Фарфоровая голова

— Как это? — не поняла Катя.

— Потому что дурак. Выслеживает и звонит. Живёт-то напротив.

Кольцова нажала кнопку, экран засветился, на нём обозначились серебристые летательные аппараты, и диктор заговорил:

— Недалёк тот час, когда, посылая призыв в космос, человек получит ответ от братьев по разуму, и наш земной шар посетит…

— У тебя куклы есть? — спросила Катя.

— Одна. Вообще-то я предпочитаю икебану.

— А это? — Катя приподнялась с кресла и показала рукой.

— Какая-то чушь. По-моему, Будда. Вчера сослуживцы отцу поднесли. Ох, эти подарки! Из рук в руки передают! Завтра мои к Котофеевым на рождение идут. Ручаюсь, передарят башку!

— Странно, — сказала Катя, — у нас такая была, да я разбила.

— И правильно! Противнейшая башка!

А диктор на экране всё говорил:

— Необъятна наша Вселенная, бессчётное множество планет кружится в мировом пространстве. И может быть, на одной…

Девочки его не слушали.

Те, кто слушали и смотрели

Зато слушал и смотрел на экран профессор Артабальд Поликанович Драгосмыслов. Рядом с ним в голубом халате стоял кандидат наук Звонарёв. Он тоже смотрел на экран. На дверях помещения, в котором они находились, красовалась табличка «Отдел кукаретных гущ».

— Про нас, про нас, — потирая руки, говорил профессор. — Как там на дампе, Илья?

— Голерцуем, — отвечал Звонарёв.

— Может, закраить на полквартона?

— Не втянет гужок.

Этот замысловатый разговор они вели в окружении ещё более замысловатых сооружений. Поражала воображение огромная зеркальная колонна, сиявшая в центре просторного зала. Профессор Драгосмыслов погладил колонну рукой, замысловато в ней отразился и мечтательно произнёс:

— Марцифальная вещь! Как подумаешь, Илюша, скамуфлюем на нитраже?

— Скамуфлюем, — уверенно ответил Катин отец.

В это время под потолком что-то пискнуло.

— Воробей! — воскликнул профессор. — Куда только не залетят! Надо изгнать, а то попадёт в гужок.

Воробей не воробей, но серая птичка порхала вокруг колонны.

— Вот скамуфлюем, снитруем, закраим на полквартона, это будет величайшее достижение кукаретных наук! — торжественно произнёс Драгосмыслов.

Пичужка пискнула, мазнула крылом, на груди её обозначились яркие крапины.

Я ему отомщу!

Кольцова отозвала Катю на перемене. Лицо её выражало негодование, зелёные глаза щурились.

— Ты знаешь, что учудил Гусёк? — спросила она, поджимая губы. — Кукле голову оторвал!

— Как! — изумлённо воскликнула Катя.

— Оторвал и разбил молотком. Такая вот икебана!

Катя приоткрыла рот.

— Вчера пошла вниз за почтой, дверь не закрыла. Возвращаюсь, а дома погром.

Катя ошарашено молчала.

— Это Гусёк. Его квартира напротив! — сумрачно твердила Кольцова.

— Но зачем молотком? — пролепетала Катя.

— Откуда я знаю? Бесится, вот и всё!

— Что будешь делать? — спросила Катя.

— Я ему отомщу!

— Мне кажется, это не он, — промямлила Катя и собралась рассказать про свою беду, но Кольцова оборвала:

— Защищаешь? Может, водиться с ним хочешь? Водись! А я ему отомщу! Я устрою ему икебану!

Кольцова повернулась и ушла.

События развиваются

Лейтенант Ледогоров кумекал у себя в кабинете. В серьёзном учреждении, где он служил, на стенке висел совершенно несерьёзный плакат — КУМЕКАЙ! И все с удовольствием кумекали.

«Так что мы имеем?» — размышлял! Ледогоров. Ничего, кроме побитых игрушек и подозрения на крыс. На полку к старику Дубосекову крыса забраться уж никак не могла. Не под силу ей было и раскусить оловянного гномика. Но кто же тогда? Каким инструментом пользуется «шалун»? Мелкие, но загадочные происшествия.

Тем временем происшествия, хоть и мелкие, продолжали копиться. В кабинет вошёл капитан Карнаух.

— Дуй в Малый Матвеевский, — устало сказал он. — Снова игрушки, на этот раз непростые.

В квартире Котофеевых следователя приняли вежливо, но не слишком душевно. Сам Котофеев, внушительный дядя в цветастом халате, был, вероятно, большой человек. С Ледогоровым он говорил сурово:

— Мой сын собирает машины. Многое я привёз из поездок. Всё это варварски уничтожено.

Да, в детской было такое же крошево, как у Звонарёвых и Дубосекова, только крошево дорогое, металлическое. Сиротливо поблёскивал уцелевший капот с иностранной надписью. Тут уж не клещи рисовались в воображении, а какая-то адская мясорубка.

— И всё это в мой день рождения! — возмущённо сказал Котофеев.

— Кто-нибудь слышал скрежет, шум? — спросил Ледогоров.

— Сын в отъезде, а это комната сына, — отчеканил Котофеев.

— Балкон закрывается?

Ответ был снова краток и твёрд:

— Не имеем привычки, девятый этаж.

Ледогоров внимательно осмотрел комнату, балкон. Та же картина — никаких следов. Взгляд его задержался на чём-то блеснувшем в углу. Ледогоров подошёл ближе. Прямо на полу, рядом с дорогим вазоном, примостился всё тот же восточный божок. Точь-в-точь такой, как у Дубосекова.

— Откуда у вас эта древность? — спросил Ледогоров.

— Древностью интересуетесь? — язвительно сказал Котофеев. — Это не древность, — изделие отечественных мастеров.

Резко зазвонил телефон. Хозяин направился в коридор. Ледогоров присел перед статуэткой. Да, странное, странное совпадение. Та же хитрая улыбочка, синеватые губы. Уж не дубосековский ли это божок? Котофеев снова появился в дверях.

— Это вас, — произнёс он сухо.

— Меня? — удивился Ледогоров.

Он вышел в коридор и взял трубку.

Звонил капитан Карнаух:

— Немедленно возвращайся. Ты мне нужен.

— Но я не закончил, — возразил Ледогоров.

— Потом, потом. Ноги в руки и бегом.

Ледогоров положил трубку.

— К сожалению, я должен идти. Хотелось бы побеседовать с вами ещё разок.

— Нет свободного времени! — отрезал Котофеев, запахнул цветастый халат и грохнул дверью с медной табличкой — «Котофеев».

Новая странность

Взяв ноги в руки, лейтенант Ледогоров словно по воздуху промчал весь бульвар и через неполных десять минут, слегка запыхавшись, стоял перед капитаном.