Фэнтези-2005

Написали, а для верности еще и позвонили. В пекельное же ведомство и звонить нужды нет, сразу узнали, не замешкались. В общем, началось.

Одно спасение имелось — в следующую ночь Месяц народу явить. Иное бы тоже годилось: тучами небо затянуть да на тучи все задним числом и списать. Но только не властен черт над Небом! Это ему не на Земле пакости да мерзости творить. Так что не вышло с тучами — и с Месяцем не получилось. Следующая ночь звездная выдалась, ясная. Над Миргородом Месяц взошел, уже пополневший слегка, и над Полтавой взошел, и над Харьковом. Только над райцентром темно.

Чего уж там гражданин Сатанюк с чертом Фиониным делали, к кому обращались, про то никто не ведает. Говорят, падали нашему Черту в ноги, обещали на любую должность назначить, какой угодно оклад выписать, а вместо железного моста вновь деревянный построить. Что и как отвечал им Черт — неведомо, но только ясно — не помогло.

На третье утро, под самую зарю, загудели моторы. Три черные машины — из самой Полтавы. Выглянули те, что посмелее, в окошки, головой покачали: ну, будет! А когда из первой машины вышел сам товарищ Химерный с маузером в деревянной кобуре на ремне, все понятно и стало. Ведь от Харькова до галицийской границы каждому было ведомо: не страшны товарищу Химерному ни черти, ни бесы, ни прочая нежить, потому как страшнее его самого на нашей земле в те дни никого и не найти.

А еще через неделю в пустой кабинет гражданина Сатанюка нашего Черта и вселили. Незаметно так, без шума. Вселили да попросили шепотом: Месяц на небо верни и больше такого без спросу не твори. А за это живи как знаешь. Хочешь — Сартра из Парижа приглашай, хочешь, самого Эйнштейна из Америки. Только чтобы тихо, тихо…

Согласился Черт — отчего бы на такое не согласиться? Подписал приказ о вступлении в должность и второй подписал — о товарище Клубке, своем новом заместителе. А на следующую ночь Месяц на небе появился. Уже совсем круглый, с червоточиной малой на левом боку. Кто вздохнул облегченно, кто даже перекрестился от несознательности…

И настала в нашем райцентре жизнь — лучше не придумать. Товаров в магазинах, понятно, не прибавилось, и люди умнее не сделались, зато тишина вокруг такая была, что иззавидоваться можно. И людям воля — и нечисти, какая уцелела и схоронилась, тоже воля. Ведь Черт после всей кутерьмы окончательно в экзистенцию Сартрову уверовал. И в самом деле! Поди пойми, где добро, где зло. А раз так, то и делать ничего не надо. Все равно что-то да случится. Как есть случится!

Заместитель его, товарищ Клубок, в данном вопросе с ним всегда соглашался, вот только порой на посетителей огнем пыхал — по привычке. Но — ничего, не обижались, а коли случалось такое, то не слишком сильно.

Бывало, соберутся Черт с приятелем своим, чертом Клубком, в тайной горнице за кабинетом, разольют граппы, поднимут стаканы.

— Ну, так чего, брат? — спрашивает Черт. — За них! За времена наши былые, правильные! И за нее, за экзистенцию!

— За них! — отвечает Клубок, стеклом о стекло ударяя. — И за нее! Только объясни наконец, брат, с чем ее, экзистенцию, едят-то?

И — немедленно выпьют. Потом закусят от души и затянут свою «Кумару», да так, что на соседней улице слышно. «Них, них, запалам, бада, эшехомо, лаваса, шиббода…»

А вот где и как Черт граппу доставал, сказать не берусь. Черт все-таки! С их племени пекельного и не такое станется.

Черт уже подумывал Сартра из Парижа пригласить, чтоб веселее было. А заодно и в самом деле железный мост деревянным заменить, сменщика приятелю своему Мостовому (так и не объявился, бедняга!) сыскать. Не успел. Через год и за ним черные машины приехали, тут уж никакая экзистенция не помогла. Что ни говори, а плоха она, жизнь чертячья, отовсюду беды жди.

Где Месяц был, спрашиваете? Где же ему быть-то, на небе находился, как от веку ему и положено. Просто взял наш Черт у сторожа в «Доме колхозника» ведро с краской черной, кисть, стремянку прихватил — и бок, каким Месяц к нашему райцентру повернут, аккуратненько так закрасил. В три слоя — для верности. А после выписал из области бочку с немецким растворителем и все поправил. Это ведь для нас Месяц чуть ли не с четверть Земли размером. Для черта же, особенно если из коренных он, настоящих, тот Месяц в карман уложить пара пустяков. В карман, впрочем, что! Такое и прежде умели. А вот когда американцы, не подумав, решили на Месяц «Аполлона» своего послать…

Но об этом — лучше не к ночи.

КАРТОШКА

В ту весну Богдан и Люська собрали все свои сбережения и купили домик в селе — за двести долларов. Зарплату задерживали, нули на «купонах» множились, как кольца в руках жонглера, и все знакомые говорили, что надо иметь место для выживания и обязательно огород, чтобы кормиться. «Малого будете вывозить на все лето, — говорила Люськина мама, — экологически чистое место, природа, продукты с грядки. А если печка есть, то и зимой жить можно».

Богдан и Люська купили развалюху под соломенной крышей, как при Тарасе Шевченко. Огород при «хате» лежал огромный, и оба радостно предвидели грандиозный урожай картошки. Три старых сливы и пять кустов смородины образовывали «сад», в конце огорода имелся сортир о трех стенах и без крыши. «Зато свежий воздух!» — веселился Богдан. Люська раздувала ноздри, принюхиваясь к незнакомому запаху весенней земли, розовела щеками и строила многоэтажные планы на будущее: «Тут прополоть… Тут вскопать… Тут фиалки, тут матиола… Тут будет мангал, тут летняя кухня, тут чеснок, там абрикосы…»

Приходили местные, все больше старушки, знакомились: «Говорят, Игнатьича хату купили… Вы купила? А-а-а… Игнатьич-то? Уже три года как помер, и хата стоит пустая… Икона-то в хате есть? Это хорошо… Три года стоит хата, никак нельзя без иконы…»

Единственная соседка принесла желто-коричневые яйца, попросила добыть в городе курева для мужа, который парализован, не встает. Все расспрашивала, у кого из родственников покойного Игнатьича купили дом и за сколько.

— Задешево небось досталось? Знаю, дешево… Думали, даром никто не возьмет. А вам-то зачем оно сдалось?

— Так ведь инфляция, теть Лен, надо недвижимость приобретать…

Соседка ухмылялась с большим подтекстом и в конце концов надоела супругам хуже комаров.

— У меня от нее голова болит, — жаловалась Люська. — Выпытывает, как следователь, и тянет, и тянет… И намекает на что-то, а на что — не говорит…

— Им тут скучно, — предположил Богдан. — Мы приехали — событие…

Перед следующей поездкой Люська купила в «Гастрономе» пять пачек папирос.

Весна прошла под знаком энтузиазма. Каждую субботу супруги поднимались в пять утра, брали на плечи рюкзаки и спящего сына в охапку, ехали на вокзал. Выстаивали в очереди за билетами и грузились в электричку. В поездке завтракали припасенными с вечера бутербродами; двухлетний Денис просыпался, оглядывался по сторонам и отказывался есть манную кашу из бутылочки. Иногда скандалил, тогда Богдану приходилось брать его на руки и прогуливаться по вагонам, подолгу стоять в тамбуре, тыкать пальцем за окно, где проплывали деревья и дороги, и рассказывать сказки без начала и конца, но со множеством событий: «И вдруг… он его… как схватит! А тот ка-ак… закричит!»

Через три часа электричка прибывала на полустанок, и у супругов было целых две минуты, чтобы вытащить на платформу сумки на тележках, саженцы в перепачканных землей кулечках и недовольного Дениса. Час они сидели на привокзальной скамейке в ожидании автобуса; вокруг собирались в изобилии старушки с багажом, их было куда больше, чем мест в старом «пазике», и, когда дело доходило до посадки, малого нередко приходилось «забрасывать» через окно.

Проведя в автобусе сорок минут, семейство высаживалось посреди дороги, переобувалось в резиновые сапоги и брело по раскисшей дороге еще около часа. Денис к этому времени наконец-то просыпался, радовался жизни, гонялся за воронами и хватал руками лягушек в канавках, в то время как Богдан и Люська мечтали только об одном: наконец-то добраться до места.