Фараон
Шрифт:
Наступило короткое затишье. Впоследствии мы узнали, что это было в то время, когда головорезы Панмаси подкрадывались к часовым у ворот гавани и заставляли их замолчать, перерезая им глотки или колотя дубинками по черепам. Затем из складов почти бесшумно выскочили темные фигуры. Размахивая оружием, они помчались через каменную пристань к борту "Мемнона", где я приказал опустить трап, молчаливо приглашая незваных гостей подняться на борт.
Я также поставил на пристань несколько бочек с водой и грузовых ящиков, как будто для погрузки, как только на следующее утро начнется работа. За ними скрывались мои лучники и пикинеры. Я узнал Панмаси во главе его шайки пиратов. Однако я подождал, пока он выведет своих людей на открытое пространство и почти доберется до приглашающего трапа на палубу "Мемнона",
Но элемент неожиданности был в нашу пользу, и бой закончился почти сразу. Уцелевшие враги побросали оружие и упали на колени, хныча и завывая с высоко поднятыми руками. В отряде было двадцать пять человек, но только шестнадцать из них выжили после залпа стрел. Я был рад, что Панмаси остался в живых. Я хотел, чтобы он был достойно наказан за свое высокомерие и предательство. Но вскоре меня постигло разочарование, причем с совершенно неожиданной стороны.
Люди Рамсеса приготовили рабские цепи для наших пленников. Сначала их раздели до нижних юбок, связали запястья за спиной и сковали лодыжки так, что они были вынуждены делать только короткие ковыляющие шаги. Затем их погрузили на две большие повозки с навозом, и упряжки волов потащили их вверх по долине к цитадели.
Я послал вперед людей, чтобы предупредить население о захвате пиратов, и они выстроились вдоль дороги, издеваясь над пленными и забрасывая их грязью и навозом, когда они шли в плен, на суд и казнь за свои преступления.
Три дня спустя король Гуротас нашел время, чтобы испытать пиратов во дворе цитадели. Конечно, приговор был предрешен заранее. Тем не менее, по этому случаю собралось большое количество зрителей. Среди них были Королева Техути и ее дочь Серрена, сидевшая на груде подушек у ног матери.
Я дал показания в пользу обвинения и честно и взвешенно изложил факты, которые, тем не менее, были всем, что требовалось, чтобы осудить Панмаси и его жуликов. На самом деле королю не было необходимости выслушивать какие-либо доказательства в их защиту, но Гуротас был великодушным человеком.
– Есть ли что сказать главарю этой шайки негодяев, прежде чем я вынесу приговор всей их шайке?- потребовал король.
Панмаси, который стоял на коленях перед троном, прижавшись лбом к земле, а его люди стояли позади него в той же позе покаяния, теперь поднялся на ноги. Я уже намекал на то, каким скользким негодяем он был, но теперь он удивил и позабавил меня тем, каким талантливым актером оказался.
Выражение его лица было воплощением жалости и раскаяния в содеянном. Он отлично играл с волочением своей поврежденной ноги, чтобы получить сочувствие. Сопли и слезы текли по его щекам и капали с подбородка. Его голос дрожал, когда он описывал семью, которую оставил в Египте: трех жен, которые все были беременны, двенадцать голодных детей и маленькую дочь-калеку, которую он обожал. Все это было так нелепо, что я с трудом сдерживал смех. Я точно знал, что Панмаси владеет четырьмя процветающими борделями в Луксоре и что он сам себе лучший клиент. Он бил своих жен только ради удовольствия слышать их визг, а его дочь была калекой только из-за удара лопатой по голове, который он дал ей, прежде чем она научилась правильно ходить. Когда он закончил свой рассказ, подавляя рыдания, король взглянул на меня, чтобы узнать мое мнение. Я покачал головой, и он кивнул, подтверждая свой вердикт.
– Все заключенные встанут, чтобы услышать мой вердикт, - произнес он нараспев. Негодяи с трудом поднялись на ноги и встали перед ним, по-прежнему не поднимая глаз. Я думаю, они очень хорошо знали, какое наказание их ждет.
– Через шестьдесят дней состоится свадьба моей дочери Серрены с принцем Рамсесом из благородного дома Египта. По этому радостному случаю все шестнадцать пленников должны быть принесены в жертву Гере, богине брака и супружеского счастья, чтобы обеспечить
будущее счастье моей дочери. Прежде чем они умрут, их внутренности должны быть вытянуты через фундамент рыболовными крючками. Затем они должны быть обезглавлены. В конце концов их останки должны быть сожжены дотла и выброшены в море с уходящим приливом; в то время как жрицы Геры поют молитвы в честь будущего супружеского счастья моей дочери.’Я кивнул головой, соглашаясь с приговором короля Гуротаса. Это казалось мне справедливым и абсолютно справедливым, учитывая масштабы и характер совершенных ими преступлений.
– Нет!’
Этот крик напугал всех нас, включая короля и даже меня. Мы все онемели и как один повернулись к принцессе Серрене, которая вскочила на ноги, чтобы предстать перед отцом.
– Нет!- повторила она.
– Сто раз повторяю, нет!’
Гуротас первым оправился от неожиданного нападения своего единственного ребенка, который, вероятно, был и его единственной слабостью. ‘А почему бы и нет, моя дорогая дочь?- Я видел, что он прилагает огромные усилия, чтобы держать себя в руках. ‘Я делаю это ради тебя, ради твоего же счастья.’
– Я очень люблю тебя, отец. Но шестнадцать безголовых трупов, разложенных в ряд, не принесут мне ни радости, ни счастья.’
Как и все остальные во дворе, Панмаси и все его люди впервые подняли головы и уставились на принцессу, и я увидел проблеск надежды на их лицах. Но более того, когда они смотрели на красоту Серрены, их изумление граничило с недоверием. Это подчеркивалось ее оживлением: румянцем щек, блеском глаз и дрожью прелестных губ. Ее голос звенел, как какой-то небесный музыкальный инструмент, пленяя и обольщая всех слушателей, даже меня, привыкшего к нему.
‘Что же мне тогда делать с этими негодяями?- Раздраженно спросил Гуротас. ‘Я мог бы приковать их цепями к гребным скамьям одной из галер или отправить на медные рудники ...
– Отправь их обратно к их любящим женам и семьям в Египет, - вмешалась Серрена. ‘Ты сделаешь счастливыми многих людей с таким милосердием и состраданием, включая и особенно меня в день моей свадьбы, мой дорогой папа.’
Гуротас открыл рот, чтобы заговорить, и я увидел искры гнева, вспыхнувшие в его глазах. Затем он закрыл рот и, как это делают многие люди, оказавшиеся в тяжелом положении, посмотрел на меня. Мне захотелось рассмеяться: забавно было видеть, как седого героя стольких ожесточенных битв сгоняет с поля боя молодая девушка.
Давным-давно я научил его читать по губам, и теперь я послал ему одно-единственное безмолвное слово.
– Капитулируй!
– Тихо посоветовал я ему.
Он сдержал свою ухмылку, когда повернулся обратно, чтобы противостоять Серрене. ‘Это полная глупость, - строго сказал он ей. ‘Я не хочу в этом участвовать. Я отдаю тебе этих негодяев в качестве свадебного подарка от меня. Делай с ними все, что пожелаешь.’
Обыскав берег на дальней стороне острова, мы обнаружили маленькую рыбацкую лодку, которая доставила Панмаси и его людей из устья Нила. Они вытащили ее на берег и засыпали сухими листьями и ветками. Должно быть, она была крепче и мореходнее, чем казалась, раз так быстро и далеко привела столько людей. В ответ на пожелание принцессы Серрены мои люди подняли Панмаси и остатки его команды обратно на борт, без оружия и пищи, и я указал им путь на юг, к устью матери-Нила.
‘У нас нет ни еды, ни воды, - умолял меня Панмаси. ‘Мы все умрем от жажды или голода. Помилуй, добрый Таита, умоляю тебя.’
‘Я могу дать вам только хороший совет, но не еду и питье, которые стоят дорого и в дефиците. Ты должен помнить, что твоя моча должна быть холодной. Так гораздо приятнее, когда пьян, - любезно сказал я ему. ‘Я дам вам старт на двадцать четыре часа, а затем пошлю за вами военную трирему, чтобы ускорить ваш путь. Прощай, добрый Панмаси. Передайте мое почтение фараону Аттерику, когда - или, вернее, если вы когда-нибудь снова доберетесь до Египта. Я кивнул своим людям, охранявшим освобожденных пленников, и они спешились и приготовились столкнуть рыбацкую лодку с берега. Но их остановил лирический крик знакомого голоса.