Фашист пролетел
Шрифт:
– Он "лично"... Со всего Союза сюда рвутся, да их не прописывают. Счастья своего не знаешь! Верно говорят. Слишком много стал о себе думать. Чтоб завтра же отнес документы. Сдавай, поступай, учись. Как все твои сверстники. Пора спуститься с облаков.
– Dixi.
– Что ты сказал?
Мама спешит разрядить:
– Возомнил! Писатель он. Граф Лев Толстой. Захотелось - в Париж. Расхотелось - в Москву. Не пришлось по ндраву - в Ясную. Нет, сынок. Времена те кончились. Знаешь наш паспортный закон? Каждый обязан жить по месту прописки.
– Каждый имеет право
– Мы тут не в Америке.
– Она поднимает указательный к вентиляционной отдушине под потолком, откуда, как она считает, их прослушивают.
– Советского закона тоже нет, чтоб гнить в болоте.
Мама подхватывает чашки, чтобы отчим без ущерба смог врезать кулаком по столу:
– Это кто в болоте? Я? Советской армии полковник? Коммунист с июля Сорок Первого?
– А я с рождения.
– Кто ты с рождения?
– Свободный человек.
– Ах, свободный?..
Отчим бросает через стол последний аргумент. Кулак. Но Александр недаром брал уроки у Джо Луиса. Промахнувшись, отчим вскакивает - вена поперек лба.
Мама повисает на его руках.
– С ума посходили? Четвертый час ночи!
– Кого мы вырастили, мать? Это же кандидат за колючую проволоку?
– Довел отца! Иди!..
За дверью своей комнаты сорвав рубаху, Александр ее вдавливает в щель - вместо запора.
Рывком принимает штангу на грудь.
* * *
На солнце блестит стекло фасада. По ступенькам сбегает самая красивая из выходящих первокурсниц:
– Бонжур! Куда идем?
– В кино.
– Про любовь?
– Увы, - говорит он.
– Про шпионов.
– О-о-о...
– Но какая разница?
Сначала "Новости дня" - принудительный политпросвет. Под музыку энтузиазма исходит лучами пятиугольная звезда. Рука Алены влезает ему в пустой карман штанов (жаль, не отрезал на хер), его рука - под шелковую изнанку юбки. Взбираясь по нейлону, натянутому подвязкой. По нежной голой коже к тугому треугольнику ткани под жестким поясом. Работает его мизинец гладит вертикально, ощущая под тканью прижатость волос, пытается внедриться туда, куда ткань уходит - между.
На экране возникает суровый чекан: "По заказу Комитета государственной безопасности..."
Две серии.
Из зала выходят последние зрители, когда он обретает возможность подняться на ноги.
– Придумай что-нибудь. Ты же мужчина?
– Что?
– Чтобы по-быстрому...
С многокрылым плеском голуби срываются с насиженных мест, когда, сорвав скобу с замком, он распахивает дверь. В лучах заката пляшет пыль. Она поднимается за ним на балку, перескакивает на центральную и прислоняется к опорной - подпирающей крышу мироздания. Он держит ее ногу, ощущая игру сухожилий и как она свисает - в натянутом чулке и туфле на высоком каблуке. Глаза ее смеются. Внезапно он разворачивается на балке, как матадор и акробат одновременно.
Любопытная, она глядит.
"Оля-ля..."
– Не оля-ля, - застегивает он, - а сэ ля ви.
Пять этажей вниз.
Из чужого двора на улицу.
Вид у Алены - будто схулиганила.
– Сняли проблему?
– Боюсь, она встает опять.
–
И что мы будем делать?Вокруг уже город. Полно людей на тротуарах. Трамвай стоит, пропуская троллейбусы на проспекте. Солнце справа озаряет радиомачты глушилок.
– Были бы мы расписаны... Представляешь? Сейчас домой вдвоем, дверь на замок, и... до зари!
10
Предварительной волокиты, к счастью, не было, весь набор бумаг был привезен им из Москвы обратно. Аттестат, характеристика, автобио, медсправка номер 287, три фото 3х4. "А публикации? Хотя бы одна?" В киоске университета нашелся журнал, и он приобрел его в третий раз. Когда вернулся, на его месте перед столом уже сидел другой соискатель, который бесстыдно вывернул лысеющую голову на публикацию.
Приемщица произнесла:
– Стихи...
– Но в каком органе!
– поддержал его соискатель.
– А статьи у вас нет? Заметочки какой-нибудь?
Александр вывернул ладони.
– Ладно. Будем надеяться, сойдет. Вызов на экзамены придет по почте.
Еще нужна была справка с работы. Но справку не спросили. Наверное, сработал блат.
Длинной и широкой лестницей он сбежал на площадь, пекинская огромность которой внушает отдельно взятому здесь индивиду сознание собственного ничтожества. Особенно в виду стоящего напротив шедевра советского конструктивизма - Дом правительства с черным Лениным. Соискатель его догнал и зашагал рядом, стягивая набок толстый узел галстука. Он был старше ниже, шире и уверенней. Загар крепко въелся в обветренное до одубелости лицо, глаза на котором выцвели.
– Стихи, значит, пишешь, Александр Батькович? Зачем тогда лезешь в эту грязь?
– Что вы имеете в виду?
– Партийно-советскую печать, конечно. Только не надо мне про Хема периода газеты "Канзас Стар".
Не имея за душой иных причин, Александр покраснел.
– А вы зачем?
– Я то? Кстати: Эдуард. Сейчас разопьем, и можно будет Эдик. Фамилию при первом знакомстве не сообщаю, чтобы не отпугивать. Теперь насчет грязи. В ней я уже по уши. А для дальнейшего погружения нужен, понимаешь ли, диплом...
В старинном саду на задах университета Эдуард поставил короткую ногу на мокрую скамейку, вынул из портфеля бутылку "Вермут розовый", складной стаканчик и сплющенный сырок "Новость":
– Новость, конечно, не сырок, - заметил он ухмылку Александра. Талант! Талант - единственная новость, которая нова. Сам из столицы будешь?
– Что вы имеете в виду?
– Единственной столицей этой страны для Александра была Москва, он искренне не понял, что речь о городе, который был вокруг.
– В общаге, понимаешь, нет местов. Пожить на время сдачи у тебя нельзя?
– У меня?
– Вас понял. Папа, мама... А девушка, допустим? Куда ее приводишь?
– Никуда. Некуда...
– Ладно. Будем искать другие варианты. Пей давай, не держи.
Александр отвернулся, чтобы не обидеть собутыльника гигиеническим недоверием к его стакану, край которого он упер под нижнюю губу - наука бывалой мамы. Вермут оглушил.
Эдуард вновь наполнил и махнул, губами Александра совершенно не брезгуя.