Фарш Мендельсона

Дождь закончился. Вздохнув, я пошла на остановку такси, волоча за собой чемодан на колесиках. Колесики сломали еще по дороге в Грецию, так что теперь приходилось обходиться собственными силами. Чемодан был тяжелым. Ведь помимо собственного гардероба, мне пришлось накупить подарков для всей семьи. Траур трауром, а без подарков не смей возвращаться. Иначе все обидятся.

Народ мгновенно рассосался по маршруткам, автобусам и личным авто. Свободных «такси» было хоть отбавляй. Поэтому я еще не успела сказать «Такси!», как уже сидела на заднем сиденье черной «волги».

— Куда едем, девушка?

— В Колымяги.

— Хорошее место, — одобрил шофер. — Хлебное. Я туда часто езжу. Одного в аэропорт доставь, другого — домой из аэропорта, третьего — из кабака забери и не растряси на плохих дорогах. Что ж у вас дороги плохие? Скинулись бы всем поселком да и отремонтировали бы. Всяко польза. Хотя на заказы не жалуюсь — с утра до вечера, то к вам, то от вас. Вечером подсчитаешь выручку — месяц можно жить.

— В Колымягах люди очень щедрые потому, как очень богатые, — поддерживать эту бессмысленную беседу не хотелось, но шофер жаждал общения. Тема «принц и нищий» ему явно пришлась по вкусу. — Богатство делает человека добрым и сострадательным (он презрительно фыркнул в ответ). Вообще, ученые доказали: чем больше у человека денег, тем ему проще быть щедрым.

— Врут ваши ученые. Они бы с моё поездили, сразу бы поняли, ху из кто в этом мире, — неожиданно разозлился мой собеседник. — Ишь ты, ученые! И откуда среди вашего брата столько скупердяев? Ума не приложу! Иной и за копейку готов удавиться. Счетчик тикает, а он с него глаз не сводит: вдруг обсчитаю. А чего мне, спрашивается, его обсчитывать? Я разве вор? Я — честный человек. Беру только те деньги, которые заработал.

Нет, лучше всего иметь дело с пьяными. Вот где щедрость! Видите часы? — он потряс левой рукой, на которой красовался отличный швейцарский механизм. — Это мне на днях мужичок один подарил. Лицо, говорит, у вас располагает к доверию.

Я с сомнением взглянула на его физиономию, заросшую трехдневным мхом. Левый глаз заплыл, на руке подозрительная наколка. Впрочем, что мы знаем о доверии? К примеру, наша тетка Соня не доверяет очкарикам. Она уверена, что все, кто носит очки, потенциальные преступники и сволочи. Хороший человек не будет скрывать глаза за стеклами, пусть и прозрачными. Тезис о плохом зрении Сонька отметает сразу: можно носить линзы, на худой конец, сделать операцию. Было бы желание. Из этого правила есть только два исключения: Карл и Клара. Им она доверяет безоговорочно. Мы прожили вместе достаточно, чтобы убедиться в благих намерениях по отношению друг к другу. Подозреваю, что и в аду мы окажемся все в той же веселой компании. Чертям на забаву.

Самое смешное, что в последнее время у Фимы, мужа Соньки, наметились проблемы со зрением. Доктор выписал очки, носить которые Фима боится. Ходит, щурится, но заветный футляр не вынимает. Сонька и так его уже обвинила во всех смертных грехах: от прелюбодеяния до чревоугодия. Очков их брак точно не выдержит. По секрету скажу, что сама я давно перешла на линзы после того, как тетка выбросила в мусорное ведро две пары дорогих очков. Никакие уговоры не действовали: «Ты слишком молода, чтобы ходить в этих страшных окулярах!». Пришлось изменить привычки, хотя без очков чувствую себя раздетой. Когда у тебя на лице «окуляры», ты словно отгораживаешься от мира. В линзах нет такого эффекта: глаза в постоянном напряжении, цвета намного резче. Поэтому, когда тетка ложится на очередную пластическую операцию, мы с Фимой становимся очкариками. А все из-за теткиного недоверия.

Задумавшись, я не заметила, как мы проехали центр и устремились на север города. Водитель тем временем продолжал знакомить меня со своей личной философией. Оказалось, мы уже перешли на «ты»:

— Нашу щедрость с иностранной не сравнить, — шофер резко свернул влево, избежав тем самым столкновения с трамваем. — Иностранцы щедры по определению, поскольку выросли в нормальной человеческой среде. Для них наша коммуналка — кошмар во плоти. Ни один человек оттуда не поймет, как можно жить в коммунальной квартире, где кроме тебя обитают еще десять жильцов. Как минимум десять. Им не понять, а нам — в кайф! Я всю жизнь прожил в коммуналке и ни на что ее не променяю. Квартира в самом центре, коридор — что моя жизнь — такой же извилистый и темный. На кухне четыре холодильника и четыре плиты. На холодильниках замки. В ванной никто мыло не оставляет. В туалете четыре рулона туалетной бумаги. Сделал дело: поставь отметку, а то вдруг сосед воспользуется. По утрам — очередь в туалет и в ванную комнату. И ничего — живем! Без щедрости, но живем!

Вот этого за океаном и не понимают, понимаешь? Американцы без гуманитарной помощи просто жить не могут. Она у них в крови, эта гуманитарная помощь. Мы говорим: «Не нужен нам секонд-хэнд»! В ответ слышим: «Берите, берите, у нас еще есть». До того дело дошло, что в городе уже появился элитный секонд-хэнд. Ты только вдумайся: элитный! Будто мы нуждаемся в том, что есть у них?! Прикинь, они даже чаевых дают в два раза больше. Потому как в наших ценах не ориентируются. Называю сумму — не верят. Думают, что я скромничаю. Мол, национальная гордость не дает мне попросить больше. Что они знают о моей национальной гордости? Они ее видели? Щупали? Хотя и среди иностранцев встречаются исключения: все-таки приезжают к нам нормальные люди.

Вот скажем, неделю назад вез к вам в Колымяги такого интуриста. Пегий. Толстый. И с бородой. Смешной, черт. Сверх счетчика знаешь, сколько дал? О! Сумму не назову, вдруг ты из налоговой инспекции. Много вас таких в Колымягах, оборотней симпатичных, — он подмигнул мне в зеркало. — Так вот… Сам он из наших будет, правда, теперь в Канаде живет. Всю дорогу рассказывал про свою жену. Имя у нее еще какое-то змеиное: не то Гадюка, не то Кобра. Представляешь, она его бросила, рога с другим мужиком наставила, а он к ней назад приехал — мириться-жениться и все такое. Все в Канаде бросил и приехал. Вот и не верь после этого в любовь. Даже подарок этой змее подколодной привез — колечко обручальное, с камушком. Затейливый такой перстенек. С зеленым камнем. Сразу видно, не новодел. Ты чего, плачешь?

— Соринка в глаз попала.

— Бывает. У моей тоже, что ни повод, то соринка. Бабы они и есть бабы — чуть что, сразу плакать. Ну, все, красавица, приехали! Вот твои Колымяги.

ГЛАВА 2

Этого момента я боялась больше всего. Кларе и Карлу за семьдесят. Для своего возраста они выглядят и чувствуют себя великолепно. Однако любое потрясение может стать причиной сердечного приступа. За Клару я особенно беспокоилась, зная, как она была привязана к своему непутевому внуку. Отъезд Иванова старики пережили тяжело: потребовалось немало времени, чтобы они вышли из глубокой депрессии и вернулись к нормальной жизни. Я давно заметила: чтобы избавиться от неприятных мыслей, старики пускаются на различные авантюры. Помню, как-то Клара заподозрила своего мужа в измене с кассиршей из ближайшего супермаркета. Кассирше исполнилось сорок пять лет, и по мысли Клары, эта краснощекая пухлая ягодка являлась для нее очень опасной конкуренткой. Дескать, на тридцатилетних дед внимания не обратит — слишком молоды, а вот на такое чудо обязательно клюнет. В качестве вещественного доказательства выступали… магазинные чеки. Дело в том, что обслуживая деда, дама все время ошибалась, причем в его пользу. Иногда она просто пробивала ноль и отдавала Карлу покупки даром. Подозреваю, что дед вводил кассиршу в ступор своими армейскими анекдотами, от которых в нашем доме даже цветы вянут, а рыбки обнаруживают, что разучились плавать. Лично я, когда дед рассказывает очередную шутку, готова снять с себя последнее, лишь бы он замолчал. Представляете Жванецкого, который говорит «Э-э» через каждое слово, причем каждое второе «э-э» вряд ли можно назвать цензурным. Вполне понятно, почему несчастная дамочка за кассой, заслышав сакраментальное «приходит прапорщик Рабинович к поручику Ржевскому», выбивала на аппарате странные суммы, стремясь поскорее отделаться от докучливого покупателя. Но разве объяснишь это ревнивой жене? Тем более, если жена уверена: анекдоты ее муж рассказывает блестяще. По крайней мере, бабуля всегда хохочет, когда слышит про похождения поручика Ржевского. В общем, Клара вбила себе в голову: «Виновен!». А раз виновен, пора подумать о наказании. Поговорив с потенциальной разлучницей, она только укрепилась в своих подозрениях. Услышав про деда, кассирша впала в истерику: «Видеть его не могу! Сделайте хоть что-нибудь!». Бабуля решила сделать широкий жест и пожелала «молодым» супружеского счастья, выстроенного на ее старых костях.

Чтобы забыться и пережить виртуальную измену мужа, Клара пошла на курсы экстрасенсов. И добилась небывалых успехов: благодаря телекинезу, в нашем доме летали тарелки, прыгали ножи, а крокодил заговорил человеческим голосом. Я его понимаю: в то время вонь в доме стояла страшная. Бабуля постоянно варила отворот из конского навоза и листьев базилика, который пробовала на несчастном крокодиле. Не мудрено, что Гена взял за привычку выползать в коридор и громко жаловаться домочадцам на свои пищеварительные и обонятельные проблемы: «Ой! Ой-ой-ой!». Увидев страдания Гены, дед наотрез отказался пробовать отворот, невзирая на слезные уговоры всего семейства. Семейство хотело только одного — поскорее забыть весь этот кошмар.

На соперницу Клара навела порчу: теперь при виде деда кассирша билась в эпилептическом припадке. Нам пришлось сменить супермаркет и уговорить бабулю заняться чем-то более приятным, нежели гадания на силосе и приготовление отворотных средств с помощью конского навоза. К счастью, старушка послушалась мудрого совета и записалась на курсы по вождению мотороллера. Дед вернулся в лоно семьи, и на короткое время мы все вздохнули с облегчением. Потом Клара увлеклась мойщиком машин с бензоколонки, и вся история повторилась, но уже в обратном направлении.