Фаворит смерти 2

От моря цветов, настоящих, не искусственных, пестрело в глазах, а от запаха становилось тошно.

Аристократы подходили к нам и сухо что-то шептали, в основном соболезнования. Кто-то умудрялся сделать комплимент касательно стильной одежды, кто-то пытался разузнать когда будет объявлено о том, что Александр станет главой рода.

Я скрипел зубами, злился, но Ольга успокаивала меня, то и дело одергивая.

Пришлось терпеть и что-то сухо отвечать.

Среди целого потока людей были и знакомые лица, которые я видел на Званном ужине. Имен их я уже не помнил, но старался поздороваться с каждым и что-то ответить.

Рядом со мной по левую руку был Щедрин, близкий друг Вяземского-старшего. Иногда он помогал мне, на ухо представляя тех или иных персон, попутно говоря кто они такие.

Как оказалось очень много пришло не только с Нижней палаты, но и с Верхней. На процессию заглянул даже Бартынов.

Он пожал руку Александру, о чем-то с ним поговорил. Александр тихо рассмеялся. Бартынов похлопал его по плечу. Потом подошел ко мне. Молча пожал руку. Я хотел было перекинуться с ним парой слов насчет нашего дела, но Бартынов быстро ушел.

Сами похороны прошли словно под катком.

Наваливалось что-то незримое, давящее и я никак не мог понять что же это такое. Пару раз пытался просмотреть местность магическим зрением. Но никаких воздействий не обнаружил.

А ощущение все не проходило. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что кто-то сверлит меня взглядом. Нагло, в открытую.

Я оглянулся, но не обнаружил наблюдателя. Были люди, кто поглядывал на меня. Но это были мимолетные взгляды, не несущие в себе той угрозы, что я сейчас ощущал.

И лишь когда я в очередной раз пробежался глазами по толпе, то случайно выхватил среди остальных прочих человека в черном.

Он не был аристократом или представителем чьего-то рода.

Это был человек из «Красных Казематов». И он следил сейчас за мной.

Я поднялся с места, хотел уже было подойти к нему чтобы высказать все накопившее внутри, как Ольга одернула меня.

— Ты куда?!

Я глянул на нее. Да, уходить посреди траурной процессии было не самой лучшей идеей.

— Никуда, — ответил я, вновь выискивая взглядом незваного гостя.

Его уже нигде не было, он скрылся в толпе.

Священник долго отпевал усопшего, потом совершал необходимый обряд.

После того, как оставшиеся люди простились с Вяземским, гроб закрыли и медленно погрузили в землю. Под плачь и всхлипы первые комья земли упали на крышку.

Судьба и история Вяземского-старшего была закончена с последней горстью земли, которую бросили на холмик.

* * *

Вечер так же был не спокоен. По настоянию Эммануила Рудольфовича мы после похорон все собрались в гостиной нашего дома.

Вместе с адвокатом в комнату зашел какой-то несуразный человечек, лет под шестьдесят. Потирая маленькие очень белые руки, он сел на кресло и стал наблюдать за всеми нами. Незнакомец был лысый, чуть заостренная голова, окантованная с висков сединой, живо вертелась в разные стороны. Мучнистое одутловатое лицо походило на маску, на левой щеке возле носа виднелась большая белая бородавка.

— Это кто? — шепнул я Эммануилу Рудольфовичу на ухо.

— Мой помощник, нотариус. Он будет следить за процессом оглашения завещания, по результатам которого оформит необходимый протокол, где вы распишетесь. Протокол будет отправлен в канцелярию Императора.

— Зачем? — не понял я.

— Сегодня будет оглашен наследник рода, болван! — вмешался в разговор Александр. — Император должен знать, кто будет представлять Вяземских в Нижней палате.

— Я имеют ввиду зачем так спешить с оглашением завещания? Нельзя это сделать, к примеру, завтра? Все и так вымотаны похоронами.

Александр презрительно хмыкнул.

Эммануил Рудольфович ответил:

— Это было требование вашего отца — прочитать завещание сразу же после его смерти, в этот же день, — потом, окинув всех взором, спросил: — Все здесь? Пожалуй, начнем.

Лысый мужичок, пришедший с адвокатом, принялся что-то быстро писать.

— Позвольте мне еще раз выразить свои соболезнования, — после некоторой паузы начал Эммануил Рудольфович.

Он сидел во главе дубового длинного стола, за которым мы обычно завтракали. Сегодня стол не был застелен скатертью, да и вокруг не сновала прислуга. В комнате собрались только самые близкие — Александр, Егор, Ольга и я.

Также на оглашении завещания присутствовал и Щедрин — он имел дальнее родство с семьей Вяземских и был приглашен адвокатом по требованию самого отца.

Обстановка была напряженной. Александр все время курил, отпускал какие-то глупые шуточки, нервничал от нетерпения.

— Петр был замечательным человеком, — продолжил Эммануил Рудольфович. — Я его знал не только как клиента, но и как простого человека с которым мы были, не побоюсь этого слова, друзьями. Времена были разными и мы прошли через многое — через радость и через грусть, через огонь, воду и медные трубы.

— Может, уже начнем? — не выдержал Александр, остервенело давя окурок в пепельнице и тут же доставая новую сигарету.

— Саша! — цыкнула на него Ольга.

— Понимаю ваше нетерпение, — улыбнулся своей фирменной улыбкой адвокат. — Давайте начнем, верно. Все и так слишком устали за день.

Эммануил Рудольфович раскрыл папку, достал оттуда запечатанный конверт.

— Это завещание, составленное вашим отцом Петром Вяземским. Оно подписано им, в присутствии меня и нотариуса, уважаемого Нестора Максимовича, — адвокат кивнул на сидящего лысого дядьку, — и мы присягаем в том, что составлялось оно без давления и угроз, осознанно, добровольно. Завещание запечатано в конверт, на конверте вы видите три печати с оттиском тотема вашего рода. Прошу удостовериться и подтвердить что здесь нет никакого надлома и вскрытия. Также на печати наложен магический оттиск.

Эммануил Рудольфович ковырнул красную печать, та сухо щелкнула и вдруг испустила розовое свечение.

— В вашем присутствии я вскрываю конверт.

Вторая и третья печать также испустили розовое сияние.

Конверт был открыт, Эммануил Рудольфович вытащил гербовую белоснежную бумагу, на которой убористым ровным подчерком было что-то написано.

Адвокат нацепил на кончик носа круглые очки, прочистил горло.

— Господи, да читайте уже! — вновь не выдержал Александр.

Эммануил Рудольфович пристально посмотрел на него, сказал: