Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич
Шрифт:
Генерал-лейтенант Криденер, командир 9-го армейского корпуса, и после «второй Плевны» продолжал оставаться старшим начальником в войсках, обложивших крепость. Император и главнокомандующий решили пока не передавать старшинство кому-то другому. Впрочем, такого человека ими ещё не виделось.
Но в армейском штабе понимали, что Криденера надо отстранять от старшего начальства. Один из адъютантов великого князя полковник Михаил Газенкампф оставил в своём дневнике такую запись:
«26 июля. Вторник.
Вчера
Объехали все наши позиции верхом. Войска расположены побригадно на протяжении около тридцати вёрст: все какие-то особняки, без прочной связи. Сторожевые посты от трёх разных корпусов (4,9 и 11-го) не имеют общего начальника. Никто их не проверяет. Сведений о неприятеле по-прежнему никаких.
Из разговоров и рассказов участников сражения 18 июля очевидно, что барон Криденер и его начальник штаба Шнитников утратили всякое доверие в войсках. Да и вообще доверие ко всем начальствующим лицам сильно подорвано.
Одного Скобелева всё единогласно восхваляют. Многие убеждены, что если б его своевременно поддержали на левом фланге, то сражение решилось бы в нашу пользу: утверждают, будто бы турки уже приготовились к отступлению и даже начали вытягивать свои обозы на Софийскую дорогу...»
«Вторая Плевна», равно как и «первая», показала несоответствие духа нижних чинов, шедших на смерть во время штурмов, с готовностью высшего командного состава руководить бойцами. Это было то, о чём старались вслух не говорить ни в императорской Главной квартире, ни в армейской Ставке, ни в ближнем окружении Николая Николаевича-Старшего. Хотя такой «пробел» не видеться просто не мог.
И всё же военачальники, которые и людей посылали на гибель, и сами шли в первых рядах среди своих солдат, оставили немало строк, в которых старались осмыслить несоответствие двух начал в любой войне: готовность побеждать у солдат и у их старших начальников. Так, полковник Бискупский, участник штурма Плевны 18 июля, писал:
«Мы думаем, что высокие качества русского солдата и русского офицера, выручавшего иногда их начальников, примет в соображение и настоящий Мольтке и будущий военный талант в любой европейской армии. А нам, начальникам этого солдата, нам надо преклоняться перед его великими качествами и приготовить себя, дабы извлекать из них пользу, а не тратить жизнь солдата без всякой пользы».
Вторая плевенская неудача имела самый широкий резонанс в глазах россиян. Они действительно ждали новой победы, посчитав первую неудачу ошибкой случайной и вовсе не роковой. Ни Александр II, ни главнокомандующий действующей армии не могли «пропустить мимо своих ушей» мнение верноподданных соотечественников. Вскоре после «второй Плевны» у Николая Николаевича-Старшего состоялся такой разговор с военным министром Милютиным:
— Дмитрий Алексеевич, я сегодня читал последние столичные и московские газеты. В них много непонимания нашей неудачи. Генерала Криденера обвиняют бог знает в чём.
— Если бы только одного барона газетчики словом гладили, ваше высочество. Между строк можно прочитать и другие имена. Моё, к примеру.
— А вас-то за что репортёрам вспоминать неласковым словом?
— Есть, видимо, за что, ваше высочество.
— Но ведь то пишут люди сугубо гражданские. Порой такое в газетах высказывают, что диву даёшься.
— Да молено не читать, а послушать наших гражданских лиц, которых и в Главной императорской квартире, да и в вашем штабе сегодня хоть отбавляй. Что говорят эти штатские, то говорят и в России.
— Хорошо,
но если эти кипы газет не читать, тогда кого из прикомандированных к армии штатских можно, на ваш взгляд, послушать, чтобы знать, что говорят в Отечестве?— Пожалуй, лучше всего о плевенских делах рассуждает наш врач Боткин, да и он поближе к штабу армии будет.
— Это тот Боткин, что у князя Милана командовал санитарным отрядом?
— Да, ваше высочество. Боткин в Дунайскую армию со своими сёстрами милосердия перебрался из Сербии. Образованнейший человек и как врач очень талантлив.
— Он может судить о наших неудачах под Плевной?
— Боткин видит их со своих высот. И к тому же его имя не сходит с первых страниц российских газет...
Великий князь найдёт повод и время лично познакомиться с врачом, чьё имя в Сербии произносилось только с благодарностью. Боткин действительно помог Николаю Романову прочувствовать то, как остро в Отечестве относятся к неудачам русской армии за Дунаем. Сам Боткин об июньских делах высказывался в письмах из Болгарии так:
«Будем надеяться на русского человека, на его мощь, на его звезду в будущем. Может быть, он со своей несокрушимой силой сумеет выбраться из беды, несмотря на стратегов, интендантов и тому подобное. Ведь надо ближе посмотреть на русского солдата, чтобы со злобой относиться к тем, которые не умеют руководить им. Ты видишь в нём силу, и смысл, и покорность. Всякая неудача должна позором ложиться на тех, которые не сумели пользоваться этой силой...»
«Вопрос: кто же виноват во всех неудачах?.. Недостаток культуры, по-моему, лежит в основе всего развернувшегося перед нашими глазами...
Надо трудиться, надо учиться, надо иметь больше знаний, и тогда не придётся получать уроков ни от Османов, ни от Сулейманов...»
Император и великий князь не зря в разговоре с глазу на глаз похвалили добрым словом Рущукский отряд цесаревича Александра. Здесь неприятель имел до 70 тысяч регулярных войск, которые опирались на известный крепостной четырёхугольник: Рущук, Шумла, Варна и Силистрия. Опасность для русских состояла в том, что примерно половина этих турецких войск могла свободно действовать в поле, вне крепостей. Николай Николаевич-Старший не зря предупреждал своего племянника:
— Смотри, Александр, чтобы турки из-под тебя не ударили Дунайской армии во фланг.
— Не допущу, ваше высочество.
— Спустишь глаз с Рущука и Силистрии — их гарнизоны тут же сделают диверсию на румынский берег. Пойдут в набег через Дунай. Опыт есть на то богатый.
— Какой? В истории турецкой армии такой не значится.
— Турки могут взять наш опыт.
— Вы, ваше высочество, вспоминаете про екатерининские турецкие войны?
— Конечно. Ведь ходили же столько раз за Дунай с бессарабского берега и Фабрициан, и великий Суворов, и Голенищев-Кутузов, и князь Репнин. И все с отменной удачей. Османы об их задунайских делах должны помнить.
— Для того чтобы мне сражаться против четырёх крепостей, отрядных 12-го и 13-го корпусов маловато.
— Знаю. Я уже докладывал о том государю, и он согласился на подчинение тебе Нижнедунайского отряда генерала Циммермана, то есть его 14-го корпуса.
— А как быть с оперативным подчинением штабу Рущукского отряда сил генерала Верёвкина и Журжево-Ольтеницкого отряда генерала Аллера?
— Они тоже решением государя переходят в твоё подчинение. Но только оперативное, поскольку у них есть свои задачи.