Фёдор Достоевский. Одоление Демонов
Шрифт:
В семнадцать лет лицеист Спешнев не был еще ни атеистом, ни социалистом, но, имея дар влияния на тех, с кем его сталкивала жизнь, уже как бы репетировал свою главную роль.
«Кругом меня шли мелочи нашей жизни, кругом меня класс, в котором я жил, распадался на части, дробился на партии, все ссорились, враждовали промеж себя, наговаривали друг на друга! И эти ссоры задевали меня в моей спокойной жизни, от меня требовали, чтобы я брал участие в какой-нибудь партии, участие в спорах, и эти споры ежедневные мешали мне в моих занятиях, хотя я и говорил, что принадлежу ко всем партиям, то есть избирал самую трудную роль. Мне надоели эти споры, мне надоело, что над ними смеются все, мне надоели ежедневные выговоры то одной, то другой партии; — я встал, стал говорить со всеми, заставил всех любить себя и после двинул решительно, сломил все партии и помирил, соединил весь класс, сделал все общим и с удивлением увидал себя главою класса, с удивлением увидал, что прежние начальники партий обращаются ко мне, действуют моим словом — и я не мог не сознаться, что я имею влияние на всех, даже на самых умных» [197] .
197
Каторга и ссылка. 19.40. № 1. С. 95–96.
Не окончив курса, Спешнев лишался права на чин — в том случае, если бы он хотел поступить на государственную службу. Однако он попытался вновь продолжить учение и убеждал отца, что нисколько не потеряет в карьере, если станет вольным слушателем восточного факультета в университете и через короткое время выдержит экзамен на степень кандидата.
Но, несмотря на страстное желание стать ученым — ориенталистом или дипломатом, несмотря на личное и близкое знакомство еще с лицея со знаменитым путешественником, блестящим востоковедом и писателем О. И. Сенковским (Бароном Брамбеусом), несомненно повлиявшим на выбор Спешневым факультета [198] , несмотря на усердные занятия арабским, турецким, персидским, татарским, молдавским языками, а также санскритом («Начинаю бегло читать по — арабски и выучился спрягать глаголы» [199] , — писал он матери, оправдываясь, что не может приехать на свадьбу сестры, так как это связано с пропуском нескольких уроков), окончить курс в Петербургском университете ему не удалось по причинам весьма романтического свойства.
198
См.: История СССР. 1978. № 4. С. 130.
199
Там же.
Во всяком случае, в конце 40–х годов, когда после головокружительных приключений, прервавших образование, Спешнев появился в Петербурге, он назывался в официальных документах неслужащим и не имеющим чина помещиком. «В их лета шататься по белому свету, вместо службы, и стыдно, и недостойно благородного звания, за сим ехать могуд (так в оригинале. — Л. С.),ежели хотят» [200] , — начертал император Николай Павлович на докладе шефа жандармов графа Орлова о Спешневе и его приятеле В. А. Энгельсоне, подавших в 1844 году прошение о заграничных паспортах.
200
Цит. по: В. И. Семевский. Буташевич — Петрашевский и петрашевцы.
Ч. I. М.: Задруга, 1922. С. 191.
Неурядицы в карьере прототипа, со всей определенностью сказавшиеся на судьбе персонажа, под пером Достоевского обдуманно получали совершенно иной вектор: блестящее, но тоже прерванное поприще Ставрогина имело куда более скандальный финал. «Кончив курс, он, по желанию мамаши, поступил в военную службу и вскоре был зачислен в один из самых видных гвардейских кавалерийских полков». Затем Николай Всеволодович «имел почти разом две дуэли, кругом был виноват в обеих, убил одного из своих противников наповал, а другого искалечил и вследствие таковых деяний был отдан под суд. Дело кончилось разжалованием в солдаты, с лишением прав и ссылкой на службу в один из пехотных армейских полков… В шестьдесят третьем году ему как-то удалось отличиться; ему дали крестик и произвели в унтер — офицеры, а затем как-то уж скоро и в офицеры… После производства молодой человек вдруг вышел в отставку».
Первые шаги по служебной лестнице, сделанные Ставрогиным, были не просто отнесены на двадцать лет вперед, в другой, тоже, кстати, весьма точный исторический контекст (что отвечало задачам злободневного политического романа), но и резко криминализированы. Юность и первая молодость Ставрогина, «буйные порывы слишком богатой организации» героя на порядок превосходили соответствующий этап биографии прототипа именно по части буйства, скандалов и беспорядка. Намерение автора «испортить» репутацию героя — по сравнению с реальной биографической канвой прототипа — было особенно заметно, когда рассказ касался деликатной любовной сферы, в которой и Спешнев и Ставрогин имели необыкновенный успех.
А вот женились бы… на хорошенькой да на молоденькой, так, пожалуй, от нашего принца двери крючком заложите да баррикады в своем же доме выстроите!» — намекал на выдающиеся амурные способности Ставрогина пострадавший «в чести своей» Липутин.
В «обществе пропаганды», к которому принадлежал Достоевский, была хорошо известна драматическая любовная история Спешнева, относящаяся к его студенческим годам и вынудившая начинающего востоковеда оставить университет. «Когда ему был 21 год, — вспоминал П. П. Семенов — Тян — Шанский, близкий знакомый многих петрашевцев, — он (Спешнев. — Л. C.) гостил в деревне у своего приятеля, богатого помещика С., и влюбился в его молодую и красивую жену. Взаимная страсть молодых людей начала принимать серьезный оборот, и тогда Спешнев решил покинуть внезапно дом С — х, оставив предмету своей
страсти письмо, объясняющее причины его неожиданного отъезда. Но г — жа С. приняла не менее внезапное решение: пользуясь временным отсутствием своего мужа, она уехала из своего имения, разыскала Спешнева и отдалась ему навсегда… Уехали они за границу без паспортов и прожили несколько лет во Франции до той поры, пока молодая и страстная беглянка не умерла, окруженная трогательными попечениями своего верного любовника» [201] .201
П. П. Семенов — Тян — Шанский. Мемуары. Т. 1. С. 198.
Романтическое приключение, в котором Спешнев выглядел рыцарски достойным и благородным героем, имело, видимо, и какие-то неясные оттенки, не прошедшие мимо внимания тех, кто его биографией интересовался специально.
«В 1848 году, в первых порах западной революции, прибыл к ним Спешнев, человек замечательный во многих отношениях, — писал своим друзьям, Герцену и Огареву, М. А. Бакунин. — История его молодости целый роман. Едва вышел он из лицея, как встретился с молодою, прекрасною полькою, которая оставила для него и мужа, и детей, увлекла его за собой за границу, родила ему сына, потом стала ревновать его и в припадке ревности отравилась. Какие следы оставило это происшествие в его сердце, не знаю, он никогда не говорил со мною об этом» [202] .
202
Письма М. А. Бакунина к Л И. Герцену и H. II. Огареву. СПб., 1906. С. 158–159.
Биографы Спешнева дополняли таинственную и скандальную историю точными именами и подробностями. «Прекрасная полька», Анна Феликсовна Савельева, урожденная Цехановецкая, была женой соседа — помещика, старшего брата лицеиста Савельева, исключенного вместе со Спешневым из университета. Полюбив чужую жену, «все взвесив и имея 5 месяцев на решение», восемнадцатилетний Спешнев предложил ей бежать с ним и организовал побег весной 1840 года.
Родственники Спешнева писали о ней: «Небольшого роста, очень изящная шатенка с сверхъестественно большими зелеными глазами на смуглом лице, блестящего ума, совершенно исключительного обаяния и доброты». Сам Спешнев, хлопоча о разводе Анны Феликсовны с мужем и добиваясь согласия матери на брак с ней, убеждал мать в глубине и серьезности своего чувства, в высоких моральных качествах любимой женщины, опровергал многочисленные сплетни вокруг ее имени, трагически рисовал собственное немыслимо фальшивое положение «подлеца, мошенника, труса и негодяя», оскорбившего якобы всех и отказывающегося жениться, возлагал на мать ответственность за гибель его счастья, угрожал неизбежностью дуэли. „Я клянусь, — писал Спешнев, — что мне нужна такая мать, как Вы, такая жена, как она, и такой друг, как Владимир Энгельсон. Помимо моего счастья, мне нужна слава, наука и поэзия”» [203] .
203
История СССР. 1978. № 4. С. 131
Как сообщали биографы, беглецам пришлось жить полулегально в Гельсингфорсе, тщательно заботясь о тайне пребывания и давая взятки полиции, пока наконец Анна Феликсовна не была принята матерью Спешнева, а затем с большими предосторожностями не отправлена в Вену, куда вслед за ней выехал Спешнев и где в октябре 1842 года родился его сын Николай. Только в конце 1843 года было получено согласие Савельева на развод с требованием уплатить ему двадцать тысяч рублей серебром, но, пока Спешнев просил мать достать деньги, пока собирался выслать своим друзьям доверенность на заклад имения, пока пытался наладить и узаконить свой брак («Мне по уши надоела эта бродяжная жизнь, где я убиваю деньги, вдали от всех, скитание без цели, неизвестность и издержки» [204] ), родился его второй сын, Алексей, после чего (весной 1844 года) Анна Феликсовна скоропостижно скончалась: по семейному преданию, у ее смертного одра был совершен обряд венчания.
204
История СССР. 1978. № 4. С. 133.
Легенды приписывали ей двух детей от законного брака, которых она оставила, бежав со Спешневым, а также самоубийство: ходили слухи, что Анна Феликсовна отравилась в припадке ревности к Изабелле Цехановецкой (урожденной баронессе Кобылинской), которой якобы увлекся Спешнев. После смерти Анны Феликсовны Спешнев приезжал в Россию, чтобы устроить двух своих маленьких незаконнорожденных сыновей в витебском имении их дяди с материнской стороны. «У меня железное здоровье и железная душа» [205] , — писал он матери в августе 1844 года.
205
Там же.
Любовная драма Спешнева, в которой он был представлен мемуаристами как человек могучих и благородных страстей, под пером Достоевского приобретала совсем иное звучание. «Рассказывали… о зверском поступке с одною дамой хорошего общества, с которою он был в связи, а потом оскорбил ее публично. Что-то даже слишком уж откровенно грязное было в этом деле».
Вряд ли что-то откровенно грязное, если оно и имело место в таинственной «польской» истории Спешнева, могло быть доподлинно известно Достоевскому: Спешнев, как рассказывали о нем многочисленные воспоминатели, был удивительно неразговорчив. А самое главное: те, кто знал его близко, относились к его любовным приключениям почти с благоговейным сочувствием.