Федор Годунов. Потом и кровью
Шрифт:
Не выдержав, я громко застонал. Надо мной тут же склонилась Настя, заботливо обтерев лицо какой-то тканью.
— Кажись, послушник очнулся, — рядом с девочкой появился мужик, тряся всклокоченной рыжеватой бородкой. — Как ты? Я уж думал, не очнёшься.
— Воды, — прохрипел я в ответ сквозь стиснутые зубы. В этот момент невидимый мной мученик взвыл как-то по-особенному, умудрившись вложить в голос столько муки, что я на миг даже о собственной боли забыл. — Кто же там кричит-то так, а?
— Неоткуда здесь воде взяться, — безрадостно вздохнул рыжебородый. Настя энергично закивала, подтверждая, что мужик не врёт. — Не до нас покуда басурманам.
— Я хотела у них попросить, дядечка, да только прогнали они меня, — высунулась вперёд Настя. Личико осунувшееся, опухшее от слёз, но держится, не истерит понапрасну. А что я хотел? Времена на дворе жестокие, народ тут сызмальства ко всему привычный. Боюсь, что и мне настала пора привыкать.
— Не мели, чего не знаешь, Силантий, — подсел ко мне с другой стороны парень чуть старше двадцати лет. Под глазом лилово багровел синяк, губа у самого края рассечена, рубаха, надорванная у ворота, но смотрит дерзко, с лёгким вызовом в серых глазах. — Ногаям нас голодом или жаждой морить не с руки. Впереди нелёгкий путь через степь предстоит. Да ещё с поспешанием! И так, к концу пути, половина полоняников своими костьми землю устелет. А если не напоить…. Хотя, — мотнул он стриженной головой, — в этот раз мы для степняков добыча не главная. Могут и глотки всем перерезать, если воевода самарский прижимать начнёт. Им главное товар, что со струга купеческого сняли, уберечь. За ним и шли.
Вопль купца пресёкся, словно захлебнувшись собственным криком, и перешёл в невнятный хрип: страшный, шипящий, с надрывом.
— Кончится скоро торговый гость, Илья Степанович Руковишников. Отмучится, — тяжело вздохнул парень. — И не перекрестишься даже. Ты бы помолился за него, брат послушник. Хоть постриг ещё не принял, а всё же человек божий.
— Так отдал бы им он эту захоронку, — с трудом выдавил я и попытался хоть как-то приподняться. — Стоит ли его добро того, чтобы муку такую принимать?
— Так нет никакой захоронки, — пожали плечами в ответ. — Он может, и рад бы отдать, да нечего.
— Эва как, — судя по шуму за спиной, к нам подполз ещё кто-то. — А ты откуда знаешь?
— Так я при том струге в охране воинской был, — охотно начал объяснять мой сосед. — Меня Илейкой кличут. Казак я с Терека. Мы с хлопцами в Астрахань заглянули, расторговаться товаром, что с похода взяли, так там нас Руковишников в охрану и подрядил на свою голову. Он с самой Персии вертался, товар знатный вёз. Вот его опаска и взяла.
— А почему на свою голову? — поинтересовался Силантий.
— Да с нами Арипка был. Ногай беглый, что пару лет назад на Терек от своего мурзы сбежал. Вот он, пёс продажный, о богатом товаре ногаям знать и дал. И уже тут на торжище как-то своих упредил, да ворота в село открыл. То я сам увидел. Да только сделать ничего не успел. Налетели нехристи!
— А разве среди казаков мусульмане есть? — боль в груди немного утихла и я решил принять участие в разговоре.
— Так кого только нет, — усмехнулся Илейко. — И мусульмане, и католики, и даже евреи. Терек всем беглым людишкам защиту даёт. Ты лучше скажи, за что тебя ногаи так изувечили? Ты молод и довольно смазлив. Они таких берегут и просто так не калечат. В Кафе за такого невольника хорошую деньгу получить можно.
— Я убил одного из них.
— Ишь ты. А
послушник то шустёр! — хмыкнули из-за спины. — Это чем же ты его убил?Отвечать на вопрос я не стал. Какая разница, чем убил? Главное, что убил. Метать ножи дядька Иван наследника престола хорошо обучил. Да только, что теперь в этом проку? Это же надо было так попасть? Сам себя перехитрил, называется!
Мда. Такого быстрого спуска по социальной лестницы, пожалуй, не один попаданец, о которых я в прошлой жизни любил книжки почитывать, продемонстрировать не смог. Десять дней назад, я ещё был царём, затем трансформировался пусть и в знатного, но беглеца, сегодня утром опустился до простого послушника, а к вечеру уже превратился в полоняника, с прекрасной перспективой закончить свою жизнь рабом. И это ещё если повезёт! Смерть по дороге в ногайские степи пока никто не отменял!
— Теперь понятно, отчего тебе бока намяли, — словно прочитав мои мысли, прервал затянувшееся молчание Илейко. — Тут главное, чтобы внутри ничего не отшибли и кости целы остались. Иначе не выдержишь, в дороге сгинешь.
— А почему они так далеко на север ушли? — поинтересовался я, наблюдая за суетящимися кочевниками. Судя по всему, разгрузку судна они уже закончили и сейчас торопливо увязывали тюки на спинах лошадей. — Неужели раньше нельзя было напасть: у Астрахани или Царицына?
— А как они там нападут? — упрямо помотал головой Илейко. — Мы там с опаской шли. Сторожились. Да и казачки городовые с детьми боярскими всегда на стороже. Разъезды густо бредут. А здесь, ни ногаев, ни татар считай со времён астраханского похода не было. Вот и перестали сторожиться на свою головушку.
Крики купца окончательно смолкли. Ногаи громко загалдели между собой, очевидно выражая своё недовольство ненайденной захоронкой.
— Отмучился, раб божий, — мрачно изрёк Силантий, уронив голову себе на грудь. Я зашептал вполголоса молитву. Пусть нисколько не священник, да и в Бога, откровенно говоря, не очень-то верю, но пусть будет. Так оно правильнее просто. Всё-таки человек умер, не собака какая-нибудь, да и из образа выходить, я пока не хочу.
Посовещавшись, ногаи направились к нам.
— Ой, дядечька! Страшно-то как! — прильнула ко мне Настенька.
— Не бойся. Тебя не тронут, — попытался я успокоить её. А что я ещё могу для девушки сделать? Защитить даже себя не могу. Вот возьмутся они сейчас за меня в отместку за убитого товарища и сдохну, вопя и плача, как тот купец. Может, зря я сбежал? Там бы хоть умер как царь, с гордо поднятой головой. — У купца они мошну требовали, а с тебя что взять?
— Ну, взять то с неё есть что, — хмыкнул в ответ Илейко — Но тут ты прав. Не тронут они молодуху. За неё тогда хорошую цену никто не даст.
Хоть пытали купца ногаи недалеко от нас, там и пяти десятков шагов не наберётся, к нам они подъехали на конях. Окружили собранных в кучу пленников, покружили вокруг для порядку.
В глаза сразу бросился ещё не старый, плотно сложенной степняк на вороном коне. По всему видать не рядовой воин. Если остальные ногаи были одеты довольно просто, в основном в овчинные тулупы вывернутые шерстью наружу, а не внутрь (как на Руси водилось), наброшенные на красные или голубые холщовые рубахи, то этот щеголял пусть и в слегка покорёженной, но кольчуге. Да и на коне было настоящее седло надето, а не попоны или овечьи шкуры. В руке сабля, за поясом неизменные для степняков плеть и нож, к седлу приторочены мешок, аркан и пучок сыромятных ремней для вязания пленных.