Фасолевый лес

– Лу Энн, милая моя, странная у тебя идея дружбы.

– Да нет! Так оно и есть. Когда Анхель ушел, я очень часто вспоминала прошлый август. К нам тогда приехал его друг Мэнни со своей женой Рамоной, и мы отправились в пустыню смотреть, как падают звезды. В новостях говорили, что будет целый звездный дождь. Но мы все ждали и ждали, и ничего не было, а тем временем уговорили целую бутылку текилы «Хозе Куэрво». Так на следующее утро Анхель мне и говорит: «Ну что, видела дождь из метеоров? Чудо, да и только!» А я говорю: «Какой дождь»? Я, честно, никакого дождя не помнила. Единственное, что я помнила, так это то, что мы искали повсюду звездчатый сапфир, который выпал из кольца Рамоны. Оказалось, правда, что она потеряла его задолго до этого и нашла потом дома, в миске своей собаки. Ты можешь в такое поверить?

Я все пыталась найти Анхелю какое-нибудь место в том отсеке своего сознания, где хранилось то, что мне было известно о мужчинах. Мне понравилась та его версия, которая поехала в пустыню глядеть на падающие звезды, но совершенно вывел из себя вариант, который на следующее утро смеялся над Лу Энн из-за чего-то, что на самом деле, пожалуй, и правдой-то не было.

– Может быть, он просто шутил? – спросила я. – Может, и не было никакого звездопада? Ты Рамону спрашивала?

– Да нет. Мне это и в голову не пришло, я просто ему поверила.

– Так позвони ей и спроси.

– О, они с Мэнни переехали в Сан-Диего, – простонала Лу Энн таким тоном, что можно было подумать – эта парочка смоталась исключительно для того, чтобы скрыть от нее правду о том звездном вечере.

– Ну что ж, жалко.

Но Лу Энн не унималась.

– Но дело даже не в этом. Если я пропустила звездный дождь – ну и Бог с ним! Но мне все казалось, раз я его забыла, то, наверное, могла совершить еще что-нибудь нелепое. Скажем, раздеться догола и носиться по пустыне, распевая детские песенки.

Я содрогнулась, представив, как Лу Энн бежит босиком по кактусам и прочей колючей дребедени. Она же вперила скорбный взгляд в пустой пакет от чипсов.

– А сегодня – день Святого Валентина, – сказала она. – И все нормальные люди сейчас валяются со своими мужьями дома на диванах, целуются и смотрят телевизор. Все, но только не Лу Энн, сэр! От меня сбежали и муж, и телевизор.

Я даже не знала, что ей на это сказать. У моей мамы в ходу было изречение: «во время еды кабан глух и нем». Это к тому, что люди слышат лишь то, что хотят услышать. Мама выросла на свиноферме.

Лу Энн сидела, неловко вжавшись в спинку дивана. Я вспомнила про ее отца, которого, как она рассказывала, убил перевернувшийся трактор. Его вдавило в землю, да так, что, когда его вытащили, остался идеальный отпечаток. «Отпечаток папы» – так назвала его Лу Энн. Она даже хотела залить его гипсом – точно так, как сделала с отпечатком своей ладони в школе, на День Матери.

– Мне кажется, – продолжала между тем Лу Энн, – что он и бросил меня потому, что там что-то произошло, когда мы напились.

Я, все еще думая о ее отце, не сразу поняла, о чем идет речь.

– Я думала, ты обрадовалась, когда он ушел, – сказала я.

– Пожалуй, что так. И все-таки, понимаешь, должна быть причина. Ты же обязан любить одного и того же человека – всю жизнь, пока смерть вас не разлучит, и так далее. А если у тебя не получается, то, значит, что-то с тобой не так.

– Лу Энн, ты читаешь слишком много журналов.

Я отправилась на кухню и, наверное, уже в пятнадцатый раз за вечер заглянула в холодильник. Там ничего не изменилось: капуста и арахисовое масло. Открыла кухонный шкаф и заглянула за ряд банок с прожаренной фасолью и томатным соусом, где притаилась бутылка черной патоки, коробочка овсяной каши с мамалыгой и банка горбуши. Я продумала разные варианты сочетания этих продуктов, но решила ограничиться еще одним пакетом чипсов из тортильи. Вот что происходит с людьми, у которых нет телевизора. Они умирают от вредной еды.

Когда я вернулась в гостиную, Лу Энн все еще убивалась по Анхелю.

– Хочешь, расскажу тебе свою теорию по поводу брака с одним мужчиной на всю жизнь? – спросила я. – Знаешь, что такое шаровой клапан?

Лу Энн бессмысленным взором посмотрела на меня.

– Какой клапан?

– Шаровой. Эта такая штуковина в сливном бачке, которая поднимается и опускается, когда ты сливаешь воду. А потом закрывает отверстие.

– А-а-а.

– Так вот, – когда я работала в мотеле, один из бачков потек, и мне нужно было заменить клапан. И на пакете была такая надпись. Я его потом так долго хранила, что выучила наизусть. Там говорилось: «Внимание: Набор содержит все детали, которые могут потребоваться при установке, но ни один из типов установки не требует использования всех деталей». То же самое я думаю и про мужчин. Нет такой модели, для установки которой потребуются все мои детали.

Лу Энн прикрыла рот рукой, чтобы заглушить смех. Я спросила себя: кто же убедил ее, что смеяться – это уголовное преступление?

– Я говорю тебе совершенно серьезно! И речь, прежде всего, про голову и душу, а не те части, на которые режут цыплят…

К этому моменту Лу Энн уже хохотала, не сдерживаясь.

– Я делюсь с тобой своими самыми сокровенными мыслями, а ты смеешься, – сказала я, с трудом сохраняя серьезность.

– Им ножку подавай, бедро, грудку, – задыхалась от смеха Лу Энн, – но никто не хочет брать тощий хребет и реберные кости…

– Не забудь еще о крыльях, – сказала я. – Первым делом они норовят откусить тебе крылья.

Я высыпала остатки чипсов в большое блюдо, которое стояло на диване между нами, и подумала – а не пойти ли за арахисовым маслом?

– Дай-ка покажу тебе открытку на Валентинов день, которую я купила для мамы, – сказала я, покопавшись в сумке и достав, что хотела. Но Лу Энн дошла уже до такого состояния, что ей и счет за электричество показался бы самой смешной шуткой в мире.

– Ох, это про меня, – простонала она, уронив открытку себе на колени. Ее голос опустился обратно с тоненького писклявого смеха, – плавно, как королева выпускного бала спускается по ступеням школьной лестницы.

– Я и сама бы не отказалась от хорошего газового ключа. Или от этого… как он называется? Который на пипиську похож.

Я не представляла, что она имеет в виду.

– Пистолет с герметиком? Угловое сверло? Щетка для аккумуляторных клемм?

Если подумать, так любой инструмент похож либо на пипиську, либо на пистолет, все зависит от вашей точки зрения.

– Монумент Вашингтону?

От этого предположения Лу Энн едва не лопнула. Если бы смеяться и правда было преступлением, мы с Лу Энн уже были бы на пути в «Синг-Синг».

– Ох, божечки, – вот что надо на открытке нарисовать. Я бы послала ее своей матери, и та бы теленка родила прямо на кухонном полу. А бабуля Логан стала бы прыгать вокруг, махать руками и кричать: «Что такое? Ничего не понимаю»! А потом побежала бы за почтальоном и потребовала: «Молодой человек! Вернитесь немедленно И спросите у Айви, что там такого смешного».

– Ох, божечки, – повторила она снова, промокнув глаза, а потом театральным жестом отправила в рот чипсину и облизала пальцы. Теперь она лежала на диване в своем махровом зеленом халате и голубом тюрбане, словно Клеопатра, совершающая речную прогулку по Нилу, а Снежок лежал у ее ног, словно какой-то экзотический королевский питомец. В древнем Египте, как я где-то читала, шизофреников почитали как богов.