Фартовый. Лихие 90-е

— И что, — пожимаю я плечами. — Это всё из-за того, что я стал играть за Топора, а не за тебя? Знаешь почему, кстати?

— Да мне похеру почему. Хотя, скажи.

— Почему за Топора?

— Ну!

— Он не такой токсичный, как ты.

— Чё?

— Ну, у него характер нормальный. С ним договориться можно. А ты дикий. Нет, возможно, это тебе помогает добиваться каких-то тактических целей, но в плане стратегии ты конкретно уступаешь. Говно твоя стратегия.

Он аж рот открывает. Никто не рыдает, не просит пощады, не падает на колени. Как-то всё не так идёт. Удовольствия вообще нет. Зачем было тащить их сюда, запугивать, если эффекта вообще ноль?

— И союзников у тебя меньше, а, как следствие — и перспектив.

— Да какие у него теперь перспективы, у Топора твоего? — ржёт Хан. — Два метра земли и всё.

— Ну, не скажи, — это если вы его достали, а может и не достали, я его убитым не видел. Но даже если и грохнули его, всегда будет тот, кто успешней тебя и к кому новый Рома с радостью переметнётся. Потому что ты давишь, жить не даёшь, а надо как? Живи сам и другим давай. Базовое правило. А пока ты его не выполняешь вокруг тебя только Змеи и будут крутиться. А он чмо конченное, сегодня же все видели. Человеческий отброс.

— А ты чего разговорился-то? — усмехается Хан и достаёт из кармана свою «бабочку». — Хочешь сказать, что ты не человеческий отброс, да? Ты, наверное, свиной отброс? Или обезьяний?

Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк…

— Хочу сказать, что если планируешь в этой жизни успехов добиться, советник тебе нужен. Умный советник, а не Змей.

— Слышь, ты, умный, бля. Щегол, в натуре. Ты что ли мне советовать хочешь? Наверное научишь меня, как крупье в казино устроиться?

— Не, расскажу, как по несколько сотен зелёных за вечер поднимать.

— Ладно, походу, когда кружкой тебе двинул, стряхнул там пружинку какую-то. Долбанулся ты, Рома, хотя, в карты везенье схватил. Так, пацаны, девок разбирайте. А этого сюда-на.

Вмиг начинается суета.

— Ментовку без меня не трогайте! — командует Хан. — Подготовьте и ждите. А этого под руки возьмите, чтоб не дёргался. Голову держи. Голову, я сказал! Ну-ка, дай палку. Ты щипцы взял? Вытягивай ему язык. Давай, Ромка, доп**елся ты. Да разжимай ты пасть, пока зубы не выбили!

Он подступает ближе и, поигрывая ножичком, примеряется к моим органам речи. Ну, тут уж чего делать-то? Размах, конечно, никакой, но хоть так. Пока эти мясники заняты моей головой и руками, на ноги никто не обращает внимания. Поэтому, когда Хан приближается на подходящее, как мне кажется, расстояние, я со всей дури херачу ему между ног. И очень надеюсь, что травма будет иметь необратимые последствия.

Он резко и очень глубоко вдыхает и… и не выдыхает. Не орёт, не сгибается, не скручивается, как эмбрион. Просто дыхание задерживает, да глаза его становятся огромными. И ещё слёзы из них текут.

Поэтому никто и не замечает сначала, что предводитель временно потерял трудоспособность, и ему сейчас точно будет не до Марины и не до Алёны.

Пользуясь тем, что Хан оказывается обездвиженным, а его головорезы ни сном, ни духом, я повторяю удар. И теперь он уже не молчит. Он орёт, да так, что в окрестных сёлах жители вспоминают давно забытые легенды об оборотнях.

Никто ничего не понимает, начинается хаос, пользуясь которым, я пытаюсь освободить руки. И тут наконец-то случается чудо. Правдо не милицейско-спецназовское, а криминальное. На поляну врывается несколько тачек. Из них выскакивают молодые люди спортивного вида и бегут к нам. Некоторые из них стреляют из автоматов.

С каждой минутой воздух становится всё прозрачнее и светлее. Тьма отступает проявляя всё отчётливее подлинную картину происходящего. Где должен быть командир, спрашивал когда-то киношный Чапай. А вот где — на горячем коне, в гуще событий, с калашом в руках и малиновом пиджаке на плечах.

Как Наполеон на вставшем на дыбы коне, Топор стоит внутри тачки, по пояс высунувшись из люка в крыше, и поливает верхушки деревьев автоматными очередями. Сеет ужас и панику.

Хан катается по траве, а те, кто секунду назад пытались вырвать мой язык, разбегаются, хватая оружие и пытаясь отстреливаться от внезапно напавшего неприятеля.

И в этот момент, когда картина и без того становится совершенно апокалиптической, раздаётся нарастающий грохот. Низкий, пробирающий до глубины души звук. Предрассветную мглу прочерчивает луч и над поляной зависает большой вертолёт. Инопланетяне, бляха муха.

Он начинает снижаться и бойцы, мгновенно, поняв что к чему бегут к машинам и начинают экстренную эвакуацию. Хан кое как поднимается на ноги и по невероятному стечению обстоятельств рядом с ним никого не оказывается. Так что я хватаю лопату, воткнутую в кучу земли и бью его по затылку.

Он падает, как подкошенный. По полю бегут спецназовцы, бандитская братия разбегается в стороны. Тачанка Топора несётся вдаль и вскоре позицией полностью овладевают «наши». Ко мне подбегает освобождённая Марина и, мгновенно оценив ситуацию, подзывает бойцов.

Хана пакуют и грузят на вертолёт. Вскоре прибывает ещё два грузовика с зелёными человечками. Они завершают начатое и вскоре поле, уже освещённое предутренним нежным светом, становится просто полем, а не полем боя.

Над полем, пропитанным грозами

Поднимется пар светло-розовый

Но сердце пропитано прозою…

Ну, и всё такое прочее.

Мы собираемся около «Паджерика» вокруг которого носится моложавый, но седой начальник Марины и раздаёт команды. Я его по голосу узнаю. Аркадий Петрович.

Увидев командира СОБРА, он идёт ему навстречу и, остановившись в отдалении от нас, обсуждает ситуацию, размахивая руками.

— Шеф РУОП подключил, — говорит мне Марина, отведя чуть в сторонку. — А ты молодец, Ромик, не прогнулся перед лицом опасности.

— Так там какие прогибы? Хан же сразу сказал, мол, кирдык и точка.

— Ну, знаешь, по-разному бывает. А ты вырубить даже сумел. А это кто такая?

Она неопределённо машет головой, имея в виду естественно Алёну.

— Толком и не знаю даже. Я её в карты выиграл.

— Чего-чего? — поднимает брови Марина.

— Ага, — усмехаюсь я. — Вот такая жизнь…

— Так, быстро в машину! — командует, подбегая, шеф. — Едем, едем! По местам!

Мы оказываемся на заднем сиденье с Алёной. Больше в машине никого, кроме водителя, нет.

— Куда вам? — спрашивает он, едва мы въезжаем в город.

А мы, оказывается, совсем недалеко от жилых домов были.

— Ты где живёшь-то? — обращаюсь к Алёне, но она не реагирует на мой вопрос.

Сидит, обняв себя руками. Губы дрожат, плечи неестественно сжаты. Она вся сейчас комок нервов.