Фасолевый лес

Лу Энн зевнула и передвинулась к краю скамейки – так, чтобы ее руки оказались на солнце. Она решила, что слишком бледна, и теперь хотела загореть.

– Бабулю Логан едва не хватил удар. И она все спрашивала: а эскимосы – это тоже люди? Думала, что они наполовину звери. А что тут еще подумаешь, когда у девушки такое имя? Но я привыкла. Мне даже нравится представлять, как он там живет на Аляске, и у него такие маленькие дочки, и все в больших меховых шубах. У меня даже в голове засело, что он там живет в снежной хижине-иглу, но уж это я, наверное, выдумываю.

Мы сидели с детьми в Рузвельт-парке, прозванном соседскими детьми Грязьвельт-парком и даже Пёс-Сральт-парком. Честно говоря, там и вправду было ужасно. Всего парочка дающих жидкую тень тополей с уродливо торчащими мертвыми ветвями да тощая пальма, настолько долговязая, что тень ее падала на крышу какой-то фабрики, дымящей в квартале от парка. Хилая травка пробивалась пучками между плешинами утоптанной земли – очень похоже на шкуру чесоточной собаки, а вокруг каждой мусорки созвездием раскинулись поблескивающие обертки от жевательной резинки.

– А ты посмотри на это с другой стороны, – говорила Лу Энн. – По крайней мере, в ней еще остался запал. Для моей мамы, сдается мне, как только папа умер, жизнь кончилась. Ты не поверишь, они даже заказали надгробный камень на двоих. Отец – справа, а слева уже выбито мамино имя. «Айви Луиза Логан. 2 декабря 1934 года —»… А дальше – пустое место. Каждый раз, когда я вижу это надгробие, у меня мурашки по коже. Как будто оно просто ждет, пока она закончит тут дела, и тогда можно будет заполнить пробел в надписи.

– Звучит так, будто она уже опустила одну ногу в могилу, – сказала я.

– Если бы мама снова вышла замуж, я бы на ее свадьбе сплясала джигу. Чокнулась бы от радости. Может, тогда она перестала бы приставать ко мне с просьбами вернуться к ним с бабушкой.

Дуайн Рей закашлялся во сне, и Лу Энн несколько раз покачала его прогулочную коляску. Черепашка копала землю пластиковой лопаткой, которую ей подарила Мэтти.

– Капуста, капуста, капуста, – повторяла она.

– Я даже знаю человека, который был бы от нее без ума, – сказала Лу Энн. – Тебе когда-нибудь попадался тот дядька, что продавал в центре овощи из грузовика?

Но, увы, Черепашке не суждено было поговорить с Бобби Бинго об их общем интересе к овощам. Тот исчез. Наверное, сбежал с чьей-нибудь матерью.

– Вряд ли твоя мать пошла бы замуж за Гарланда Эллестона, – сказала я, возвращаясь к своей больной мозоли.

– Конечно, нет! Этого красавчика уже захомутали.

– Лу Энн, тебе бы все шутить.

– А что делать? Я не возражала бы, если бы моя мать вышла даже за мусорщика.

– Но Гарланд Эллестон! Он же…

У меня едва не вырвалось «он же нам никто», но, конечно, я не это имела в виду.

– У него бородавки на локтях и брови сходятся на переносице.

– Чесслово, Тэйлор, ты говоришь о мужчинах так, словно они – какой-то заусенец, ошибка эволюции. Тебя послушать, так подумаешь, что они созданы лишь для того, чтобы писсуары не стояли без дела.

– Да нет, это не так. Мне нравится, например, Эстеван.

При этих словах мое сердце подскочило. Я прекрасно знаю, как бы это выглядело на электрокардиографе – две маленькие вершинки и одна большая.

– Этот уже нашел свою половину. Кто еще?

– Я не обязана гоняться за каждой ширинкой, которую увижу на горизонте.

– Кто еще? Я от тебя не слышала ни одного доброго слова о твоих бывших.

– Ради Бога, Лу Энн, во всем округе Питтмэн не было ни одних штанов, стоящих того, чтобы мы их обсуждали. Поверь мне на слово. За исключением одного учителя биологии. Правда, главным его достоинством были чистые ногти.

До этого момента я до конца не осознавала, насколько ограниченным был выбор в Питтмэне. Бедная мама! Если бы только я смогла вытащить ее в Тусон.

– А где я, по-твоему, выросла? Думаешь, в Париже?

– Но ведь и ты, Лу Энн, не поладила со своими, с местными. Отправилась на Дикий Запад, за парнем с родео.

– Да уж, повезло, так повезло!

– Ну, по крайней мере, у тебя есть Дуайн Рей.

Я вспомнила, как мама называла меня своей самой удачной сделкой на берегах Миссисипи.

– Ох, Тэйлор, но если б ты только знала, какой он был красивый.

Лу Энн закрыла глаза и повернула лицо к солнцу.

– Первый раз, когда я его увидела, Анхель стоял, опираясь на ограду, как тот тип из рекламы «Мальборо»: руки в боки, одна нога в ковбойском сапоге – на нижней перекладине. Просто жевал спичку и ждал, когда выпустят следующего быка. И знаешь, что еще?

Она выпрямилась и открыла глаза.

– Что?

– Как раз в этот момент на ринге какой-то парень устанавливал новый мировой рекорд, пытался удержаться на быке. И все орали и швыряли на арену что попало, а мы с моей подружкой Рэйчел видели родео в первый раз в жизни, и нам казалось, что это самая крутая и дикая вещь с тех пор, как Элвис Пресли пошел в армию. Но Анхель даже не повернулся в ту сторону. Он, прищурившись, глядел на поле за ресторанчиком. И Рэйчел сказала: «Посмотри на того парня около ограды, ну и козел, даже не обращает внимания на то, что происходит!» И знаешь, что я подумала про себя? Я подумала: уж я заставлю его обратить на меня внимание!

Ребенок в майке с изображением Майкла Джексона проехал мимо нас по гравийной дорожке на трехколесном велосипеде с пластиковыми колесами, производя вдвое больше шума, чем ему полагалось, если принять во внимание его размеры.

– Это кроссовер, – сказал он нам, показывая на свой велосипед.

Теперь-то я знала, что такое кроссовер.

– А тебя я знаю! – сказал малыш, показывая пальцем на Лу Энн. – Ты всем даешь деньги на Хэллоуин.

Лу Энн закатила глаза.

– Теперь мне уже от них не отвязаться. В этот раз они приедут из самого Феникса и Флагстаффа и вышибут нам двери.

– Берегитесь бродяг, – предупредил нас мальчик. – Сразу бегите домой.

И умчался прочь, крутя педалями как одержимый.

Гравийная дорожка шла по центру парка от пенисоподобного монумента, стоящего на улице, где находилась мастерская Мэтти, до другого его края, где нам нравилось сидеть. Это было самое уютное место в парке. Лу Энн называла его беседкой – там полукругом располагались скамейки, а над ними, на прочных столбах, была установлена садовая решетка, отбрасывавшая на землю ажурную тень, напоминавшую скатерть. По столбам вверх поднимались и смыкались наверху, на решетке, тяжелые мускулистые ветви лиан, напоминавшие руки парня, который один, без посторонней помощи, привез как-то Мэтти новый холодильник. Всю зиму Лу Энн твердила мне, что это глициния из семейства бобовых. Мне она казалась мертвой, но Лу Энн повторяла: