Фартовые

Берендей душил в себе черную злобу, которая всегда доводила до беды.

Никифор сидел в двух шагах от Берендея.

— Выслуживался! Вот они тебя за спасение и отблагодарили браслетками.

— Да пошел ты! — отвернулся фартовый и процедил сквозь зубы — Сам, сволочь, вылупаться стал. Не возникал бы, не сидел бы, как пидор на параше. И кстати, знай, паскуда, рысь та объявилась по моей вине. За мной она охотилась. Я ее и пришил.

— Слинять что ль хотел? — догадался Никифор.

— Тебе забыл доложить.

— Я это давно понял. Когда заднее полотнище вашей палатки увидел. Ты что ж, каждую ночь ориентиры ищешь? Так бесполезно. Аккурат два года минуло, как мы с Медведем тут рыбалили. Место это гиблое. Отсюда не сбежишь. Чертовым ущельем не зря называется. В одиночку ты тут шага не сделаешь. А если б и удалось тебе, нас за твой побег потом в шизо на месяцы упрятали бы. Ты о том подумал?

Берендей молчал.

— Начальнику лагеря зенки замазывал, а на нас начхал.

— Ни к чему теперь об этом. Если конвой от меня отойдет, дышать уже можно. Одно невдомек, ты чего хвост поднял?

— Я в Москву прошение о помиловании послал. Спецчасть пропустила и хорошую характеристику дала. Жду ответа со дня на день — нервы уже в нитки поистрепались. А ты все испортить можешь. Да еще каркаешь, что тайга накажет. Ну и — сорвался я. Зато никто не скажет, что я с тобой в хороших отношениях был. Если в побег уйдешь, всяк подтвердит, что у меня с тобой были эти, как их, неприязненные отношения. И дело чуть не до смертоубийства дошло. Потому как ты — оборотень, а я это чуял, — то ли откровенничал, то ли хитрил Никифор.

— Болван ты, — сплюнул Берендей и ему вдруг расхотелось Держать зло на этого мужика, справедливо укорившего его в эгоизме. — «Уж Харе за мой побег точно досталось бы, ведь кентуемся», — подумалось невольно.

— А в чье распоряжение тебя собираются кинуть? — полюбопытствовал Никифор.

— В госпромхоз какой-то.

— Значит, в глушь. Ну, фартовый, не повезло тебе. В какую- то дыру, под надзор, милиции сунут.

— А что там делают?

— Всякое. Ягоды, грибы собирают. Охотятся, мех выделывают.

— Мне это зачем? Я им такого насобираю, до смерти не унесут.

— Зато и спину не перегнешь. Там одни сачки, да плесень вкалывают.

— Выходит, меня тоже списали? Не рановато ли? — криво усмехнулся Берендей.

Никифор, успокоенный тем, что фартовый не собирается уйти отсюда в бега, разговорился по-мирному:

— Тебе что? Лежи, старьем командуй. Навроде все они твои кенты. В каждом деле свой пахан нужен. Да и оглядишься на месте.

Берендей как-то сразу сник, заскучал, узнав, чем ему придется заниматься. И лишь вполуха слушал Никифора.

Охрана увидела, что зэки вполне мирно беседуют, и с обоих сняли наручники.

Никифор без уговоров пошел работать. И словно забыл о недавней стычке.

— Ты на рану табак приложи. Кровь перестанет идти, рана быстро заживет, — посоветовал Берендей.

Никифор последовал совету. А вскоре сказал:

— Кто-то башковитый тебе госпромхоз выписал. Это ж твое место. Ты в лесе, как знахарка, соображаешь.

— Иди к чертям! — насупился фартовый.

А к ночи, когда мужики ложились спать, Берендей объявил всем, что завтра последний день работают здесь.

За две недели зэки так пропахли рыбой, что от рыбаков их теперь ничто не отличало. Те же жесткие мозоли на ладонях, рыбья чешуя па одежде, на теле, в волосах. Ее блестки сверкали на траве вокруг палаток, на берегу реки, прилипли к котлу и чайнику.

— Эх, никогда в жизни не ел столько рыбы! — говорил Хорек, потягиваясь.

— Да от тебя временами уже человеком воняет, — поддержал Никифор.

— Черт, на воле и не замечал, что она такая вкусная, — смеялся Берендей.

— Потому как не едой, лишь закусью служила, — уточнял Харя.

— Эй, мужики! Сегодня шабашим! Последний день на рыбе! Завтра в зону. Не забыли? — спросил Никифор.

У фальшивомонетчиков от такого напоминания рыбины из рук выпали. Лица мужиков затуманились, скисли.

— Гляньте, машина идет. Наша, из зоны. Чего так рано? — оглянулся Ванька.

— Чтоб им родной мамы век не видать, весь кайф испортили, — сплюнул Берендей зло.

— Рыбаки! Все ко мне! — позвал зэков заместитель начальника лагеря.

Когда мужики подошли гурьбой, достал бумажку, стал читать:

— …От имени администрации объявляю благодарность за

добросовестный и честный труд! — офицер перечислил фамилии всех зэков, работавших на заготовке рыбы.

Мужики молчали. Заместитель начальника удивленно оглядел их:

— Чего молчите?

— Для этого звали? А что нам с той благодарности? Ею и рыбу не посолишь…

— И на другую потребу не пустишь, — вставил Никифор.

— Вам этого мало? — неподдельно удивился приехавший, видно, очень любивший похвалы и благодарности.

— Думали, для дела звал, а он мозги тут сушит ненадобьем, — повернул к реке Берендей и позвал мужиков за собой.

— Рановато, бригадир, людей уводите. У меня для них еще кое-что есть, — вытащил вторую бумажку из кителя представитель администрации.

Зэки приостановились.

Заместитель начальника зоны читал приказ об амнистии. У мужиков перехватило дыхание.

Первым в списке амнистирования оказался дед Силантий.

За незначительностью преступления и по достижении семидесяти лет дед не представлял общественной опасности, — так поняли зэки мотив освобождения старика.

Вторым амнистировался Хорек. Поскольку судим он был за преступления, не причинившие значительного ущерба, характеризовался хорошо по месту работы на воле и в зоне. К тому же больше половины срока он уже отбыл в изоляции.