Фельдмаршал Борис Шереметев

— Да. Здесь, в Киеве, говорят, и обвенчался.

— На ком же?

— На девице Арсеньевой, что была в услужении у царевны Натальи Алексеевны ^{190} .

— Ну-у, Данилыча есть с чем поздравить, — сказал Шереметев, подавляя вдруг заскребшую в сердце зависть. Но ретивое не обманешь, это не адъютант, опять почувствовалась боль в ногах.

Но Савелов слишком хорошо знал Шереметева: «Однако! Вот тебе и третий медведь в берлоге».

Отдать первый визит, конечно, надо новоиспеченному светлейшему князю — это ясно как Божий день. Он возле государя обретается и наверняка имеет что сказать фельдмаршалу от его имени. Вполне возможно, и выговор за то, что приказал бомбить Астрахань, ведь государь настаивал на мирном решении конфликта. Даже принимал и одаривал астраханских посланцев, заранее вины им отдавая. А вот пришел под Астрахань фельдмаршал с войском и заговорил с бунтовщиками другим языком — пушечным.

Но у Бориса Петровича на это уже отговорка заготовлена: «С башкирами вон миром решил, а как обернулось?» Государь сторону воевод тамошних взял. Ясно, что они в доносе обнесли фельдмаршала, а государь, не разобравшись, велел «воротить все в прежнее состояние», да еще Щепотьева подкинул для догляду, словно за мальчишкой непутевым. Обидно сие, чего уж там.

Отправляясь к Меншикову, оделся Борис Петрович в лучшее платье, в белые чулки и новенькие башмаки на размер более, чтоб больным ногам не так тесно было. Напялил напудренный Алешкой новый, непропотевший парик. Ну, само собой, обе кавалерии — Мальтийскую и Андреевскую подвесил. Пристегнул шпагу с позолоченной рукоятью, оглядел себя в зеркало. Подумал: «Н-ничего! По военной части я все едино выше. Я фельдмаршал, а он пока генерал-лейтенант».

— Ба-а, кого я вижу! — вскричал Меншиков и пошел навстречу Шереметеву, распахивая руки для объятия. — Граф, я искренне рад за вас.

«Граф? — мелькнуло в голове Бориса Петровича. — Неужто? Давно пора, ему-то вон и князя отвалили». Но, обнимаясь с фаворитом, вслух молвил:

— Уж не оговорились ли, Александр Данилович?

— Нет, нет, Борис Петрович. Именным указом отныне вы граф. Поздравляю вас.

— Спасибо, Александр Данилович.

— Но и это еще не все. Государь жалует вам три тысячи дворов в Ярославском уезде.

О-о, это была, пожалуй, самая радостная новость для фельдмаршала, он невольно залился счастливым румянцем.

— И еще, — продолжал светлейший с искренней щедростью. — Вам назначено фельдмаршальское жалованье семь тысяч рублев в год.

— Александр Данилович, Александр Данилович… — бормотал растроганно Шереметев, едва удерживаясь от слез. — Вашими заботами…

— По сему случаю полагается выпить. Эй, кто там?!

На пороге как из-под земли вырос адъютант.

— Нестеров, тащи нам рейнского с полдюжины бутылок, закусить чего там. И никого ко мне не пускать. Я с фельдмаршалом занят.

И, подмигнув Шереметеву, пошутил:

— Мы ныне обсудим план сражения с Хмельницким.

— Александр Данилович, и вас же надо поздравлять.

— С чем?

— Ну как? Светлейшего вам наконец выхлопотали.

— Спасибо, Борис Петрович. На это светлейшество прорву денег ухлопали, уламывая императора.

— И с законным браком вас, Александр Данилович.

— О-о, это другое дело, брат. Идем-ка к моей разлюбезной Дарье Михайловне, представиться ж надо. — Меншиков схватил Шереметева за руку, потянул за собой в коридорчик. — Идем, идем.

Росту Данилыч был царского, и шаги под стать, широкие, быстрые. Возможно, от роду так, а может, от царственного товарища перенял.

— Дарьюшка, душа моя, позволь нам войти к тебе, — сказал Меншиков, распахивая дверь в горницу жены.

— Ты уже вошел, князь, — улыбнулась Дарья Михайловна, одаривая гостя ласковым взглядом.

— Позволь, душа моя, представить тебе нашего знаменитого фельдмаршала, кавалера двух орденов, графа Бориса Петровича Шереметева.

Шереметев поклонился молодой княгине, осторожно взял ее маленькую ручку и, вспомнив уроки европейского придворного этикета, поцеловал, молвив:

— Весьма рад и счастлив зреть вас, ваше сиятельство.

— Я тоже много наслышана о вас, граф.

— Вот, пожалуйста, Дарьюшка, спроси Бориса Петровича, опасно нам в бою али нет? Спроси.

Шереметев догадался, куда клонит светлейший, тем более что тот успел довольно выразительно подмигнуть ему.

— Что вы, ваше сиятельство. Опасно рядовым, которые непосредственно в бою, а мы — генералы — далеко от боя.

— Вот что я тебе говорил, Даша, — подхватил Меншиков. — Для нас там никакого риска, ну ни капельки. — И, обернувшись к Шереметеву, продолжал: — Вбила себе в голову, что могут и ранить, и убить. Собирается ехать со мной на рать.

— Не уговаривайте, не уговаривайте, Александр Данилович, все равно поеду, — решительно заявила княгиня. — Я считаю, жена должна быть рядом с мужем.

— Ну что ж, Дарья Михайловна, — вздохнул Меншиков, — раз вы так решили… Едемте, но учтите, сабли я вам не дам. Да, кстати, Борис Петрович, именно Даша учила вашу пленницу русскому языку.

— Какую пленницу?

— Ту, что у Магдебурга взяли. Марту-то.

— Я не одна учила девушку. Мы вместе с царевной Натальей Алексеевной. Я — разговаривать, царевна — читать и писать.

— И выучили?

— А как же.

Когда они вышли от княгини, Меншиков сказал Шереметеву:

— Спасибо, брат, тебе за нее.

— За Марту, что ли?

— Ну да. Только она теперь не Марта, Борис Петрович. Ее окрестили в нашу веру, нарекли Екатериной Алексеевной.

— Почему Алексеевной?

— А крестным-то, восприемником был юный наследник Алексей Петрович. Вот от него и отчество получила. Я ее через царевну на государя вывел, и все. Он Монсиху побоку. Теперь с Екатериной Алексеевной любится. Так что отмстил я той дуре ^{191} , она вздумала царя ко мне ревновать, пыталась его на меня натравить. А за что? Черт ее знает, бабью породу.

Первый тост, конечно, как водится, выпили за государя.

— Да, — молвил Меншиков, хлопнув свою чарку, — трудов у него, забот выше головы. Тут и правительство в Москве, и строительство Петербурга прямо на глазах у шведов. И флот воронежский, укрепление Азова, тут и Польша. Приезжал и сюда, смотрели с ним, как Киев укреплять от шведов.