Feel Good. Книга для хорошего самочувствия

Оба рассмеялись.

Он рассказал ей свою жизнь: совсем молодым он порвал с семьей. Пытался учиться рисованию. Система образования его «не поняла». Он записался на трехмесячные курсы фотошопа, но бросил в конце первого месяца.

— Атмосфера была тягостная. Препод не на высоте, — сказал он.

Сейчас он немного фотографировал, в основном свадьбы, ждал толчка, чтобы избавиться от безработицы раз и навсегда.

Алиса больше смотрела на него, чем слушала. Она находила в нем что-то очаровательное и довольно сексуальное, должно быть, его длинноватые волосы и бледное лицо. Они заказали второй кувшин розового вина. Оно слегка ударило в голову, и вечер стал волшебным. Когда принесли счет, Натан хотел было расплатиться. Алиса предложила заплатить поровну. Он отказывался. Она настаивала. Он уступил. Они заплатили поровну. Ни у него, ни у нее не было машины, но пиццерия находилась недалеко и от нее, и от него. Он предложил проводить ее до дома. По дороге он говорил о фотографии и знаменитых фотографах: о Диане Арбус, Ричарде Аведоне, Раймоне Депардоне, Синди Шерман. Он ей ужасно нравился, голос его был мягким, вечер теплым, а шорох его новеньких найковских кроссовок «Эр форс уан» по тротуару звучал как ласка. Атмосфера этой почти летней ночи наполнилась легко узнаваемой напряженностью желания. У дверей дома на улице Пехоты Алиса не колебалась: она поцеловала его, он ответил на поцелуй, они вошли, поднялись в темноте на два пролета лестницы, оказавшись в квартире, торопливо разделись. Она подталкивала его к кровати, он целовал ее, ласкал, и она тоже целовала и ласкала его. Им было хорошо. Они занялись любовью. В какой-то момент что-то шевельнулось в глубине сознания Алисы, напомнив ей, что Натан не надел презерватива, она очень приблизительно подсчитала, когда у нее опасные дни, и решила, что «обойдется», потом подумала о СПИДе, но вспомнила недавно прочитанную статью в журнале «Эль» о достигнутых успехах в лечении и забыла обо всем. Он кончил, она нет. Он уснул, она нет. Больше часа Алиса пролежала без сна. Она смотрела на него, ей нравилось его лицо, нравился запах пота, смешанный с запахом «кальцоне», он лежал голый на простынях, и она рассматривала его тело: у него было красивое тело, очень стройное, с такой бледной кожей, что она почти светилась; он вздрогнул, она накрыла его перинкой из «Икеи» 240x220 «Рёдвед» (24,99 евро), и он тихонько застонал, как ребенок. Она тоже наконец уснула.

Потом они часто виделись. В течение дня посылали друг другу эсэмэски:

Алиса: «Как дела?»

Натан: «Хорошо… Заканчиваю свадебные фотографии с прошлого воскресенья. А ты?»

Алиса: «У меня тихо… Прибираюсь немного. Придешь вечером?»

Натан: «Да!» (смайлик-сердечко).

Алиса: (два смайлика-сердечка).

Натан: (смайлик-звездочка).

Очень скоро они стали парой. Натан заходил за Алисой в бутик Бокаччи к закрытию. Мадам Моретти сказала ей, что он на вид «хороший парень». Его квартира была маленькая, грязная и заставленная фотографическим оборудованием, поэтому чаще они шли к ней. Они вместе делали покупки, старались поразить друг друга экзотическими кулинарными рецептами: жареные креветки с кориандром, цыпленок чоризо, тунец по-каталански.

За покупки обычно платила она.

Он обычно приносил вино.

Через два месяца после их первой встречи Алисе пришлось признать, что она ошиблась в подсчете дней. Она забеременела. Сначала она не знала, что делать и что сказать, поэтому не делала и не говорила ничего. Потом, после ночи беспокойных сновидений, она проснулась с убеждением, что хочет сохранить этого ребенка. Это решение наполнило ее радостью, но и ужасом. Ей показалось, что она падает в неизвестность; несмотря на весну, ей стало холодно, и она надела свитер. Весь день, примеряя клиентам лодочки, мокасины и балетки, она прокручивала в голове фразы, которые должна сказать Натану:

— У меня для тебя хорошая новость.

Нет, слишком банально.

— Ты готов услышать хорошую новость?

Нет, слишком пугающе.

— Милый, с нами произошло нечто чудесное!

Нет, слишком глупо! И потом, она никогда не называла его милым. Между ними даже никогда не заходило разговора о любви! Да и любили ли они друг друга? Она поискала в себе хоть что-то, какое-нибудь чувство, волнение, трепет, означающие, что «да, она его любит», но не нашла. Нашла только умиление, теплоту, нежность, из чего заключила, что на самом деле «она к нему привязана». Может быть, когда-нибудь она полюбит его, может быть, это рано или поздно придет, но, в конце концов, какая разница, любит она его или нет, «привязана» — уже что-то. А он — любит ли он ее? Она задумалась. И не смогла ответить. Даме, которая примеряла бежевые мокасины от Гесса, она сказала: «Они вам впритык», но дама все-таки купила их, потому что это была последняя пара. День прошел, а Алиса так и не знала, что скажет Натану.

Вечером Натан пришел к ней. Он поцеловал ее, обняв за талию. Поставил на кухонный стол бутылку «Корбьер» из «Ашана». В чугунной кастрюльке кипел томатный соус.

— Хорошо пахнет, — сказал он.

— Я беременна, — ответила Алиса. Слова сказались сами собой.

Натан сглотнул слюну и переспросил:

— Что?

Он был бледнее обычного.

— Я беременна, — повторила она.

— Ты уверена?

— Да.

— Что будешь делать?

— Ничего, буду беременной. Прохожу несколько месяцев, а потом рожу, и у меня будет ребенок.

Натан больше ничего не сказал. Вообще ничего. Молча сел. Молча поел. Алиса решила, что он думает. Он и вправду, казалось, погрузился в свои мысли, одна другой мучительнее. Он выпил всю бутылку вина, а когда она опустела, спросил:

— Ребенок мой?

— Да, да.

— Чем ты мне это докажешь?

Алиса задумалась, как бы попроще объяснить ему, что он был единственным мужчиной, с которым она спала за последние несколько месяцев, но это не было доказательством в строгом смысле слова, ибо требовало, чтобы он ей доверял. Поэтому она сказала просто:

— Ничем.

Он еще помолчал. Алиса начала уставать. Позади был долгий рабочий день, и такой же долгий день предстоял завтра. Натан сидел, скрестив руки на груди, и кусал изнутри щеку. Потом он встал и пошел пописать. Вернулся и сказал:

— Это твое дело. Я не готов.

Он взял куртку и ушел.

Алиса убрала со стола измазанные томатным соусом тарелки и пустые бокалы. Вымыла посуду, а когда закончила, ей вдруг стало так пусто и так грустно, что очень захотелось позвонить Натану и сказать ему, «что она любит его больше всего на свете, пусть только не уходит, ей очень жаль, она не оставит ребенка». Она взяла телефон и набрала его номер, в трубке загудело, три гудка, показавшиеся ей очень долгими и заунывными, потом включился автоответчик. Она ничего не сказала после сигнала, отключилась, пожалела, что подумала так о ребенке, пожалела, что пыталась дозвониться «этому типу», и стерла его номер из памяти телефона.

Назавтра она сообщила мадам Моретти, что ждет ребенка. Мадам Моретти поцеловала ее, сказала, что у них на Сицилии «дети — короли» и что нет «ничего, правда, ничего на свете» важнее детей. Надо будет просто оформить отпуск по беременности (шесть недель до родов и девять недель после).

Натан больше не давал о себе знать, сначала Алиса злилась, потом злость прошла, и она о нем больше не думала.

Близких подруг у нее не было, и она регулярно читала журнал «Родители», где нашла массу советов о растяжках, запорах, диабете у беременных, болях внизу живота и варикозе тазовых вен. Много времени она также провела, читая объявления, потому что нужны были среди прочего распашонки, чепчики, рубашечки, ползунки, переноска, коляска, колыбелька, кроватка, бутылочки с сосками без химии. Она нашла гинеколога, к которому удобно было ездить на автобусе, он был добрый, но холодноватый, под его руками она чувствовала себя кобылой. Он прописал ей витамины. На УЗИ двенадцатой недели он спросил: «Вы хотите знать пол?» Она ответила «да», это был мальчик. Хотелось ли ей девочку? Она не знала. Мальчик, ну и отлично. Алиса сказала себе, что «в мире, в котором мы живем, за мальчика не так тревожно». По дороге домой она купила книгу об именах: Габриель, Рафаэль, Жюль, Лео, Люка, Адам, Луи, Лиам, Этан, Юго, Артур, Поль, Маэль, Натан (нет, только не Натан, подумала она), Нолан, Саша, Габен, Тимео… Ничего ей не нравилось. А потом ей вдруг пришло в голову имя Ахилл, потому что Ахилл был героем и (если не считать пятки) неуязвимым. Шагая к улице Пехоты, она достала из сумки снимок УЗИ и всмотрелась в профиль ребенка, который рос в ней. Она мало что видела, картинка была расплывчатая, словно фото призрака, но это был не кто-нибудь, а ее сын. «Мой сын», — тихо сказала Алиса, было так странно это говорить, ей показалось, что она преобразилась, как будто превратилась во что-то новое. Она еще раз повторила: «Мой сын». Да, это и правда преображало ее, превращая во что-то большее! Потом она сказала: «Ахилл». Звучало неплохо. Ей нравилось это имя. «Мой сын, Ахилл», — повторила она, убирая снимок в пластиковый конверт, который дал ей гинеколог.

В ее квартире на улице Пехоты была только одна спальня, она отвела ее под детскую. На тридцать шестой неделе беременности она купила в «Икее» раскладной диван модели «Нихамн», антрацитового цвета, 299 евро. Она заказала доставку, пришлось заплатить 79 евро, но без машины выбора у нее не было. За 60 евро его могли также полностью собрать специалисты из «Икеи», но Алиса решила сэкономить эту сумму и потратила целый день, собирая диван сама; от усилий начались первые схватки.

Она родила неделю спустя. Воды отошли ночью. Алиса вызвала такси; когда машина подъехала, шофер согласился посадить ее при условии, что она подстелет мусорный мешок, чтобы не испортить сиденье. Она поднялась за мешком в кухню. Шофер спросил:

— А вашего мужа дома нет?

— У меня нет мужа, — отрезала она.

— Мальчик или девочка? — спросил тогда шофер.

— Мальчик. Ахилл. Мой сын Ахилл!

— А… — сказал шофер, тормозя перед клиникой.

Ахилл был красивым младенцем. Чудесным младенцем. В первую ночь в палате родильного отделения, многоместной палате (чтобы не переплачивать за анестезию и гинеколога), где были кроме нее и другие мамочки, Алиса почти не спала. Она смотрела на Ахилла в кроватке из прозрачного пластика, он был невероятно красив, его маленькая грудка поднималась и опускалась в ритме частого дыхания, крошечные пальчики иногда шевелились, точно лепестки маргаритки, раскрываясь и закрываясь то резко, то медленно.

— Какой красавчик! — восхищалась мать.

Ахилл заплакал. Она дала ему грудь, как показывала ей медсестра. Когда он стал сосать, Алису захлестнула волна такой нежности, что закружилась голова: она думала, что «все для него сделает», что хочет, чтобы его жизнь была «чудесной, насколько это возможно», хочет, чтобы он «был счастлив». Ей вспомнилась песня Ким Уайлд «Kids in America», и она решила, что такого же хочет для своего сына: детства, которое было бы как праздник, детства, защищенного от всех испытаний, которые готовит ему мир, от смерти отца, от нехватки денег, от недель, месяцев и лет жизни в обрез, от страхов перед ударами судьбы и притаившимися за деревьями волками. Вспомнила она и Северину, эту картинку, никогда не покидавшую ее память: подруга детства ждет ее в дверях. Она вспомнила хрустальный запах «красивого дома» Северины, сад Северины, похожий на парк, комнату Северины, похожую на шоурум, пони Северины по имени Корица, семью Северины, живущую в радости, беззаботно и беспечно. Ахилл наелся и икал, она приложила его к плечу, икота прошла, она осторожно положила его обратно в прозрачную кроватку и прошептала: «Ну вот, все хорошо… все будет хорошо… я люблю тебя… мама тебя любит». И она уснула.