Феликс убил Лару

Рудаков хлебосольному незнакомцу не верил, а потому рискнул:

– Клеймо одно. Три девятки. Сколько дадите?

«Бинго, – подумал Протасов. – Как складно».

– А сколько хотите?

– Только оно не российское, как вы понимаете, а советское! – и опять кинулся к руке жирными губами.

– Хватит! Отсядьте, отсядьте! Вы что, в самом деле, Ильфа и Петрова начитались»?! Понимаю. Так сколько просите за клеймо?

– Вы же не обидите старика?

– Вы не старик. Вы младше меня!

– На чужбине год за три идет, – плакался Рудаков. – Это последнее, что у меня осталось! Впереди только дом престарелых. Вы знаете, что такое киргизский дом престарелых?! Это гестапо для русских стариков!

– Килограмм золота вас устроит?

Рудаков наелся и, не стесняясь, ежеминутно рыгал.

– Килограмм? – на сей раз воздух из его чрева выходил дольше и громче, наверное от волнения. – Килограмм, я не ос…

– Именно.

– Как докажете?

– Химикаты у вас есть?

Рудаков похлопал себя по груди:

– Всегда с собой. А ваше золото?

– И мое при мне…

Спустились в туалетные комнаты, где Рудаков несколько минут колдовал с набором для апробации, капал на образец металла, зачем-то нюхал воздух, затем восторженно поглядел на Протасова:

– Больше, чем три девятки!

– Разве такое бывает?

– Нет, такое просто невозможно! Мамочки! Но у вас больше!.. Или химикаты подпортились?.. Но химикатам что сделается?.. Менделеев в могиле, а химия жива! Она вечна!

– Где клеймо?

– Дождитесь меня! Сорок пять минут… А на такси – двадцать, если дадите денег!

Протасов вытащил из бумажника несколько купюр. Рудаков спешно собрал химикаты в пенал и понесся по лестнице вверх как юный олененок Бемби.

Через двадцать пять минут к ресторану подъехала новая «Нива» с приличным обвесом. Противотуманки, «кенгуру» на бампере, всякое такое, включая трехметровую антенну, чтобы слушать FM-радиостанции. Из «Нивы» попытались выйти двое немолодых киргизов, с наколотыми воровскими перстнями на пальцах обеих рук, но этого им сделать не удалось, так как Протасов, ожидая от бывшего банкира глупых сюрпризов, вышел на улицу, укрывшись в тени деревьев. Одного синяка, того, что сидел за рулем, он обезвредил ударом автомобильной двери, перехватив ее, а пока второй от неожиданности дергал дверь машины на себя, Протасов пробил дверное окно кулаком и, попав прямо в ухо бывшему сидельцу, наградил его сотрясением мозга. С заднего сиденья запричитал Рудаков, которого пришлось доставать за обе ноги через багажник двухдверного автомобиля.

– А пойди знай, – оправдывался он. – Может, вы из ФСБ, или из СНБ… Как-то и я защищать себя должен!

– То есть вы на ФСБ с двумя ворами наехать хотели?.. Или на Службу национальной безопасности Киргизстана? – Протасов усадил Рудакова на лавочку. –Вам что, ногу сломать?

– А как-то без этого? – бывший банкир сделался лицом, похожим на морду таксы, вылупил на капитана глаза и почти ронял слезы. – Отберете клеймо за так?

– Стоило бы, – кивнул Протасов. – Но не желаю никому провести старость в гестапо! Даже полному идиоту! Расплачусь.

Он еле успел отдернуть руку от очередного змеиного выпада Рудакова, желающего вновь попытаться облобызать руку дающего. Рудаков, однако, оказался сноровистым для своей рыхлой комплекции и, ловко уронив повинную голову на колени покупателя, стал зацеловывать их, за что получил увесистую затрещину по затылку:

– Хотите разборку с органами? Или в психушку?.. Можем организовать и то и другое.

Рудаков, роняя слезы на ботинки Протасова, судорожно вытаскивал из кармана брюк пробирное клеймо:

– Простите, помилуйте, век молиться за вас буду!

Взамен он получил пластину золота, завернутую в носовой платок. Коротко взглянув на уходящего покупателя, экс-банкир бросился к «Ниве», чтобы обшарить карманы нокаутированных помощников, найти оружие и застрелить их… Потом опомнился, что уголовники сейчас придут в себя, отнимут у него золото и больно похоронят его в мусорном баке… Рудаков вновь легким бегом юного Бемби поскакал на Центральный автовокзал, чтобы к утру добраться до Казахстана, где у него имелась пусть некрасивая, но теплая и вкусная казашка Айбике, «Лунная красавица» по-русски, со своим личным домом – фантазия Рудакова неслась вперед быстрее, чем вторая космическая скорость «Союза». А с килограммом золота, он вполне может завести себе и молоденькую незабудку Айгуль, что на русский переводится как «Лунный цветок», двадцатилетнюю дочь Айбике. А может и обеих заполучить: ведь на кармане золото!..

Протасов провел в Бишкеке еще два дня, закупил в разных концах города детали необходимого ему оборудования, выбрал в ювелирной лавке тоненькое колечко с голубеньким камешком под цвет ее глаз, и сел в поезд, стучащий колесами в обратную, родную сторону. Перед тем как по-солдатски крепко заснуть, он еще раз подумал о скоростных японских поездах – а уже совсем скоро обнимал ее, горячую со сна, чуть влажную, сладкую, как детская мечта о леденце, который хочется лизнуть, подержать во рту, а потом разгрызть и проглотить. Наутро она проснулась обновленной, все любовалась колечком на безымянном пальце и клялась Богу, как все любящие женщины мира клянутся в простоте: жить с ним до смерти и умереть в одно мгновение.

11.

Когда с обустройством пасеки было покончено, когда пчелы ассимилировались на новом месте, а первый мед потек в литровые банки, Абаз тотчас потерял интерес к успешному предприятию и ушел на дальний край аула, где внезапно обнаружил юную нежную козочку, которая смотрела ему в глаза, своими глупенькими гляделками и жалобно блеяла. Видимо, рождена совсем недавно. Подойдя к юноше, потыкалась носом ему в ладонь, и Абаз в ту же секунду полюбил ее всей душой. Все свое время он проводил с ней, а когда к ним заходил русский, больше не улыбался, не разговаривал на своем языке, хотя продукты брал и одеяло с подушкой принял. Теперь он улыбался только козочке и называл ее Айпери.

Пока козочка паслась, Абаз играл на комузе и пел свои песни. У него всегда имелись неизменные слушатели – три ангела, сидящих где-нибудь неподалеку. Двое нормальных, а третий с изъяном, болтающимся зачем-то между ног.

Айпери на песни юноши только жалобно мекала в ответ, а под вечер ложилась в ногах у Абаза, как верная собака, и он гладил ее белый шерстяной бок. Шерстка была еще совсем короткая, и сквозь нее просвечивала розовая кожа…

Протасов, человек умный и мыслящий стратегически, понимал, что Умей, не верящий в медовое предприятие, все равно поставит за ним пригляд, а потому, в один из воскресных дней, навещая жену Ольгу, он, связавшись со своими таджиками и с другими товарищами по армейской службе, провел переговоры о создании некоего временного частного военного формирования. Гонорары обещал очень приличные… Еще он приобрел боевого оружия на целый взвод, которое частями переместил в аул, заручившись согласием своих боевых товарищей прибыть по надобности в течение двадцати четырех часов.

Соглядатая Умея он вычислил быстро. Авторитет прислал его через месяц после подписания документов. Лет тридцати, славянской внешности, по выправке военный, он поселился в километрах трех от пасеки. Поставил военную палатку, отдельно устроил нечто вроде кухни, где ел горячее, а в оптический прицел своего оружия наблюдал за происходящим.

Вскоре Протасову пришлось его убить, так как он понимал, что разведчик, увидев первый мед, немедленно доложит о нем Умею, и тот уничтожит Протасова как ненужный актив. Капитан не был жестоким человеком, а потому просто сломал военному шею, отчего парень умер мгновенно, даже не поняв, что произошло. Тело зарыл вместе с палаткой, спутниковый телефон деактивировал, а еще Протасов в тот же день встретил вызванного из США туповатого дядю Абаза Арыка, приехавшего в мертвый аул на огромном американском внедорожнике. Он с презрением протянул Протасову руку и вяло пожал крепкую мозолистую ладонь русского.