бы предсказать, что в этот вечер месяца паони сидят друг против друга будущие фараоны великой империи.
Их тщеславие явно изжаждалось. Однако сами они оказались слабее своей судьбы. И еще слабее – обстоятельств.
Любовь, любовь, любовь…
Тихотеп не мог без нее. И Сорру чего-то недоставало, если не видела Тихотепа хотя бы издали. Одного или обедающим в лавке Усерхета в кругу друзей-ваятелей. Он подумывал о том, чтобы сделать ее госпожой в своем доме. По-видимому, Усерхет потребует выкупа. И немалого… Верно сказано, что нет жены более скромной и послушной, чем арамеянка. Шутники рассказывают, что ежели хочешь быть счастливым, то надо
взять трех жен: египтянку, которая будет экономно вести хозяйство, арамеянку, на которой безнаказанно можно вымещать злобу, и митаннийку, веселей которой нет женщин в целом свете.Друзья советовали Тихотепу решаться поскорее. Они предлагали свои услуги для переговоров с лавочником. «Сорру прошла сквозь огонь и воду – не будет лучшей жены». В этот вечер она явилась к нему одетая в лучший наряд: платье тончайшего вавилонского шелка, новый парик каштанового цвета, вокруг шеи – бусы из Джахи и дорогие браслеты из «небесного железа». Она была прохладна, как чистая вода в лучшем из оазисов. Приникни к ней, испей хотя бы малую толику – и ты поймешь, какое это чудо!
Он смерил ее с головы до ног, словно видел ее впервые. Эдfк восхищенно. И вдруг ощутил глубокое уважение к богу, который создал вместе с этим миром и все сущее, и несравненную Сорру. Почему она день ото дня становится все краше, прозрачней, невесомей, выше, тоньше, нежнее, ровнее, горячее, притягательнее? Какая такая сила бушует в ней, превращая ее из создания греховного, земного в существо, спустившееся с неба?
Тихотеп был наслышан о старухах, которые чарами своими способны сотворить несказанное чудо. Они превращают мужчин в ослов, красавиц в дурнушек, уродливых – в неписаных красавиц, здоровых – в больных и прокаженных – в цветущих людей. Сорру не нуждается в услугах подобных старух. Это несомненно! И все-таки невероятно: она цветет, все цветет, поражая красой.
Он казался удивленным, подавленным, растерянным в одно и то же время. Ей вдруг почудилось, что он не признает ее. Или позабыл ее. Это случается с теми, кто поражен дурным глазом. Может, это завистницы? И они неизведанными путями застлали глаза подобием тумана?..
Так стоят они друг против друга. За его порогом. В его доме. Среди светильников, освещающих небольшую комнату неверным светом.
– Скажи же слово, – просит она. Он говорит:
– Это ты? Сорру?
– Я! Только я!
– Скажи мне, кто сотворил тебя такой красивой?
– Разве я красива?
– Ты – несравненная красавица! И хорошеешь с каждым днем!
Сорру чуть не плачет от радости. Да нет же, плачет она. Слезинки скатываются по розовым, розово-матовым щекам.
– Кто же этот чародей?
– Сказать?
Она счастлива. Она плачет от радости. Она словно бы готова взлететь.
– Скажи.
И она шепчет:
– Любовь.
– Кто?
– Любовь, любовь, – повторяет она. – Твоя любовь!
Тихотеп стоит грустный. Молодое лицо, точно позаимствованное из лучших набросков Джехутимеса и Юти, немножко расслабло, немножко вытянулось, немножко побледнело,
– Что с тобой? – шепчет Сорру. Делает два шажка иповисает у него на плечах. Осторожно. Не отрывая носков от пола.
Он тряхнул головой. Как сонная лошадь, отгоняющая сон. Как птица, расправляющая крылья. И он увидел ее во всех красках ее, во всей живости ее, как радугу над морем, как живой блеск самоцветов из Та-Нетер. Обнял ее, поднял на руки, отнес на ложе, благоухающее листьями диковинных деревьев Юга.
Ониулеглись рядышком. И он взял ее пальцы в свои и рассматривал так внимательно, словно желал уличить в чем-то недозволенном. Пальцы были тонки и нежны. Он подивился им.
«…Это пальцы принцессы. Пальцы, созданные для тончайшего рукоделья и любви. Их первое призвание – ласка. Их дело – ласкать любовников, то нежно, то грубо. Вдыхать новые силы в мужчину, изнемогшего от бурной страсти… И бурной и необузданной. В меру извращенной. Но непременно извращенной…»