Фата-Моргана

В конторе я прямо с девяти, в костюме и при галстуке, сяду в свой закуток и изучаю бумажки, которые у меня собрались, в первую очередь на сладкую парочку. Интуиция подсказывает.

Конечно, можно заподозрить кого угодно, даже курьера Федю, все теперь в компьютерах доки (кроме меня разве), что в данном случае весьма существенно.

А еще Ниночка женским своим нюхом тоже что-то учуяла, вдруг ни с того ни с сего принесла мне дорогую финскую водку в резной такой бутылке – дескать, вот вам Константин Михалыч сувенир ко дню рождения. И откуда узнала-то про день рождения, никогда я в конторе не отмечал?

Да и что ей, казалось бы, вахтер и вахтер, никто ведь, кроме меня и самого Трунова про «безопасность» не знал, мы и слова-то этого вроде не произносили. Все как бы молча утвердилось, так что и подслушать невозможно. Ан вот тебе…

Может, она думала, что меня это расслабит, а все как раз наоборот… Только еще больше в подозрениях укрепило.

И Радий тоже стал (не почин ли подруги?) проявлять особую внимательность: раньше так, кивнет мимоходом, в знак приветствия, и дальше чешет – ни здрасьте, ни до свидания, а тут не просто «здравствуйте, Константин Михалыч» (это ж надо!), но еще и руку протягивает для пожатия – вялая, никакого мужества в руке, обходительный однако! И улыбается. Правда, взгляд ускользающий, исподлобья. Натужный такой взгляд.

Опять же – с чего?

Можно подумать, что на курсы вежливости записался. Или?..

Тут уж я заволновался: а вдруг они мои бумажки просекли, хотя я их вроде и не оставлял нигде, сразу в портфель засовываю, если пойти куда или выйти. Впрочем, при желании можно и в портфель заглянуть (двери нет, да и ящики в столе без ключа). А там недолго и сообразить, зачем все, особенно если рыльце в пушку.

Хотя, кто знает, может, и без бумажек вычислили, по моему изменившемуся виду (пиджак и галстук, портфель черный из кожзаменителя), что я теперь не просто вахтер. Есть люди, очень приметливые к чужому статусу, именно к статусу – ни к чему больше. Тут для них все по-другому сразу…

Вот-вот, раньше я для них никто был и звать меня никак. Все равно что швейцар, пустое место… Трунов, тот хоть в делах своих (наших) закопался, а все равно всегда руку пожмет: «Приветствую, Михалыч» – по-домашнему, дружелюбно. Сразу настроение улучшается. Человек для него – не стена.

А эти… Ну и ладно, я не обидчивый, нет и нет. Только бы не вредили.

Ниночка же эта, между тем, не просто внимательность проявлять стала, но и вообще… Как бы ненароком заглянет, о косяк плечом обопрется, ножку стройную, с крепенькой такой лодыжкой вперед выставит и спросит что-нибудь эдакое, ласковое, к работе совершенно отношения не имеющее: дескать, люблю ли я ландыши?

Люблю-не люблю, какое это имеет значение? Во всяком случае, не по душе мне, что их рвут и потом продают на углах, хотя известно, что ландыши занесены в красную книгу природы. Если б народ посознательней был, то и не покупал, тогда и рвать бы перестали.

«Правильно, совершенно с вами согласна, – кивает Нина, – жалко цветы, такие нежные…Трудно даже представить, что их может не быть». – И голосок подрагивает, чуть ли не со слезой.

Вот до каких разговоров дошло – о цветах.

А главное, смотрит так, словно я весь в шоколаде. Сладкий такой, прилипчивый взгляд, чуть ли не томление в нем…

Радий тоже заглядывать стал. Дескать, не хотите ли покурить? У меня вот «Пэл Мэл» есть…

Нужен мне его «Пэл Мэл», если у меня наша родная «Прима». Всегда ей как-то обходился. Но покурить, впрочем, можно, почему нет? Тем более что во время такого перекура кое-что и подузнать можно, свеженькое. Так, про между делом. Ведь человек нет-нет да и проговорится ненароком, если что-то свербит, беспокоит что-то.

Так оно и произошло, словно в воду глядел. Ведь не с чего-нибудь начал, а именно с компьютера, дескать, вот, сколько антивирусных программ не делают, а вирусы все равно плодятся быстрее. Тут недавно к его приятелю вирус по почте пришел по электронной, так вся система полетела, пришлось заново переустанавливать. А он последний раз сохранял всё месяцев пять назад, так теперь беда – все последние свои файлы потерял, даже заболел от расстройства. И еще что-то про программы разные, слова всякие незнакомые произносит, будто с таким же, как сам, юзером (так, кажется?) разговаривает.

Нашел, однако, тему, со мной – про компьютеры, в которых я ни бельмеса. Про вирусы.

Ну да, там и топчется, где уже наследил.

А я смотрю на его пухлые губы и розовые щеки и думаю: сам ты, парень, вирус… И Ниночка твоя симпатичная, с крепкой лодыжкой – вирус. Оба-двое вы. Так что сколько угодно можете мне зубы заговаривать, только я нутром чую: ваших рук дело. И то, что вы муж и жена, только почему-то еще больше меня в этом убеждает.

Все-таки любопытно, как это они меня вычислили. Будто «жучок» какой в кабинете у Трунова установили и тот наш разговор с ним слышали. Кстати, а почему нет? Это мы думаем, что никому не нужно, тогда как на самом деле. И «жучок» сегодня не проблема. Так что если надо, запросто могли и установить.

Я у Трунова весь кабинет облазил – и под столом, и за шкафами, под подоконником и везде… Правда, ничего не нашел, но ведь и не удивительно. С тех пор они его и снять могли или, допускаю, настолько хорошо замаскировали, что и не найти.

Уже с неделю крутились они вокруг меня – до того возлюбили. Константин Михалыч то, Константин Михалыч се… «Интересный детектив?» – это Ниночка, заметившая у меня на столе книжку. «А как вы относитесь к Сименону?» – это уже Радий со своим дурацким «Пэл Мэлом», уже получивший от Ниночки информацию, что я люблю детективы. А на следующий день притаскивает мне целую кучу маленьких потрепанных книжечек, и не Сименон вовсе, а Маринина, Доценко, Акунин – широкий такой жест, нате, читайте вот. Дал понять, что до Сименона и тем более Ле Карре я не дорос.

Интеллектуал!

Я и не уклоняюсь – пусть повертятся, пока мне еще кое-что выяснить надо. Есть еще немного времени.

Правда, заискивание их меня уже доставать начало. Умные-то умные, а вот достоинства ни на грош. А ведь еще ничего, собственно, не произошло, все как прежде, я ни намеком не дал понять, что их дело швах. Они же сами себя выдают – своим заигрыванием со мной. Слепым надо быть, чтобы не видеть. Как кролики – лезут прямо в пасть удаву.

Мой закуток, когда они заглядывают ко мне, наполняется гнилыми парами страха. Страх гнездится в глубине их глаз, выбрасывается через поры кожи. Даже жалко их иногда.

Можно, конечно, забыть все, благо никаких больше посягновений не было – Трунов, похоже, так и сделал. Ему некогда и неохота заниматься «ерундой», как он сказал. Только вирус если и не дает о себе знать, не проявляется никак, то это вовсе не значит, что его нет. Просто затаился и готовится к новой атаке. Ждет удобного случая.

Только, думаю, до этого не дойдет.

Либо они – либо я.

Верней, мы, то есть контора наша во главе с Труновым. Без меня ему все равно не устоять, раз уж за него принялись. Да я и не отделяю себя. Мне и слов никаких не треба. Трунов пусть занимается своим делом, а я буду своим. Сколько я ждал этого момента, вот-вот, казалось, случится – и тогда… Тогда и я пригожусь. Сумею расплатиться за доброту. Даже по ночам снилось: погони там, взрывы, перевернувшиеся машины, автоматные очереди… И мы с Труновым. У него лицо испуганное: что делать?

Ничего, прорвемся…

Он помог мне, я помогу ему. У меня даже в гороскопе написано: верность. Не за страх, а за совесть. Такие, как я, не предают.

И пусть они сколько угодно меня обхаживают, все равно без толку.

Ниночка на скамеечке после работы, глаза на мокром месте. Платочек беленький прикладывает. «Константин Миха-алыч…» Слезы ручьем…

Что такое?

С Радием поссорились, тот говорит, что она ко мне неравнодушна. Три дня уже дома не ночевал. У них такое впервые. Конечно, бывают кризисы, особенно в начале семейной жизни, да только…