Фаворит смерти 3

Сначала я задался вопросом о том, каким образом Женя прячет грудь? Перетягивает? И тут же возник этот соблазнительный образ — нагая Евгения с полоской белой материи вокруг груди, плотно затянутой. Худые угловатые плечи, не складное, в общем-то тело, мальчишеское, но от которого так трудно отнять взгляд.

Я тряхнул головой, гоня эти мысли прочь.

Не помогло.

Потом подумалось о руках Евгении, о ее теплых ладонях, пальцах, тонких, длинных. Как они скользят по телу, легко, едва касаясь. Все ниже, и ниже, и ниже.

Прочь такие мысли! Макс, соберись!

Но безудержную фантазию уже было не остановить.

Влажные полуоткрытые губы. Бархат кожи. Изгиб шеи. Плечи. Спина. Две ямочки на пояснице. Округлости тела.

Евгения сжала мою руку сильнее. Так, что я понял — она прочитала мои мысли.

Мне стало не ловко. Я залился от стыда краской, но спасибо тьме никто этого не увидел. В темноте легче переносить стыд.

— Перекличка! — произнес Карасик. — Называю имя, отвечаете коротко «я!».

И принялся перечислять имена нашего отряда, сильно коверкая и перевирая.

— Узбеки?

— Тута.

— Все трое?

— Да.

— Бабкин?

— Бобков я. Тут.

— Остап Бердынский?

— Бердичевский. Я.

— Здоровяк.

— Тут он, — вместо него ответил Остап.

— Клим Соколов?

— Журавлев. Я.

— Рябчиков?

— Рябов. Я.

— Ходун?

— Я.

— Шмалин?

— Шталин! Шта-лин.

— Шмалин тебе бы больше пошло.

— Я тебя…

— Отставить разговорчики! Вязовский?

— Вяземский. Я

— Гамильтон?

— Тут, — хмуро ответил тот откуда-то справа.

— Никого не забыл?

— Все тут.

— Хорошо. Через минут десять должен быть второй узел. После него тьма начнется постепенно становиться не такой плотной, фонарики смогут разбивать ее.

— Скорее бы, — тихо буркнул Клим.

Мы шли дальше, хлюпая в грязи, ощущая повсюду сырой запах болота. Несколько раз приходилось останавливаться — Карасик проверял дорогу. Судя по глухим звукам делал он это с помощью палки, которую неведомо где подобрал.

От долгого вглядывания во тьму перед глазами плясали огоньки и невозможно уже было понять настоящие они или нет. В какой-то момент я стал различать в дали человеческий силуэт.

Закрывая глаза и вновь отрывая, я так и не смог разобраться реальный он или нет.

Силуэт плыл ко мне, медленно, словно призрак. Припоминая приказ сообщать обо всем, что покажется странным, я позвал Карасика. Но голос мой словно осип — я лишь что-то нечленораздельное прохрипел.

Силуэт тем временем приближался и вскоре я смог различить уже общие черты загадочного незнакомца.

Это было странно. Зная, Что тьма непроглядная и ничего увидеть тут нельзя, я все же видел человека.

И в какой-то момент удивлению моему не было предела. Я узнал внезапного гостя.

И лишь выдохнул:

— Герцен? Это ты?

* * *

Несомненно, это был он. Григорий Герцен, собственной персоной. Я не верил своим глазам.

Парень был словно растерян, рассеяно смотрел по сторонам, словно что-то выискивая.

— Герцен? — повторил я.

Парень вздрогнул, услышав меня.

— Максим, ты чего? — шепнула Евгения.

— Ты его видишь? — спросил я у девушки.

— Кого — его? — не поняла та.

— Герцена. То есть вон того парня. Вот он стоит.

— Нет, я никого не слышу. Сплошная тьма, — вздохнула Евгения. — А там разве кто-то есть?

— Нет… не знаю, — растеряно ответил я, глядя на расплывающуюся фигуру Герцена.

Я пригляделся. Неужели призрак? Андрей ведь говорил, что видел тех, кто уже погиб. Так значит и Герцен уже…

Я с трудом оторвал взгляд от фантома. Мне хотелось сбежать отсюда, но я не мог. Потому что не знал куда бежать. Казалось, оторвись я от рук, удерживающих меня, и потеряюсь в этой черноте как в океане, не найдя берегов, к которым можно примкнуть.

Вдали раздался голос Карасика, и он мне показался настоящим спасением.

— Мама в третий раз за неделю застала меня занимающимся сексом с сестрой. Знаешь что она мне сказала? — сказал он. — «Да как ты, сучонок, все время находишь ее могилу?!»

Нестройный смех в ответ.

Да, так лучше. Когда кто-то говорит всегда лучше, чем тишина. Тут она превращается в могильную:

Я крикнул Карасику:

— Долго еще?

— Почти дошли, — ответил тот.

Отлично. Значит скоро свет.

Только сейчас я поймал себя на мысли, что испытываю неприятное чувство клаустрофобии.

«Спокойней, Макс! Все будет нормально!»

Мне хотелось в это верить.

— Женщина должна быть как вино: восемнадцатилетней и храниться в погребе.

Я невольно хихикнул. Евгений фыркнула.

— Мерзость какая!

— Что может быть жестче, чем младенец в мусорном баке? Младенец в пяти мусорных баках!

Я слушал голос Карасика. Не вникал в смысл сказанного — там его было не особо много, — а просто слушал, стараясь не отвлекаться и не смотреть по сторонам. Чтобы не увидеть Герцена. Или еще кого-нибудь.

— Например, меня?

Я невольно обернулся.

Никита Бартынов.

Он был бледен, печален.

— Твою мать! — только и смог вымолвить я.

— Ты не рад меня видеть?

Я зажмурил глаза но это помогло слабо — мертвец все равно был перед глазами.

— Евгений! — я потянул девушку за руку.

— Что?

— Я, кажется, начинаю сходить с ума.

Девушка приблизилась ко мне ближе. Я почувствовал ее запах кожи, мягкий, приятный и мне стало чуточку спокойней.

— Что случилось? — шепнула она.

— Я вижу покойников.

Это слегка смутило девушку.

— Покойников? — переспросила она явно удивившись.

— Да, покойников.

— Я не покойник, — произнес Никита Бартынов, подплывая ко мне. — Не покойник.

Я не стал ему отвечать — не видел в этом смысла.

— Ты уверен, что действительно их видишь? — продолжила расспрос Евгения. — Я имею ввиду, что они реальны?

— Мертвецы разве бывают реальными? — меня начало разбирать от истеричного смеха.

Женя почувствовала это и дернула мою руку, приводя в порядок.