Феодальное общество

Подобные объединения неизбежно вызывали острую враждебность, и не только среди тех, кто был кровно заинтересован в существовании беспорядка. Они вызывали враждебность потому, что противостояли иерархии: сеньорам-грабителям они противопоставляли вилланов, поощряли людей защищаться самим, не дожидаясь покровительства и помощи от установленной власти. Добрые времена Каролингов еще не изгладились из памяти людей, они не забыли гильдий или братств, которые учредил Карл Великий с целью борьбы с разбоем. Однако запрет этих вновь возникших братств был связан не только с тем, что они воскресили традицию, присущую германским язычникам. Более существенной причиной была другая: государство, которое базировалось, с одной стороны, на существовании общественных обязанностей, а с другой, стремилось обратить себе на пользу связи личной зависимости, не могло допустить, чтобы охранительные функции принадлежали бесконтрольным группам людей, чаще всего состоящих, как мы видим по капитуляриям, из крестьян. Бароны и сеньоры эпохи феодализма были не менее ревнивы к своим правам, чем магнаты других эпох. Это ревнивое отношение очень ярко характеризует случай, произошедший в Аквитании, - один из последних всплесков движения Божьего мира, являвшегося уже на протяжении двух веков не церковным, а светским.

В 1182 году один плотник из Пюи после того, как увидел несколько видений, основал «братство мира», движение, которое очень быстро распространилось по всему Лангедоку, Берри и даже дошло до Осера. Их эмблемой стали белые капюшоны с концами, похожими на шарф, концы перекидывали за спину, оставляя на груди изображение Божьей матери и вьющуюся вокруг надпись - «Агнец Божий, принявший на себя грехи мира, даруй нам мир». Плотник говорил, что капюшон с надписью передала ему сама дева Мария. Родовая месть была запрещена среди членов братства. А если один из братьев все-таки совершал убийство? Брат убитого, если он тоже был членом «носящих капюшоны», целовал убийцу поцелуем примирения и вводил его в свой дом, где тот должен был разделить с семьей трапезу в знак забвения свершившегося. В «миролюбивых», - как они любили себя называть, не было ничего «толстовского». Они вели против наемных войск настоящую войну, и часто очень успешную. Но спонтанно возникающие выступления очень скоро обеспокоили сословие сеньоров. Мы видим, как один и тот же монах из Осера в 1183 году осыпает похвалами достойных служителей порядка, а в следующем 1184 обливает грязью их непокорную «секту». По словам другого хрониста, «миролюбивых» обвиняли в том, что они «стремятся разрушить институты, которые управляют нами по воле Божией, и упразднить должности могучих этого мира». Прибавим, что неконтролируемая деятельность заведомо необразованных мирян-ясновидящих, - неважно, о ком шла речь: плотнике Дюране или Жанне д'Арк - всегда внушали тревогу и небезосновательную хранителям веры, которые видели в ней опасность для благочестия. Соединенные силы баронов, епископов и наемников раздавили миролюбцев из Пюи, их движение кончилось так же плачевно, как в предыдущем веке охранительное движение в Берри. Поражения были лишь красноречивыми симптомами более глубинной несостоятельности этих движений. Ни лиги, ни советы не были способны создать ни настоящей полиции, которая бы следила за порядком, ни системы правосудных органов, без которых невозможен настоящий мир в обществе, а значит, они не могли установить тот порядок, к которому так стремились. «Род человеческий, - пишет Рауль Безбородый, - уподобился собаке, которая вернулась к собственным испражнениям. Возникло упование. Оно не исполнилось». Но в других сословиях мечта о мире, которой не было суждено сбыться, оставила глубокий след, который давал себя знать в самых разных формах.

В 1070 году в Мансе французское движение городских коммун началось карательными экспедициями под сенью церковных хоругвей против сеньоров-грабителей. Историку движений Божьего мира многое покажется знакомым в этом новом движении, вплоть до названия «святые установления», какими юные объединения ремесленников называли свои декреты. Хотя объединения эти возникли на совершенно другой почве и совершенно иные причины побуждали объединяться буржуа-горожан. Вместе с тем мы не должны забывать, что городские «содружества», как любили называть свои объединения ремесленники, при своем возникновении тоже ставили себе целью искоренить или ограничить кровную месть внутри объединения и бороться с разбоем за его пределами. Мы не можем не видеть преемственности мирных союзов и городских союзов, поскольку и те, и другие давали клятву и являлись объединением равных, что было революционным явлением в иерархизированном феодальном обществе. Но в отличие от больших сообществ, которые создавались под эгидой церковных соборов и прелатов, коммуны объединяли жителей одного города, людей одного класса, привыкших жить бок о бок. Солидарность, рожденная всеми этими причинами, и будет главной силой городских коммун.

Между тем герцога и короли, одни в силу положения, другие в силу заинтересованности, так же пытались установить мир и порядок внутри страны. Движение Божьего мира, возникшее вне сферы деятельности сильных мира сего, не могло не возбудить желания у сильных воспользоваться им в своих целях, со временем каждый из них создаст нечто подобное, граф Прованский назовет в 1226 году свое начинание «великие миротворцы» (364). Уже охранительные отряды Берри свидетельствуют, что архиепископ Аймон мечтал создать институт, который бы обеспечивал провинции настоящую независимость. Графы Каталонии, которые поначалу ограничивались участием в заседаниях синода, вскоре стали вставлять эти решения в свои собственные приказы, но не без изменений, которые превращали мало-помалу Божий мир в графский. В Лангедоке и особенно в диоцезах центрального массива развитие денежного обмена в XII веке позволило иметь «ассоциациям мира» свой собственный бюджет: в их пользу взимались определенные суммы под названием «мировое», из них возмещали ущерб потерпевшим от беспорядков и на них организовывали карательные экспедиции. Собирали их приходские священники. Кассой распоряжался епископ. Но очень скоро этот налог стал использоваться совершенно по-другому. Магнаты - в частности граф Тулузский, а вместе с ним и господа и феодалы многих других графств - стали принуждать епископов делиться с ними доходами; со временем и сами епископы забыли первоначальное предназначение этих денег. В конце концов самым долгосрочным результатом мощного движения самозащиты был этот налог, который исчез только вместе со старым режимом и был ранним предвестником территориального налога.

Кроме Роберта Благочестивого, который созывал ассамблеи с тем, чтобы присутствующие клялись соблюдать мир, остальных Капетин-гов не слишком заботило существование этого института: возможно, они считали его существование посягательством на собственную миссию блюстителей порядка. Когда при Людовике VI прихожане пошли на осаду феодальных замков, то это было службой королю. И когда его преемник в 1155 году объявил мир на десять лет, то как бы ни была значима для этого мира постоянная деятельность мирных лиг, декрет о нем был выражением прежде всего монаршей воли. Зато в самых могущественных северных герцогствах Франции, Нормандии и Фландрии, правители сочли нужным участвовать в клятвах мира. В 1030 Бодуэн IV Фландрский объединился с епископом Нойон-Турне с тем, чтобы созвать обширное собрание для коллективной мирной клятвы. В 1043 году совет в Кане, вполне возможно, не без влияния фламандских грамот, объявил Божье перемирие. Но в герцогствах не было и речи о каких-либо вооруженных объединениях. Их бы никогда не потерпели, да и большой необходимости в них не было. Очень скоро граф ли, герцог, - в Нормандии этому способствовала традиция скандинавского права, - заменили церковь, взяв на себя функции законодателей, судей и охранителей общественного порядка.

В империи движение мира имело самые длительные последствия и самые неожиданные повороты. Мы уже знаем, как резко не принимали его поначалу. Но с XI века уже собираются большие ассамблеи для общего примирения и отказа от всяческого насилия. Однако собираются они по декрету короля и собрания именуются королевскими. Так происходит до ссоры Генриха IV с папой Григорием VII. После чего первое Божье перемирие было провозглашено в 1082 году в Льеже епископом, собравшим баронов своего диоцеза. Место и дата заслуживают особого внимания. Лотарингия больше, чем Германия, была подвержена влияниям, приходящим с Запада. Всего-навсего пять лет прошло с того времени, как против Генриха IV поднялся первый анти-король. Ассамблея в Льеже, собранная имперским епископом, не несла ничего антимонархического. Генрих одобрил ее. Но из Италии. Примерно в то же время в той части Германии, где не признавалась императорская власть, бароны стали объединяться, ощутив необходимость борьбы с беспорядком. Церковь и местные власти тоже почувствовали необходимость взять на себя королевские обязанности.

Но императорская власть была еще достаточно сильной, чтобы отказаться от них в пользу кого бы то ни было. По возвращении из Италии Генрих IV стал издавать законы против насилия. С этих пор императоры и короли время от времени обнародуют обширные указы, касающиеся мира, то в одной какой-нибудь провинции, то в империи целиком. Однако эти указы не были повторением старого. Дошедшее до Германии через Лотарингию влияние французских мирных клятв сказалось в том, что когда-то общие и абстрактные указы превратились в достаточно подробные указания. Через некоторое время в них стали появляться предписания, которые к первоначальной тематике имели весьма отдаленное отношение, «Friedesbriefe - единственные законы, которыми пользуется Германия», - совершенно справедливо отмечено в швабской хронике начала XIII века (365). Деятельность мирных лиг имела самые неожиданные последствия: в Лангедоке она способствовала появлению нового налога, а в Германии возобновлению королевской законодательной деятельности.

В Англии X и XI веков тоже были лиги или гильдии мира, но несколько своеобразного характера. Первые письменные документы лондонских гильдий, которые мы имеем, относятся к промежутку между 930 и 940 годами; эти удивительные свидетельства царящего в те времена насилия и беспорядка противопоставляют им оперативное правосудие: наличие преследователей, которые гонятся по тропам за угонщиками скота - чем не вестерн героических времен «Границы»? Но это была светская полиция редкой сплоченности, народное уголовное право, чья кровавая суровость - документы тому свидетельство - шокировала короля и епископов. Под гильдией германское право понимало сообщество свободных людей, не связанных между собой родством; родство в какой-то степени гильдия и замещала: клятва, совместные трапезы, которые в языческие времена сопровождались жертвенными возлияниями, иногда общая касса, и всегда обязательство взаимной помощи были главными и отличительными чертами гильдий: «в дружбе и в мести, мы всегда будем вместе», - говорится в лондонских ордонансах. В Англии, где отношения личной зависимости возникли гораздо позже, чем на континенте, эти сообщества не были запрещены, как в государстве Каролингов, напротив, они были приняты королями, которые надеялись с их помощью поддерживать порядок. У человека могло не оказаться родственников, у него могло не быть господина, в этом случае гильдия возмещала недостающие связи. После завоевания сильное нормандское государство не отказалось от англосаксонской традиции взаимной поддержки. Она стала называться frankpledge - краткую историю этого понятия мы уже очертили (366) -и превратилась в часть новой сеньориальной системы. Своеобразие развития английского общества состояло в том, что оно от жизни коллектива свободных людей, лишь частично подчиненных власти правителя, резко перешло к жизни подданных могущественного монарха; миротворческие институты французского типа не могли возникнуть и прижиться при сильной монархической власти.

Но и на континенте воплотить мечту о мире, который так ревностно пытались установить с помощью договоров и клятв, удалось все-таки королям и герцогам, которые сумели по-новому организовать внутренние силы.

Г л а в а V. НА ПУТИ К ВОССТАНОВЛЕНИЮ ГОСУДАРСТВА: НАЦИОНАЛЬНЫЕ ВАРИАНТЫ

Основания для перегруппировки сил

На протяжении второго периода феодальной эпохи власть, которая была так распылена, начинает понемногу концентрироваться, но не путем возникновения новых институтов, а путем возникновения у старых институтов совершенно новых возможностей управления. Германия кажется исключением на этом фоне, но это впечатление мнимое, поскольку государственная власть не означает обязательно власть короля. Процесс, стало быть, был повсеместным, значит, и причины его возникновения были общими для всего Запада. Составляя их перечень, достаточно прочитать в обратном порядке список тех, которые повели к распылению.

Прекращение набегов, с одной стороны, освободило королевскую и герцогскую власть от долга, который истощал их силы, а с другой, способствовало росту населения, которое заселило и распахало многие залежи и пустоши. Заселенные земли способствовали порядку, а увеличение рабочих рук обновлению городов, развитию ремесел и торговли. Увеличилось и количество денег. Благодаря расширению денежного обмена вновь стали поступать налоги. С поступлением налогов стало возможно содержать оплачиваемых чиновников, а не пользоваться давно уже неэффективными услугами тех, кому должности доставались по наследственному договору. Стало возможно содержать армию. Безусловно, и крупные, и мелкие сеньоры тоже старались извлечь выгоду из экономических перемен, как мы видели, они назначали тальи. Но у короля, у герцога земли и вассалов было почти всегда больше, чем у кого бы то ни было. К тому же сама природа королевской власти была особенной по сравнению с другими, поэтому у короля было больше возможностей повышать налоги, особенно с церквей и городов. Ежедневный доход Филиппа Августа равнялся примерно половине годового дохода одной принадлежащей монахам сеньории, которая, правда, не числилась среди самых богатых, но обладала весьма обширными землями в весьма процветающей провинции (367). Таким образом, государство вновь стало располагать тем, что дает неоспоримое превосходство - богатством, которое было неизмеримо больше всего, чем владели отдельные фамилии, или даже несколько фамилий вместе.

Менялось и общественное сознание. Культурное «Возрождение» конца XI века подготовило умы к восприятию социальных связей более абстрактного характера, каким было подчинение человека государству, по сравнению с подчинением человека человеку. Воскресли воспоминания о могучих государствах, о просвещенных монархиях прошлого: о Римской империи, чьи властители-самодержцы, законодательные кодексы и исторические книги дышали величием, об окруженной легендами империи Каролингов. Конечно, образованных людей, на кого могли повлиять подобные представления, было ничтожно мало по сравнению с числом неграмотных. И все-таки слой образованных стал гораздо шире. Образование сделалось достоянием светской среды, к нему стремилась уже не только высшая аристократия, но и простое рыцарство. На правящие должности монархия предпочитала назначать рыцарей, а не духовных лиц: времена были такими, что глава любого округа должен был быть одновременно и главой военного отряда; рыцарей не отвлекали от земных дел дела небесные, и они давно уже стали знатоками законов и правил, поэтому средней руки дворяне, гораздо раньше буржуазии, стали главным штабом обновленных монархий: Англии Генриха Плантагенета, Франции Филиппа Августа и Святого Людовика. Обычай, привычка и умение писать позволили государям завести у себя канцелярии и административные архивы, благодаря которым власть обеспечивает себе долгую жизнь. Списки обязанностей, связанных с феодами, бухгалтерские счета, регистрация полученных и отправленных посланий - такие документы появляются в изобилии начиная с середины XII века в англо-нормандском государстве, в самой Нормандии и на Сицилии; к концу того же века и на протяжении следующего - во Франции и большинстве европейских герцогств. Их появление служит своеобразным сигналом: зарождается новая власть - новая или, вернее, существовавшая только в больших церквях или при папском дворе, и начавшая распространяться - имя ей бюрократия.