Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы

Представьте себе, дорогой маркиз, симпатичную девушку среднего роста, однако хорошо сложенную, свободную в обращении и уверенную в себе; широкие черные брови, белоснежные зубы, щеки ослепительной белизны, единственным изъяном которых можно было считать отсутствие румянца. Грудь была тщательно прикрыта, однако любой внимательный наблюдатель немедленно догадался бы, что она достойна и восторгов и восхищений. Прическа и одежда девушки отличались простотой, как и вся ее внешность; она показалась мне благочестивой особой, а так как лет ей было, скорей всего, двадцать восемь — тридцать, то она, видимо, предавалась удовольствиям от случая к случаю — в зависимости от обстоятельств. Я предложил ей сесть, а сам стал читать послание. Господин Леду с прискорбием сообщал, что не сможет прибыть ко мне в девять утра, как обещал, ибо вместе с некой дамой, два дня назад торжественно отрекшейся от света, обязан идти навещать несчастных узников Малого Шатле. Однако едва он освободится, он тотчас поспешит ко мне.

Я поздравил Нанетту с тем, что она является домоправительницей господина Леду, человека почтенного и моего большого друга. Она чистосердечно призналась, что господин Леду действительно прекрасный хозяин и все три года, что она состоит у него на службе, она не нахвалится ни его ровным характером, ни его добротой. Так как панегирик прелестной дамы был краток, я сделал вывод, что никакие особенные отношения ее с хозяином не связывают. Размышляя, что же еще может привлекать ее в господине Леду, я незаметно увлекся разговором и, слово за слово, увел беседу в ту чащу, где женщины особенно любят блуждать, а заблудившись, краснеют, но только притворно. Цветы растут под ногами у всех, однако достаются они только тем, кто потрудится нагнуться и их сорвать.

Внезапно кровь бросилась мне в голову, я подскочил к девице, в ту минуту нехотя поднимавшейся с кресла, схватил ее за руку, белизна которой привела меня в восхищение, и, осыпая красотку комплиментами, с жаром поцеловал в обе щечки. В ответ на мою атаку Нанетта попыталась увильнуть, и мне пришлось поцеловать ее в губы. Не берусь утверждать, но мне кажется, что именно набожные девицы лучше прочих разбираются в тонкостях любовных наслаждений. Если это действительно так, я готов стать ханжой. Мое облачение отчасти извиняло мою дерзость: от человека в халате нельзя требовать того же благоразумия, что и от человека в судейском мундире. Руки мои пустились в привычное путешествие и вскоре откинули вуаль, открыв моему взору истинные сокровища. Неожиданно Нанетта, назвав меня по имени, упрекнула меня в том, что, когда она служила в лавке мадам Фанфрелюш, расположенной во Дворе Дофина, я даже внимания на нее не обращал.

— Так это вы, моя красавица! — вскричал я. — О, как я был несправедлив к вам! Позвольте же мне загладить свою вину и поцеловать вас от всего сердца!

Действительно, маркиз, тут я все вспомнил: во времена моей ранней юности она была подругой моей тогдашней любовницы, которую я обожал и с которой давно расстался, как, впрочем, и со многими другими. Упоминание о моих прошлых интрижках дало мне повод задать Нанетте вопрос о ее собственных любовниках, а также и дополнить их число, ибо за разговором я приступил к делу.

Напрасно очаровательная домоправительница пыталась убедить меня, что вот уже три года ведет жизнь исключительно благочестивую, кою я столь дерзко осмелился нарушить. Ее благочестие только подогрело мой пыл, а сообщение о трех годах воздержания убедило меня в полной для меня безопасности задуманного предприятия и придало мне новые силы. К тому же я старался не слишком измять ее одежду. Добродетель, энергично защищающая отглаженные складки, не станет слишком сопротивляться, особенно когда убедится, что платье ее — в отличие от добродетели — ничуть не пострадает. Такова была мораль Нанетты. Я крепко сжал красотку в объятиях, она вздохнула и вскоре забыла обо всем, кроме удовольствия. Отвечая на мои пылкие поцелуи, она даже заставила меня усомниться, действительно ли ее воздержание длилось три года. Мне показалось, что она совсем недавно оставила милую привычку дарить удовольствие своему ближнему. Впрочем, подобные рассуждения смешны и не имеют под собой оснований — разве следование природным инстинктам требует дополнительных и постоянных упражнений? Разбросанные по кровати эстампы сыграли свою роль: изображенные на них любовники одобрительно взирали на нас, когда мы пытались воспроизвести их позы. Наконец мадемуазель Нанетта вырвалась из моих объятий, в коих пострадали как ее благочестие, так и платье, перед зеркалом привела себя в порядок и, бросив на меня лукавый прощальный взгляд, изящно поклонилась. Я проводил ее до двери, пообещав подарить красивый чепчик и навестить ее, ибо мне, несомненно, понадобится покровительство такой чудесной девушки. Нанетта удалилась, и в глазах ее светилось удовлетворение, но, подозреваю, что иное место все еще испытывало определенную нужду, ибо я не настолько обуян гордыней и не считаю, что за один раз могу удовлетворить женщину, проведшую три года в воздержании как телесном, так и душевном. Хотя, милый маркиз, вам лучше, чем кому-либо, известен мой темперамент и вы понимаете, что, ежели бы я время от времени не находил возможности развлечься, жизнь моя превратилась бы в сплошную муку.

У меня были все основания полагать, что девица эта, проживая в доме господина Леду, вряд ли постоянно помнила о своем благоразумии. Есть люди, темперамент которых напоминает механизм, приходящий в движение только после его завода. Нанетта неоднократно подчеркнула в нашем разговоре, что хозяин ее принадлежит к людям, давно позабывшим о природном своем предназначении, отчего единственным занятием их является вмешательство в чужие дела, попечение дам преклонного возраста, отпущение грехов и проводы старушек в последний путь.

Я поехал во Дворец правосудия; там я встретил председателя; когда заседание окончилось, мы отправились к нему и, сняв наши мантии, решили навестить мадемуазель Лоретту. Увидя нас, Лоретта обрадовалась. Будучи осведомленной о несчастиях Розетты, она принялась выспрашивать у меня подробности ее ареста, попеняла мне на неосторожность и снисходительно-жалобным тоном заверила меня, что она чрезвычайно растрогана бедами подруги. Лоретта пригласила нас остаться на обед, мы поблагодарили, но отказались; ее выставленные напоказ прелести соблазняли нас принять предложение, но огонь, снедающий меня, уже нашел выход сегодня утром, а председатель не воспламенялся никогда. Посему мы с ним находились в равном положении.

Мы отправились на улицу Сент-Оноре к очаровательной торговке драгоценностями. Все рассмотрев, раскритиковав, поторговавшись и поспорив о цене множества вещиц, мы вышли из лавки, так ничего и не купив. Я вернулся домой к обеду. После обеда я поднялся к себе и стал ждать господина Леду. Он сдержал свое слово и прибыл около трех. Поприветствовав отца, духовник задержался у него для короткой беседы, а затем спустился ко мне в сад, где прежде всего прочитал мне статью из альманаха янсенистского толка и только потом наконец спросил, какого рода признание я хочу ему сделать. Я ответил, что разговор будет происходить у председателя де Мондорвиля и моя карета ждет во дворе. Если он не возражает, мы тотчас отправимся к председателю. Он согласился, и мы поехали. Дорогой маркиз, я, как и подобает молодому судейскому советнику, привык мчаться по улицам Парижа во весь опор; впрочем, лошади мои иначе и ездить не умеют. Господин Леду, привыкший разъезжать в экипажах исключительно со святошами и старухами, был в ужасе от той скорости, с которой мы мчались, и попросил меня приказать моим людям сбавить ход: служителю церкви не подобает нестись сломя голову, словно желторотому юнцу. Он даже процитировал по-латыни отрывок из постановления Иерусалимского собора, дозволяющего возницам не слушаться своих господ, когда те приказывают им гнать коней во весь опор.

Признаюсь вам, маркиз, по дороге я пережил немало неприятных минут: множество господ, чьи упряжки были заведомо хуже моей, то и дело обгоняли меня, стрелой проносясь мимо. Беседа наша тоже не клеилась, я только раз рассмеялся, когда господин Леду, проезжая мимо Оперы, по ошибке перекрестился. Председатель был в превосходном настроении. Уговорив господина Леду выпить немного прохладительного, мы приступили к разговору. Когда ты в компании, мысль твоя всегда более дерзка. Я заявил всем, что люблю Розетту, а так как из-за меня она попала в заточение, то я обязан сделать все, чтобы ее оттуда вызволить. Не зная, как долго мой отец намеревается держать ее в приюте, я даже был готов согласиться больше не видеться с ней — при условии, что ей предоставят возможность жить в довольстве и неге. Благочестивый наставник, к моему удивлению, слушал мои речи вполне миролюбиво. Он не стал читать мне мораль, ограничившись изящной и немногословной проповедью, произнести которую он был обязан. Но, начав с похвалы благоразумию отца и порицания моего необдуманного поведения, он заявил, что, будучи служителем Господа, а также по убеждениям, не может вмешиваться в это дело. Напрасно я уговаривал его. Пропустив мольбы мои мимо ушей, господин Леду торжественно попросил меня более не утомлять его слух просьбами подобного рода. Я уже было совсем отчаялся, как вдруг председатель небрежно обронил:

— Что ж, жаль, ибо девица эта отличается весьма возвышенными качествами. Она вместе с другими совершила паломничество на кладбище Сен-Медар к могиле священника-янсениста, где впала в экстаз и на нее нашло озарение [63] .

Разумеется, дорогой маркиз, Розетта понятия не имела ни о каких янсенистах, никогда не отличалась ясновидением, а в экстаз впадала только во время любовных игр. Однако выдумка председателя мне очень помогла в деле вызволении Розетты, ибо без помощи господина Леду мне вряд ли бы удалось это сделать.

63

…на нее нашло озарение. В 1729 году в Париже прошел слух, что возле могилы янсенистского священника Франсуа де Пари на кладбище Сен-Медар стали твориться чудеса: приходившие к могиле люди впадали в божественный экстаз и предсказывали будущее, больные и немощные излечивались от своих недугов.

У почтенного Леду была единственная слабость: он был ревностным янсенистом и, когда он слышал, что кто-то хотя бы на малую толику склоняется к сему учению, готов был помогать неофиту во всем. Я не стал его разубеждать, решив подождать до конца задуманного предприятия. Главное — убедить человека, что он действует по собственному желанию, и не разубеждать его в этом до окончания предприятия.

Поразмыслив, господин Леду спросил нас, точны ли те сведения, кои мы только что сообщили ему о Розетте. Разве мы могли разочаровать его? И наконец в нем заговорило милосердие, сердце его умилилось, и он пообещал вскоре встретиться с нами и сообщить свое окончательное решение. Господин Леду покинул нас, и мой экипаж отвез его на благотворительное собрание. Карета председателя доставила нас в Оперу: кажется, в тот день давали «Школу любовников», однако автора я припомнить не могу. Мы с председателем поздравили друг друга с успешным продвижением нашего дела, ибо за него взялся сам господин Леду. Спектакль нашего внимания не привлек; мы, в основном, развлекались тем, что разглядывали дам и злословили на их счет.