Фаворит. Том 1. Его императрица

Шафонский приехал в Чудов монастырь – к владыке:

– Властей нет – все разбежались. Врачи – немцы, им никто не верит. Меня сейчас в Лефортове чуть не убили. Народ потерял терпение. Вся надежда на вас, первосвященный…

Амвросий распорядился перед клиром епархии:

– Умерших класть в гробы, не обмывая покойников и не давая им последнего мирского целования. Священникам же творить исповедь умирающих стоя на улице, в дома не входя, – через окна! При крещении новорожденных быть особливо осторожну…

По улицам бродили пьяные попы, взывая к народу:

– Чего слушать табашника? Он же трубки курит и в еретические стекла вшей разглядывает. У него книги колдовские имеются…

Амвросия ненавидели «дикие» священники, своих приходов не имевшие. Такие кормились, сбираясь на Лобной площади, где их и нанимали к отпеванию усопших, а мзду они тут же пропивали в трактирах, в которых и отсыпались под лавками. Ненависть их была зверино страшна, потому что Амвросий халтурщиков преследовал, облавы жестокие учиняя, бороды рвал, а многодетных в железах голодом и дымом морил подолгу, от жен отлучая. К этим «диким» попам вскоре примкнули раскольники, которых заботила лишь одна цель – в общем шуме ограбить Московский Кремль с его бесценными сокровищами… Раскольники больше всех и орали:

– Долой карантины немецкие! Бей их… круши, народ православный! Лекарей топить надо: они ляписом нарочно пятнают нас, оттого и пятна гнилые, вот и мрем безвинно от злодеев ученых…

Икона богородицы у Варварских ворот висела высоко, к ней ползали по лестнице. Амвросий хотя и верный страж церкви, но все-таки понимал, что зацелованная икона – главный источник заразы московской: больной следы на ней оставляет, а другой богомол следы с иконы слизывает. Архиепископ снова подъехал к воротам, завел диспут с попами, которые кричали ему, что он «еретик и безбожник».

– Я не против бога – я против суеверий ваших! – огрызался Амвросий. – Жаль, что вы без ума родились, а то бы я показал вам через стеклышки, из какой мерзости весь наш мир состоит!.. Исцеления под иконой ищущие, вы под этой иконой и подыхаете!

Он хотел снять икону – не дали. Сунулся к церковной кубышке – его грубо отшибли. Еропкин послал к Варварским воротам команду во главе с царевичем Грузинским, но царевича избили поленьями, а всех солдат обезоружили. В драке слышалось:

– Богородицу грабят! Спасайте деньги богоматери…

Епископ перебрался в Донской монастырь, а Чудова обитель подверглась нещадному разграблению. Что не могли унести, все ломали – даже двери, даже печки; книги и картины, утварь и посуду разворовали. Амвросий Зертис-Каменский держал при себе племянника Николая Бантыш-Каменского.

– Коля, – сказал он ему, – вот тебе часики мои, два рубля и табакерочка… Деньги – вздор, но все же помни, что камергер Потемкин полтысячи остался мне должен. С него и получишь! А теперь прощай… беги в баню и там закройся.

Услышав, как ломятся в двери храма, Амвросий кинулся по лестнице на высокие хоры, спрятавшись за иконостасом. Толпа с дрекольем ворвалась в храм, искала его и не находила. Неожиданно своды храма огласились радостным возгласом ребенка:

– Сюда, скорее… он здесь – на хорах!

Амвросий выпрямился, отдаваясь в руки людей:

– Господи! Остави им, не ведают бо, что творят…

Его трясли за бороду, рвали с головы волосы:

– Зачем бани позакрывал? Это ты карантины придумал… Почто богородицу Варварскую обижал? Покайся…

Амвросий на все вопросы отвечал подробно, даже спокойно. Его вытащили во двор, и толпа, опомнясь, готова была отпустить свою жертву. Но тут с кузнечным молотом в руке подскочил раскольник:

– Чего там слушать его? Во славу божию… бей!

Смерть была тяжкой: архиепископа избивали дубинами на протяжении двух часов. Убийцы отошли, когда от человека осталась бесформенная квашня. Вместе с ним погибли и коллекции живописи: «дикие» попы и раскольники повыкалывали на парсунах глаза, испохабили голландские пейзажи, изрезали холсты ножами…

* * *

Еропкин сообщал в Петербург, что с помощью двух пушчонок он отбил штурм Кремля; сначала палил в толпу пыжами горевшими, а потом, под градом камней и дубья, ударил картечью. Кремль отчасти пострадал, но его сокровища уцелели… Екатерине представился удобный случай избавиться от фаворита – раз и навсегда!

– Еропкин ранен, езжай в Москву, – велела она.

Никто из придворных не сомневался: Орлов отправляется в чумной город, чтобы никогда уже не вернуться. Это же понимала и сама императрица, горячо с ним прощавшаяся. Английский посол Каткарт был единственным, кто советовал фавориту не ехать.

– Москва, – это ваша могила, – сказал он.

– Я вернусь… с триумфом! – заверил его Орлов.

Он приехал в Москву, когда солдаты с оружием отрывали от церковных колоколов набатных звонарей (столь упорно не желали они колоколен оставить). Орлов устроил погребение того, что осталось от архиепископа Амвросия; над гробом его он произнес речь:

– Амвросия убил не народ наш, ему отомстило суеверие наше. Сумароков трижды был прав, сказывая, что улицы московские на целый аршин вымощены нашим невежеством…

Орлов доказал свое мужество: от чумы не прячась, всюду ходил открыто, лицом веселый, приветливый. Первым делом он свой дворец на Вознесенской улице отдал под размещение госпиталя:

– Русский человек не болезней, а больниц боится!

Исходя из этого, он приказал не тащить людей в больницу, яко пьяных в полицию, а заманивать ласковыми уговорами. Врачам же Орлов посулил тройное жалованье и кулак свой показал:

– Что вы, кровососы, умеете? Только «руду метать». Отныне запрещаю властью своей кровь из людей выпускать… Лечить надо!

Фаворит явился в тюрьму, собрал убийц и воров:

– Орлы! Я и сам орел, а потому как-нибудь споемся… Вы взаперти сидели, потому все остались здоровы, будьте мортусами. Дело гадостное, но полезное: надобно всю Москву от дохляков избавить. Если поможете, обещаю вам волю вольную.

– Верить ли тебе, что волю нам дашь?

– Именем императрицы российской – дам!

– Урр-а-а… – И тюрьма вмиг опустела.

Удивительно, что вся эта разбойная орава не разбежалась, а честно приступила к обязанностям. Шафонский жаловался Орлову, что все служители при больницах вымерли, а где новых взять?