Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти
Шрифт:
Глава 16
Когда тройка всадников смешалась в единое пятно и уже нельзя было разглядеть, кто из них кто, сотник с сосредоточенной медлительностью выбрал место у большого валуна и сел неторопливо.
«Кому много дадено – с того крепко и спросится, брат,– вспомнились ему слова Кускова.– Так что призови весь свой ум, Мстислав Алексеевич, помни, что все, кто остаются здесь, будут молиться и уповать на тебя».
Сотник повернулся, точно подыскивая более ладное по-ложение, и прислонился еще сырым от воды затылком к теплому камню. Взгляд его светлых глаз застыл в бесконечной думе: «Что нас ждет в Монтерее? Ох, Матерь Божья, по себе ли дело делаю? – кручинился он, но тут же и прижигал свою душевную слабость: –
Дьяков посмотрел на мелкие камешки, кои точно за-стывшие вопросы, лежали у его ног: «Господи Вседержитель, окинь взглядом землю нашу и дай ответ. Доколе жить нам на острие меча? Доколе под страхом ходить, радости земной не замечая?.. А испанец себя уж, поди ж ты, победителем мнит? Ну да ладно, победитель победителю завсегда сыщется. Поглядим, чья возьмет. Пожалуй, стоит соглашаться с испанцами на всё… Потом ждать, тянуть время и ссылаться на Петербург, дескать, мы люди маленькие… сюда нас Государь направлял, ему и убирать нас. А ведь при самом основании жили так дружно,– вновь царапнули воспоминания.– Губернатор Верхней Калифорнии, равно как и все другие испанцы, в зависимости его находившиеся, пособили нашему брату. Помню ведь, как снабжали нас первое время и скотом, и лошадьми, и с Иваном Александровичем водили дружбу… Попы их покупали у нас товар разный на хлеб и на чистые деньги. Испанские господа, случалось, наведывались с женами по-гостить, да и мы к ним не раз объявлялись. Вот ведь судьба-злодейка! Жили, как должно двум соседним народам… И на тебе, нашла коса на камень…».
– Ваше благородие, наши возвращаются…
Казаки поднялись с травы, беспокойно вглядываясь в приближающуюся тройку.
* * *
– Ну, как там? – Дьяков пытливо смотрел на десятника, ощупью одергивая кафтан.
– Да как будто всё слава Богу… Можно ехать… Не угостите табачком, вашбродь?
– А свой-то уже пожег, никак?
– Да нет,– глаза Афанасьева хитро заискрились в пучках веселых морщинок.– Чужой-то, он завсегда слаще, Ляксеич. Хоть и с одного огороду.
– Ох, Константиныч… Жук ты еще тот! – сотник отсыпал из кисета в ладонь казака американского табаку.—Набьешь трубку, дашь пару раз садануть. Не хочу целую.
Сотник пристально посмотрел на дубраву, потом на обступивших его казаков:
– Веселей, братцы, живы будем – не помрем. Через пару часов Монтерей.
Глава 17
– Только не спрашивайте, Ксавье, как я спал,– хмуро заявил Эль Санто, когда днем встретился с комендантом в трапезной.
– Почему? – лицо де Хурадо было светлым и радостным: жена умудрилась-таки родить ему сына.
– «Почему-почему»! Потому что я спал плохо, Ксавье. И, признаюсь, удивлен вашим оптимизмом. Который, кстати, час?
– Двенадцать, одна минута, ваша светлость.
Длинные пальцы коменданта защелкнули серебряную крышку часов.
– У меня отчего-то уверенность, что русские уже на подъезде,– то ли сомневаясь, то ли утверждая, сказал после минутного молчания де Аргуэлло.
Комендант кивнул в знак согласия и вытер руки салфеткой. После обильной еды и бессонной ночи его крепко брал сон и раздирала зевота.
– Перестаньте прикрывать рот платком. Вы согласны со мной, что у политики нет сердца, только ум, Ксавье?
– Да, именно так. Перед вашими словами не устоял бы и святой…
– Довольно лести. У вас это получается слишком слащаво и не к месту.
Я вам скажу больше: политическая карьера, на мой взгляд,– это успех убожеств у еще больших убожеств. Вот возьмите хотя бы, к примеру, этих гринго, что гордо величают теперь себя американцами. Развал и бунт, которые они учинили в двенадцатом году! Что это? Я даже не возь-мусь назвать это войной. Революция – та же свистопляска бесноватых фанатиков, что была
и во Франции. Да я, дорогой Ксавье, более чем убежден, что любая революция делается не для того, чтобы свалить бремя угнетения, а для того, чтобы переложить его на другие плечи. Нет, я не могу принять выкрики этих выскочек, новоявленных демократов и либералов.Ответь мне, кто они? Растерялся? Что ж, я помогу вам, де Хурадо,– продолжал Эль Санто, поднимаясь из-за стола.– Либералы – это наглецы, твердо стоящие обеими ногами на воздухе. Монархия – вот порядок от Бога, при котором судьбами империи вершит один человек, олигархия – это когда болтовни и грызни уже больше, чем дела; а демократия – то, что устроили гринго – это когда не руководит никто. Подумай сам, Ксавье, что могут народу дать те, у кого ветер в кармане? У кого нет ничего и кто хочет этим со всеми поделиться? Знаю я этих крикунов: их желание быть спасителями нации – это жидовская хитрая уловка быть ее правителями, и не больше! Вспомни святые очистительные костры Торквемады! 31
31
Торквемада, Томас (1420—1498), великий инквизитор Испании; отличался потрясающей жестокостью; изгнал евреев из Испании, считая их чумой для испанской нации; утвердил более 8 тысяч смертных приговоров. (Прим. автора).
– Да, ваше превосходительство,– только и успел вставить ошеломленный красноречием комендант.
– Это хорошо, это превосходно, что вы понимаете меня, мой друг. Сегодня для нас это не праздный разговор за вином. Новую Испанию ждут великие испытания.
Губернатор в раздумье склонил голову. Воцарилось молчание. Ксавье с трудом погасил в себе желание зевнуть и откланяться. Он сидел неподвижно, с выражением скуки и безразличия на уставшем лице.
– Надо благодарить Создателя, ваша светлость, что в этой борьбе хотя бы один из противников всё равно проиграет… – неуверенно заявил он и вновь прикрыл рот кружевным батистом.
– А вы философ, любезный,– дон Хуан сосредоточенно очищал апельсин.– Хотя из вас, пожалуй, мог получиться бы весьма недурной политик.
– Вы думаете? – вяло отозвался Ксавье. Но при виде снисходительной улыбки на лице дона Хуана умолк на полуслове. Некоторое время они мерили друг друга взглядом, потом Эль Санто сказал:
– Представьте, да. Вы скучный человек, комендант, даже до омерзения, а мои наблюдения подсказывают: первое требование к государственному чиновнику – чтобы он был скучен. А это в действительности не так-то просто, как кажется. У вас же… прирожденный талант. У вас всегда такое кислое, унылое лицо…
– Увы, я на службе, ваша светлость.– Де Хурадо, не зная как занять себя, тоже принялся за апельсин, аккуратно и не спеша срезая десертным ножом пористую кожуру.
– Ко всему прочему, Ксавье, вы довольно умело научились «играть» и делать вид. И, сознаюсь, иногда я клюю на это и верю вам. А политики только и знают – делать вид. Ну, например, что у них нет времени. Это, кстати, всегда действует на чернь.
Апельсин брызнул в руках де Хурадо, оставляя след на рукаве, когда послышалось отрывистое стаккато сигнальной трубы.
– Вот и дождались! – губернатор швырнул кожуру на стол мимо вазы.
Комендант было вскинулся, но встретил холодный взгляд Эль Санто. И едва старик заглянул в его напряженные глаза, как ощутил легкую дрожь. С деланым безразличием пожав плечами, он оторвал дольку апельсина.
– Если это русские…
– Все будет сделано по вашему приказанию, дон. Разрешите действовать?
– С Богом, Ксавье.
Губернатор откинулся на спинку стула.
Глава 18
– Откройте ворота! – тонконогий гнедой жеребец с белым пробелом на морде выплясывал под Афанасьевым.—Эй, кто там? Дайте проехать русским послам!