Фауст (перевод Б.Л.Пастернака)

Молчи! Ты глуп и молоденек, Уж не тебе меня ловить. Ведь мы играем не из денег, А только б вечность проводить!

Это четверостишие пушкинской ведьмы (с его рифмой «молоденек» — «не из денег») легко могло бы вписаться в «Вальпургиеву ночь» в переводе Пастернака.

Неотъемлемое качество этого замечательного поэтического подвига — искусство языковой характеристикидействующих лиц, и притом не только центральных персонажей трагедии, но и эпизодических фигур. Самые различные пласты трагедии: пляски поселян и церковное песнопение, садовая беседка и адова пасть, первая и вторая «Вальпургиевы ночи», бешеная скачка Фауста и Мефистофеля на вороных конях и полет светящейся колбы с малюткой Гомункулом над Фарсальским полем, раздирающая душу сцена в тюрьме перед казнью Гретхен и трогательный (при всей его условности) миф о Елене — в переводе Пастернака уравнялись в своих правах: стали непреложной поэтической реальностью.

Борис Пастернак сделал «Фауста» живым явлением русской поэзии. Отдельные недостатки его перевода — от издания к изданию — тщательно стирались с волшебного зеркала нового русского «Фауста». Смерть прекратила эту упорную, самоотверженную работу. «Часы стоят… Упала стрелка их». Но основное давно достигнуто — поэтическая метаморфоза, замечательное по мощи стиха и слога русское перевыражение «Фауста».

Н. Вильмонт

Иоганн Гете. Фауст [6]

Перевод: Б. Пастернак

6

«Фауст» Гете уже много раз воссоздавался на русском языке. Как известно, отдельные отрывки и сцены из гениального творения немецкого поэта переводились Жуковским, Грибоедовым, Веневитиновым, Шишковым, Тютчевым, А. К. Толстым.

Наиболее ранний полный перевод первой части трагедии был выполнен Э. Губером, литератором, примыкавшим к кругу «Современника» и начавшим свой труд по настоянию Пушкина. Этот перевод, завершенный в 1838 году и тогда же обнародованный, был значительно превзойден вышедшим шесть лет спустя новым переводом — «Фауст», трагедия. Сочинение Гете. Перевод первой и изложение второй части М. Вронченко. Санкт-Петербург, 1844». Но, отдавая «полную справедливость… добросовестной отчетливости» Вронченко, «его терпеливому трудолюбию», превосходный знаток Гете И. С. Тургенев вместе с тем не мог не отметить в своей замечательной статье (впервые опубликованной в «Отечественных записках», 1845, т. XXXVIII, № 2), что этот перевод выполнен «не поэтом, даже не стихотворцем». «Единая, глубокая, общая связь» между автором и переводчиком не была в нем достигнута, ее подменило множество мелких «связок, как бы ниток, которыми каждое слово русского «Фауста» пришито к соответствующему немецкому слову».

Следующий по времени — перевод Струговщикова. Он многим «литературнее» переложений Губера и Вронченко. Но, стремясь к легкости стиха и порою ее достигая, Струговщиков пренебрег конкретной художественной формой оригинала, его своеобразным лиризмом, энергически страстной простотой его слога, особенностями его метрической структуры.

К концу прошлого века было издано еще двенадцать переводов «Фауста» (в большинстве своем справедливо позабытых). Из этого числа переводов выделяются несомненными достоинствами два полных перевода «Фауста» (обеих его частей) Холодковского и Фета (1882–1883).

Н. А. Холодковский, профессор зоологии Военно-медицинской академии, был вдумчивым истолкователем «Фауста». Отнюдь не поэт, он в упорной работе над всеми прижизненными изданиями его перевода добился большой точности в передаче мысли подлинника и даже относительно высокого уровня стихотворного языка. Чего он не мог достичь — это той поэтической мощи, которою подлинник некогда покорил немецкого читателя. Но этого не достиг и такой выдающийся мастер стиха, как А. А. Фет. Его большое, но чисто лирическое дарование в иных случаях виртуозно передавало музыкальное звучание гетевского стиха, но Фет был бессилен воссоздать существеннейшие смысловые оттенки и интонации подлинника и нередко, особенно при передаче философских монологов Фауста, впадал в тяжелый, неудобочитаемый буквализм, столь резко отличающийся от гармонического строя его оригинальных стихотворений.

Полный перевод «Фауста» был осуществлен и поэтом Валерием Брюсовым. Опубликована только первая часть трагедии в его переводе (1926), а также финал второй части («Литературное наследство», тт. 4–6, 1932).

Глубокий эрудит, превосходный филолог, известный теоретик русского стиха, тонкий знаток античности и культуры Возрождения, В. Я. Брюсов по самому характеру своего поэтического дарования был неспособен передать стремительности, сжатости, непринужденной разговорности и саркастической иронии «Фауста». Некоторой силы выражения он добился только в финальной сцене второй части трагедии.

«Фауст» Гете в переводе Б. Пастернака публиковался впервые — первая часть трагедии — в «Избранных произведениях» Гете, ГИХЛ, М. 1950; полностью, отдельным изданием: Гете, «Фауст». Перевод Б. Пастернака. ГИХЛ, Л. 1953.

Гете работал над «Фаустом» на протяжении почти всей своей писательской жизни, с 1772 по 1831 год.

Посвящение [7]

Вы снова здесь, изменчивые тени,

Меня тревожившие с давних пор,

Найдется ль наконец вам воплощенье,

Или остыл мой молодой задор?

Но вы, как дым, надвинулись, виденья,

Туманом мне застлавши кругозор.

Ловлю дыханье ваше грудью всею

7

«Посвящение» к «Фаусту» сочинено 24 июня 1797 года. Как и «Посвящение» к собранию сочинений Гете, оно написано октавами — восьмистрочной строфой, весьма распространенной в итальянской литературе и впервые перенесенной Гете в немецкую поэзию. «Посвящением» к «Фаусту» Гете отметил знаменательное событие — возвращение к работе над этой трагедией (над окончанием первой ее части и рядом набросков, впоследствии вошедших в состав второй части).

И возле вас душою молодею.

Вы воскресили прошлого картины,

Былые дни, былые вечера.

Вдали всплывает сказкою старинной

Любви и дружбы первая пора.

Пронизанный до самой сердцевины

Тоской тех лет и жаждою добра,

Я всех, кто жил в тот полдень лучезарный

Опять припоминаю благодарно.

Им, не услышать следующих песен,

Кому я предыдущие читал. [8]

Распался круг, который был так тесен,

Шум первых одобрений отзвучал.

Непосвященных голос легковесен,

И, признаюсь, мне страшно их похвал,

А прежние ценители и судьи

8

Им не услышать следующих песен, //Кому я предыдущие читал.— Из слушателей первых сцен «Фауста» умерли к этому времени (1797): сестра поэта Корнелия Шлоссер, друг юности Мерк, поэт Ленц; другие, например, поэты Клопшток, Клингер, братья Штольберги, жили вдали от Веймара и в отчуждении от Гете; отчуждение наблюдалось тогда и между Гете и Гердером.

Рассеялись, кто где, среди безлюдья.

И я прикован силой небывалой

К тем образам, нахлынувшим извне.

Эоловою арфой прорыдало

Начало строф, родившихся вчерне.

Я в трепете, томленье миновало,

Я слезы лью, и тает лед во мне.

Насущное отходит вдаль, а давность,

Приблизившись, приобретает явность.

Театральное вступление [9]

Директор театра, поэт и комический актер.

Директор

Вы оба, средь несчастий всех Меня дарившие удачей, Здесь, с труппою моей бродячей, Какой мне прочите успех? Мой зритель в большинстве неименитый, И нам опора в жизни — большинство. Столбы помоста врыты, доски сбиты, И каждый ждет от нас невесть чего. Все подымают брови в ожиданье, Заранее готовя дань признанья. Я всех их знаю и зажечь берусь, Но в первый раз объят такой тревогой. Хотя у них не избалован вкус, Они прочли неисчислимо много. Чтоб сразу показать липом товар, Новинку надо ввесть в репертуар. Что может быть приятней многолюдства, Когда к театру ломится народ И, в ревности дойдя до безрассудства, Как двери райские, штурмует вход? Нет четырех, а ловкие проныры, Локтями в давке пробивая путь, Как к пекарю за хлебом, прут к кассиру И рады шею за билет свернуть. Волшебник и виновник их наплыва, Поэт, сверши сегодня это диво.

9

Написано в 1797 (1798?) году. Комментаторами считается подражанием драме индийского писателя Калидасы «Сакунтала», которую Гете расценивал как «одно из величайших проявлений человеческого гения». Во всяком случае, и драме Калидасы предпослан пролог, в котором происходит беседа между директором театра и актрисой.

Поэт

Не говори мне о толпе, повинной В том, что пред ней нас оторопь берет. Она засасывает, как трясина, Закручивает, как водоворот. Нет, уведи меня на те вершины, Куда сосредоточенность зовет, Туда, где божьей созданы рукою Обитель грез, святилище покоя. Что те места твоей душе навеют, Пускай не рвется сразу на уста. Мечту тщеславье светское рассеет, Пятой своей растопчет суета. Пусть мысль твоя, когда она созреет, Предстанет нам законченно чиста. Наружный блеск рассчитан на мгновенье, А правда переходит в поколенья.

Комический актер

Довольно про потомство мне долбили. Когда б потомству я дарил усилья, Кто потешал бы нашу молодежь? В согласье с веком быть не так уж мелко. Восторги поколенья — не безделка, На улице их не найдешь. Тот, кто к капризам публики не глух, Относится к ней без предубежденья. Чем шире наших слушателей круг, Тем заразительнее впечатленье. С талантом человеку не пропасть. Соедините только в каждой роли Воображенье, чувство, ум и страсть И юмора достаточную долю.

Директор

А главное, гоните действий ход Живей, за эпизодом эпизод. Подробностей побольше в их развитье, Чтоб завладеть вниманием зевак, И вы их победили, вы царите, Вы самый нужный человек, вы маг. Чтобы хороший сбор доставить пьесе, Ей требуется сборный и состав. И всякий, выбрав что-нибудь из смеси, Уйдет домой, спасибо вам сказав. Засуйте всякой всячины в кормежку: Немножко жизни, выдумки немножко, Вам удается этот вид рагу. Толпа и так все превратит в окрошку, Я дать совет вам лучший не могу.

Поэт

Кропанье пошлостей — большое зло. Вы этого совсем не сознаете. Бездарных проходимцев ремесло, Как вижу я, у вас в большом почете.

Директор

Меня упрек ваш, к счастью, миновал. В расчете на столярный матерьял Вы подходящий инструмент берете. Задумались ли вы в своей работе, Кому предназначается ваш труд? Одни со скуки на спектакль идут, Другие, пообедав до отвала, А третьи, ощущая сильный зуд Блеснуть сужденьем, взятым из журнала. Как шляются толпой по маскарадам Из любопытства, на один момент, К нам ходят дамы щегольнуть нарядом Без платы за ангажемент. Собою упоенный небожитель, Спуститесь вниз на землю с облаков! Поближе присмотритесь: кто ваш зритель? Он равнодушен, груб и бестолков. Он из театра бросится к рулетке Или в объятья ветреной кокетки. А если так, я не шутя дивлюсь: К чему без пользы мучить бедных муз? Валите в кучу, поверху скользя, Что подвернется, для разнообразья. Избытком мысли поразить нельзя, Так удивите недостатком связи. Но что случилось с вами? Вы в экстазе?