Феномены Тени и зла в волшебных сказках

Я бы хотела амплифицировать образ тех рук, которые перерабатывали пшеницу и маковые зерна. Ужасная тайна, которая скрывается от всех, часто связана со смертью. В этой примитивной форме руки-скелеты означают смерть. Я говорила вам о другой сказке, в которой девушка входит в потайную комнату, в которой находится кивающий скелет. Примитивные люди связывают смерть со злом, и в Северной и Южной Америке существуют племена индейцев, в которых люди никогда не дотрагиваются до покойника. Умирающего человека кладут в отдельный вигвам или хижину, и, как только он умирает, хижину запирают, или огораживают, или сжигают, и люди держатся подальше от этого места. Феномен смерти и присутствие покойника высвобождает реальный примитивный страх. Трудно сказать определенно, является ли этот страх страхом зла или смерти; но это одно и то же.

В египетской мифологии и в некоторых африканских сказках к смерти относятся как к врагу, который убивает в конце жизни. Мы до сих пор употребляем слово агония (от греческого agon), которое означает «сражение». В наше время оно рационализировалось в идее, что умирающий человек борется за жизнь, за возможность дышать, но изначально борьба происходит с невидимым врагом — смертью. Эдмон Ростан воплотил эту же идею в своей пьесе «Сирано де Бержерак», в которой последним врагом Сирано, с которым он должен сразиться, является смерть.

Пока природа не создала человека, практически ни одно теплокровное животное не доживало до старости. В природе, когда физические силы в определенной степени истощаются и увядают, кого-то съедают другие, кто-то умирает от голода и холода либо от жажды, если находится в пустыне. Поэтому несмотря на достижения современной цивилизации наш паттерн поведения, наша инстинктивная настройка на смерть по-прежнему существует, когда смерть представляет собой что-то, что перерезает вам горло или нападает на вас и загрызает насмерть, как это было в прошлом.

В своей книге, посвященной бушменам, живущим в пустыне Калахари, Лоренс ван дер Пост описывает, как старики бегут по пустыне за своим племенем столько, сколько у них хватает сил. Когда они больше не выдерживают, племя оставляет им пищи и воды на три-четыре дня, прощается с ними и покидает тех, кто вынужден остаться и ждать смерти. Естественно, в восьмидесяти пяти процентах случаев их съедают дикие животные, живущие в пустыне. Это смерть в естественных условиях. Отсрочки смерти благодаря медикаментам, как это в наше время происходит в больницах, не существует, и мы не можем к ней привыкнуть.

Если вы мысленно вернетесь к этому естественному состоянию природы, то осознаете, какая тесная связь между тем, чтобы оказаться сраженным силой зла или рукой врага, быть съеденным диким зверем и умереть. Получается так, словно жизнь человека -это луч света, который держит на расстоянии львов и тигров и даже его собратьев-людей, но когда этот свет тускнеет и жизнеспособность падает, то вся эта тьма обрушивается на человека и, образно говоря, его поглощает. Поэтому последняя битва — это всегда победа темной стороны, я имею в виду на физическом уровне. Вероятно, это свидетельствует в пользу близости символики смерти и зла, и именно поэтому в немецком языке до сих пор соединяются Tod und Teufel (смерть и черт). Например, в немецком языке существует пословица: «Он не боится ни смерти, ни черта», где оба эти понятия являются родственными по смыслу.

Однако мне кажется, что если смотреть на этот феномен с биологической точки зрения, то мы увидим лишь подструктуру более глубинной сущности. Согласно моему опыту, — хотя никто не может судить, что по-настоящему является добром, а что является злом, и я сама не рискнула бы это определить, но все же, -если посмотреть на это наивным взглядом, создается впечатление, что если в человеке существует зло, то оно представляет собой нечто наподобие желания психологической смерти.

Я хочу привести один пример, так как, по моему мнению, он служит очень хорошей иллюстрацией одного важного фактора. У Барбары Ханны и у меня были трудные случаи, с которыми мы не могли справиться. У каждой из нас было по одной пациентке, крайне одержимой негативным Анимусом, а потому еще в то время, когда Юнг был, можно сказать, нашим супервизором, мы попросили у него помощи. Ему удалось в тот же день посмотреть обеих женщин: сначала одну, потом другую. Он был очень вежлив с ними, как он всегда был вежлив на первичной консультации, и был к ним очень внимателен. В том и другом случае женщина поссорилась с мужчиной-аналитиком, врачом-супервизором клинического случая, и рассказала об этом Юнгу. Если сократить рассказ до минимума, то пациентка госпожи Ханны придя домой описала своим ближним свое впечатление от встречи с Юнгом. Моя пациентка придя домой позвонила врачу-аналитику и передала ему все, что ей сказал Юнг относительно него, кое-что прибавив и от себя, что было ему крайне неприятно.

Юнг сказал, что это было очень важно, ибо, если один человек передает психическую энергию кому-то другому, всегда следует смотреть, что с ней будет дальше. Если было легкое или кратковременное облегчение, даже если оно прошло, человек может проявлять сочувствие или интерес, привнося в ситуацию энергию. Если же эффект был противоположным, то следует знать, что мы накормили демона этого человека, и сам человек не получил то, что ему дали. Он не сказал, что в моем случае все обречено, но все происходило так, словно злой Анимус сидел совсем рядом с женщиной и всякий раз перехватывал у нее добрый кусок еды, как только ей его давали. В результате демон толстел, а она худела.

В таком случае, если человек собирается лечить пациента с христианской терпимостью, любовью и заботой, то тем самым он оказывает пагубное воздействие, и подобную ошибку совершают многие наивные молодые психиатры. В христианской традиции, а также в традиции врачебной практики (клятва Гиппократа!) абсолютным императивом для целителя является его терпимость. Такие люди не замечают, что они кормят Дьявола, и вместо того, чтобы сделать пациенту лучше, делают ему хуже. Таким образом, если становится видно, что Дьявол хватает все, что дают, можно сделать только одно — закрыть кормушку и не давать ничего.

Юнг сказал мне — это был мой самый первый случай, и я ужасно боялась это сделать, причем так, что даже не послушалась Юнга и не подчинялась целую неделю его совету — перестать заниматься анализом с этой женщиной, сказав ей, какой лживый и хитрый Дьявол в ней скрывается. Но для меня это был первый случай, и мне не хотелось его упускать, поэтому я промедлила неделю и все-таки это сделала. Как и должно было случиться, ей стало намного лучше. После многолетнего отсутствия лечения у нее было практически все хорошо! Мой «пинок» оказал свое воздействие, и через восемь лет я получила от нее письмо, в котором она меня благодарила.

В данном случае дело было не только в том, что ее демон пожирал все, что ей давали, так что ей фактически ничего не доставалось: ни человеческого чувства, ни психологической пищи. Все было гораздо хуже, ибо было хорошо заметно, как ее Анимус действовал против жизни. Ту энергию, которая она получила от Юнга, она попыталась использовать для того, чтобы уязвить другого врача, сообщив ему предположительное мнение Юнга относительно его действий. Ее действия были деструктивными, она создавала атмосферу, которую я называю атмосферой психологической смерти.

Такое поведение начинается с самого простого: человек хочет испортить настроение другим людям. Когда люди чему-то радуются, кто-то сидит с кислой миной и тем самым часто производит эффект «ледяного душа»; если человек получил приятный подарок, то другой отпускает ревнивое замечание и тем самым портит ему настроение. Таковы минимальные проявления попыток погасить пламя жизни. Когда психическая жизнь, удовольствие в высшем смысле этого слова, оживает, то разгорается пламя жизни и наступает эйфория. Но всегда находятся люди, которые пытаются потушить это пламя и покончить с этой эйфорией своей завистью или критическим отношением — так находит свое воплощение реальное зло. Если я замечаю признаки такого демонического желания разрушить психологическую жизнь, то сразу сосредотачиваю на них свое внимание.