Феномен Табачковой
Шрифт:
Передохнула и тихо сказала:
– И опять этот голосок:
"Чистого неба, дальних дорог, зеленого луга, быстрых ног!"
Черноморец подивилась всему, поахала, покачала кудряшками и сказала, что завтра они вместе пойдут к врачу. А укладываясь спать, все повторяла вполголоса:
– Какой-то жираф, петли, небо... Такое и не придумаешь. Странно все это.
Анна Матвеевна попросила никому не говорить о том, что творится с ней, даже Смурой, - та последнее время плохо сочувствует, только язвит. И расплакалась.
Взбудораженная случившимся, Черноморец возмутилась такому подозрению ее в болтливости,
Вот и еще одно наше утро. Я притворяюсь, что сплю, и сквозь ресницы вижу, как ты разглядываешь меня и улыбаешься. Осторожно, недоверчиво проводишь кончиками пальцев по моим губам, бровям, линии носа.
Я обнимаю тебя, и в комнату влетает солнце. Оно кружится над нами, потом проливается теплым, сверкающим ливнем. И опять мы, в лодке, а за бортом - кувшинки, листья и чьи-то тоскливые глаза, в которых я узнаю ЕЕ. Ну почему в такую минуту всегда приходит Она? Ведь это в конце концов нетактично. А может, ты, сам того не ведая, повсюду носишь ЕЕ с собой? Может, тебе только кажется, что рядом - я, а на самом деле...
Доктор, молодой человек с веселыми усиками и внимательным взглядом, ободряюще улыбнулся и кивнул на стул:
– Садитесь. Итак, что вас беспокоит?
– Голоса, - сказала Табачкова присаживаясь.
– Меня беспокоят голоса.
И она объяснила, что стоит лечь, зажмуриться, как на нее со всех сторон налетает какофония человеческих голосов. Они зовут, смеются, ругаются, плачут, перешептываются, кричат. Она уже и форточки захлопывала, и зарывалась в подушки - ничто не помогает. Спать можно только в кухне. Если это возрастное, то пусть ей выпишут лекарство. А то жить невмоготу, вернее, спать.
Доктор оттопырил ей веки, посмотрел на свет зрачки, поднес к переносице молоточек, поводил им перед глазами, чем вызвал у пациентки короткий смешок, стукнул молоточком по одной коленке, по другой.
– И давно это у вас?
– спросил он, не находя ни малейшей патологии.
– С тех пор, как в квартиру новую перебралась. Дом наш старый под снос пошел, а мне однокомнатную секцию на пятом этаже дали.
– А до переезда?
– Ничего похожего. Как переехала, так и началось.
– Она вздохнула, достала из сумочки таблетку и положила под язык.
– Глотаю сразу после новоселья. До этого, кроме как на гипертонию да ломоту в ногах, ни на что не жаловалась.
Доктор задумался, поглаживая веселые черточки усов. Измерил пациентке давление.
– Со старым домом у вас, конечно, связано многое. Очень переживали, когда его снесли?
– поинтересовался, вооружаясь шариковым карандашом.
– Да как вам сказать, не то, чтобы очень, но грустно было.
– Глаза ее повлажнели.
– С ним многое связано - Она вздохнула.
– Я думаю, не в самом ли жилище беда? В новой квартире? Ведь ничего подобного за всю жизнь. Разве что после развода на три дня речь отнялась. Мычу, как немая, язык в камень превратился.
Сообщение это несколько оживило доктора. Он что-то быстро записал в карточку и уже с особым интересом уставился на пациентку.
– Скажите, навязчивых мыслей у вас не бывает? Окна в домах не считаете? Или номера машин? Не слышится ли вам в шуме дождя тиканье часов или чей-то шепот?
–
Чего нет, того нет.– Профессия?
– Машинистка-стенограф.
– На пенсии давно?
– С месяц.
– Отчего же сразу не ушли?
– При еще бодром муже какой женщине хочется записываться в старухи? Вот все и оттягивала.
– В голосе явно прозвучала печаль.
– Мда... Развод, пенсия, новоселье... В этом уже есть кое-какой смысл. Но мне бы ваши заботы, - он искренне вздохнул.
– Сколько непрочитанных книг! А кино, телевизор, театр! Да живите, наконец, в свое удовольствие!
– Хотите сказать, доживайте?
– Зачем же так? Никакая вы еще не старуха. Да и не будете ею, потому что у вас внешность вечной девочки.
При этих словах лицо Анны Матвеевны расплылось в улыбке, коротенький нос еще больше вздернулся:
– Муж мне говорил то же самое, - сказала она, и улыбка тут же погасла, будто кто выключил ее.
– Ушел, - не то вздохнула, не то простонала она.
Глаза доктора остановились на белом кружевном воротничке из-под распахнутого плаща посетительницы. Воротничок очень смахивал на кружева, какими были отделаны нейлоновые комбинации его жены. В остальном вид пациентки был приличен: на ногах блестели аккуратно вычищенные туфли на толстой подошве. Но эти кружева...
– Воротничок по моде бог весть какой давности, - поймала Табачкова его взгляд, - однако вполне нормальный.
– А про себя подумала: и в самом деле допотопный воротник, такие уже лет десять не носят. Все как-то некогда было подумать о собственном гардеробе.
Застигнутый врасплох, доктор отвел глаза.
– Скажите, у вас никогда не было желания совершить что-нибудь героическое?
– вдруг спросил он.
– К примеру, остановить поезд перед лопнувшими рельсами, спасти тонущего ребенка или предупредить человечество о катастрофе со стороны Северного полюса? А не приходят ли вам изредка мысли о том, что вы - Екатерина Вторая, актриса Мэри Пикфорд или чемпионка по фигурному катанию?
Анна Матвеевна укоризненно посмотрела на него, со вздохом встала, одернула плащ и пошла к двери.
– Постойте, куда же вы!
– он вскочил и загородил ей дорогу.
– Пустите, - коротко сказала она.
– Нет, я вас не оставлю, - лицо его налилось краской конфуза.
– Просто не имею на то права.
– Напрасно надеетесь, что вот пришла психичка ненормальная, интересно, что тут болтать будет. А я болтать не собираюсь. Я за советом: как от голосов избавиться, чтобы спокойно спать?
– Она снова полезла в сумочку из морщинистой кожи, положила под язык еще одну таблетку и промокнула глаза платком.
– Уже и расстроились. Никто не считает вас ненормальной, зачем же поклеп на себя возводить.
– Доктор досадливо почесал за ухом карандашом. Видите ли, - тут он слегка осекся, - видите ли, я пишу научную работу, и мне не хватает практического материала. А вы, на мой взгляд, любопытный случай: вполне нормальный человек с не вполне нормальными отклонениями. То есть, отклонения ненормальны уже сами по себе, но у вас они особые. Как раз то, что меня интересует. Так что, извольте...
– Хотите меня изучать?
– Табачкова усмехнулась.
– Что ж, разрешаю. Только потом. А сейчас выпишите, пожалуйста, лекарство, и я пойду.