Феникс

Пройдя скорым шагом еще два квартала, они миновали мрачное здание почтовой таможни, музыкальное училище и автошколу для слепых. Тут они свернули в сторону узенького сквера и сразу оказались в оазисе тишины и спокойствия. Здесь они перешли на шаг, переводя дыхание. Это была уже фактически набережная, далеко уходящая в обе стороны. Они остановились у парапета. Отсюда открывалась широкая панорама: медленно текущая черная река, а за ней - крутые уступы Левобережья, полускрытые утренним туманом.

2

Примерно на середине реки Восточный мост был разведен. Разъединенные части торчали на фоне бледно-жемчужного неба как две гротескные ладони двух спорящих великанов, жестом показывающих друг другу - "знать тебя не желаю".

– Пешком на ту сторону не пройти, - вздохнул Георгий.
– Надо ждать, когда опустят мосты. Если их сегодня вообще опустят... Черт!

– Можно перебраться на лодке, - сказала Инга.
– Пойдем к переправе. Где-то здесь есть причал...

Она увлекла за собой своего спутника. Вскоре отыскался проход в чугунной решетке и по каменным стертым ступеням они спустились к старому, с прогнившими досками пирсу. Плясала, корчилась луна на воде, совсем уж побледневшая, пришептывала река, пресно пахло осокой, тронутой предосенним тлением.

Словно бы нарочно их ожидала лодка, вернее, шлюпка, еще точнее - крутобокий ялик. Выкрашен он был сверху и внутри белой краской, а днище по ватерлинию - красным суриком. В ялике возился его хозяин, шуршал брезентом, что-то там укладывая. Рядом на досках причала, верным другом и сторожем, сидел черный пес, средних размеров дворняжка. При появлении чужаков, пес навострил уши, встал и принял выжидательно-оборонительную позицию.

– Хэлло, капитан!
– по-литавски окликнул лодочника Георгий.
– Не переправите ли нас на тот берег?

Пес, скаля зубы, зарычал. Человек же оставался безмолвен. На нем был надет черный клеенчатый дождевик с надвинутым на лоб капюшоном, так что лица не было видно. Деревянным совком с бортиками он вычерпывал со дна лодки воду и выливал ее за борт.

– Мы бы заплатили...
– сказал Георгий, переходя на русский.

Лодочник разогнулся, откинул с головы капюшон и посмотрел на просителя. Взгляд речного волка был суров и читался в нем невысказанный укор, словно Георгий в чем-то перед ним провинился.

– Говорю, заплатили бы...
– смущенный яростным взглядом, пробормотал Георгий и почувствовал поднимающуюся злость.
– Сколько вы берете?..

Лодочник молчал, свирепо глядя то на мужчину, то на женщину, неизвестно откуда взявшихся.

– Ладно, - с фальшивой бравадой сказал Георгий, - раз вам денег не надо, поищем другого переправщика...

Лодочник вдруг раскрыл рот, похожий на щель в бревне, и зарычал не хуже своего пса, который, кстати, в отличие от хозяина, давно успокоился. Рычание перешло в гротескное воронье карканье. Черный кончик языка высунулся между синих губ. Этот ужасный язык был обрезан, был тупым, как лоб миниатюрного кашалота. Георгий вдруг понял, что у старика отрезан язык, и он бы рад говорить, да не может. Моментально гнев сменился на жалость к старику (впрочем, еще довольно крепкому).

Немой лодочник сошел на причал и жестом указал на свое суденышко. Георгий обрадовался, что им разрешается занять места в лодке. Он поднял ногу и ступил на мокрые пайолы, устилавшие дно ялика. Деревянная скорлупка сразу накренилась, закачалась на воде. Георгий, удерживая равновесие, помог Инге. Она вскочила грациозно, но сразу же вынуждена была вцепиться в своего спутника обеими руками. Женщины и вода - плохо сочетаемые стихии. Недаром моряки не любят женского присутствия на корабле и считают это дурным знаком. Но лодочник смотрел на Ингу доброжелательно.

Парочка пробралась на корму и там уселась на банку - узкую скамью. Георгий обнял Ингу - так было удобнее. И приятнее. По ассоциации Георгий мельком вспомнил, как он пятилетним пацаненком первый раз ступил в отцову лодку, и как она зашаталась, отчего он, малыш, от страха сразу написал в штанишки. Он быстро сел на скамью, весь сжавшись в комок, крепко стиснув колени. Но когда отец, отчаливая, неловко махнул веслом и обдал его ниже пояса ледяной водой, - расслабился. Банка была мокрой, и штанишки все намокли. Теперь его позора никто не смог бы увидеть.

Пассажиры эгоистично ожидали, что сразу же и отчалят, но лодочник и не думал двигаться с места. Он поглядывал на берег, явно кого-то ожидая. Георгий догадался: следует подождать еще хотя бы парочку клиентов. Уж если делать рейс, так с полной загрузкой. Чтобы не скучать, старик вытащил из кармана дождевика квадратную пол-литровую бутылку темного стекла, так что характер и количество жидкости в ней невозможно было определить. Отвинтив пробку и приложив горлышко к губам, произвел обстоятельный глоток с отчетливо слышным бульканьем.

Георгий сейчас тоже не отказался бы от глотка спиртного, но только из другой бутылки, а не той, чье горлышко облизал обрезанный кончик черного языка. Старику, видно, сделали операцию на языке. Подобный случай Георгу был известен. Томилин - молодой инженер с завода им. "Ш" - споткнулся, упал и прикусил язык. Часть языка ему отрезали, но гангрену остановить не удалось. Инженер умер, совсем молодой парень. А все потому, говорили цеховые мужики, что был трезвенником. Проспиртованный язык никакая зараза не возьмет.

Пока Георгий хаотично бродил мыслями по временам и пространствам, чувствуя теплое тело подруги, к причалу подошли как раз еще двое пассажиров. Женщина средних лет, тугощекая, румяная и мальчик юный, по виду первоклассник: голова редькой и в очках. Женщина укрывала голову цветастым платком, мальчик держал под мышкой книгу. Кроме тощего пластикового пакета, багажа они не имели. И это было хорошо. Потому что, когда эта тетка с мальчиком залезла в лодку, хилое плавсредство сильно просело под ее весом. Ватерлиния оказалась под водой. И, если еще сядет лодочник, наверняка, с собакой...