Ферма

— Ты поступил правильно, что вернулся. Но я справлюсь.

Мои слова Марка явно не убедили.

— И какой у тебя план?

— Сначала я дослушаю ее до конца, а потом мы решим, нуждается ли она в лечении. И стоит ли обратиться в полицию.

— В полицию?

— Пока еще ничего толком не ясно. — Помолчав, я добавил: — Сюда летит мой отец. Он передумал. Его самолет должен приземлиться уже совсем скоро.

— Он тоже приедет сюда?

— Да.

— Ты уверен, что хочешь, чтобы я ушел?

— Она не будет говорить, если ты останешься в квартире. Во всяком случае, если и будет, то не так свободно, как раньше.

Марк ненадолго задумался.

— Ладно, я уйду. Но вот что мы сделаем. Я буду в кафе за углом. Почитаю, займусь кое-какими делами. Это в двух минутах ходьбы. Позвони мне, если что-то изменится. — Уже открывая дверь, он бросил мне на прощание: — Смотри не оплошай.

Я ожидал, что мать будет подслушивать, но коридор оказался пуст. Поднявшись наверх, я увидел, что она стоит у окна, и подошел к ней. Она взяла меня за руку и произнесла его имя так, словно пробовала на вкус:

— Марк… — После чего, словно в голову ей только что пришла неожиданная мысль, предложила: — Расскажи мне, как ты живешь.

Не в силах справиться с обуревавшими меня чувствами, я лишь молча сжал ее руку. Должно быть, мама поняла меня, потому что заговорила сама:

— Я помню наш отпуск на южном побережье. Ты тогда был еще совсем маленьким, тебе только-только исполнилось шесть лет. Было очень жарко, и над нами голубело чистое небо. Мы поехали на пляж в Литтлхэмптоне, рассчитывая, что погода весь день будет замечательная, но, приехав туда, обнаружили, что с моря дует пронизывающий ветер. Решив не сдаваться, мы укрылись за песчаной дюной, которую намело ветром в конце пляжа. Мы улеглись в выемку на вершине и совершенно не чувствовали ветра, если не высовывались из нее, конечно. Сверху пригревало солнышко, да и песок был теплым. Мы лежали так довольно долго, загорали и даже задремали. В конце концов я сказала: «Мы не можем остаться здесь навсегда». А ты посмотрел на меня и спросил: «Почему?»

— Мам, о моей жизни мы поговорим в другой раз.

Но голос матери оставался таким же печальным, как и на протяжении всего сегодняшнего дня:

— Не в другой раз, а сегодня. После того как я закончу свой рассказ и мы съездим в полицию, ты расскажешь мне о себе. А я буду слушать. Раньше ведь у нас не было тайн друг от друга.

— Их не будет снова.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— И мы вновь будем близки?

— Мы вновь будем близки.

Мать спросила:

— Ты готов услышать остальное?

— Готов.

Мы все делаем ошибки. Одни можно простить, другие — нет. Этим летом я совершила непростительную оплошность. В какой-то момент я усомнилась в том, что Мие грозит опасность.

Раз в неделю я ездила на велосипеде на пляж — не туристический, а тот, что дальше к северу. Он был дикий, покрытый песчаными дюнами и заросший папоротником. Сразу же за ним начинался густой лес. Здесь никогда не появлялись туристы, и я могла бегать без помех. Как-то вечером после тридцатиминутной пробежки я уже готова была повернуть обратно, как вдруг впереди, в лесу, заметила какое-то движение. Ярко-белое пятно, словно парус небольшого корабля, мелькало между сосновых стволов. Обычно в этом лесу и на пляже никого не было. А тут из-за стволов на берег вышла Миа, одетая в подвенечное платье, с венком на голове и букетом в руках. На ней было платье, которое надевают на праздник летнего солнцестояния [4] , чтобы отплясывать вокруг майского дерева. Я присела за кустом папоротника, решив посмотреть, что она будет делать дальше. А она зашагала по пляжу, подошла к заброшенному маяку, повесила венок на дверь и скрылась внутри.

4

Праздник летнего солнцестояния — в Швеции его празднуют в выходной день в конце июня. Начинается он с того, что собравшиеся, одетые в цветастые платья и яркие костюмы с лентами, воздвигают украшенный цветами столб, так называемое «майское дерево», вокруг которого водят хороводы с последующими обильными возлияниями.

Мне казалось, что я стала действующим лицом сказки о привидениях, — вот только девушка была настоящей, как и следы ее ног на песке. Миа явно кого-то ждала, подавая цветами сигнал, что она уже здесь, внутри маяка. Я твердо решила, что должна увидеть того, кто придет на свидание с ней. Но, чем дольше я ждала, тем в большее смятение приходила: а не увидел ли меня тот, второй? Может, он прячется в лесу и ждет, чтобы я ушла? Прошел час, и я растерялась окончательно. Миа ничуть не выглядела расстроенной и подавленной. Она подошла к маяку совершенно свободно и беспрепятственно, по собственной воле. Меня разбирало любопытство, но я уже начала замерзать. Боясь заболеть перед самым праздником летнего солнцестояния, я решила, что пора возвращаться.

Я никогда не прощу себя за то, что поторопилась тогда. Теперь я уверена, что тот, кто все-таки пришел на свидание с Мией, и был ее убийцей.

* * *

Меня так и подмывало забросать мать вопросами, но я уже видел, что она не избегает подробностей, а неуклонно подводит меня к объяснению и описанию финальных событий, включая смерть девушки. Мама так и не присела и, похоже, не собиралась этого делать. Не снимая сумки с плеча, она открыла ее и вытащила пригласительный билет на фестиваль летнего солнцестояния.

Ежегодно город устраивает два разных праздника летнего солнцестояния. Один — для туристов, а второй, более престижный, — для местных жителей. Я держу в руках постоянно действующее приглашение на первую церемонию, такие раздают на пляжах и в гостиницах. Хотя здесь нарисованы дети, танцующие вокруг майского дерева, с цветами в золотистых кудрявых волосах, что подразумевает беззаботный праздник, на самом деле это чисто коммерческое предприятие по выкачиванию денег. Сама же организация праздника обходится очень дешево. Откуда мне это известно? Потому что я на нем работала. Однажды к нам на ферму заехала Миа и сказала, что есть возможность подзаработать. Откуда-то она узнала, что у нас почти нет денег, и пыталась помочь нам. Я обратилась к организаторам, и те дали мне работу в палатке, где продавали пиво и шнапс.

В день празднества, рано утром, я прибыла на поле, принадлежавшее Хокану, представляя, что вот сейчас увижу огромную толпу людей, собравшихся, чтобы устроить грандиозное событие. На наши плечи легла большая ответственность. Фестиваль символизирует любовь к своей земле и родине, уходя корнями к языческим праздникам урожая. Но моим глазам предстало унылое зрелище. Белая брезентовая палатка, в которой подавали еду и напитки, оказалась грязной и старой. Повсюду стояли мусорные корзины и висели указатели, нарисованные от руки. Не делайте того… Делайте вот это… Длинный ряд пластмассовых туалетных кабинок выглядел куда более импозантно, чем само майское дерево. В стоимость билета входили закуски и безалкогольные напитки. В общем, цена в двести крон, то есть около двадцати фунтов, если подумать, не казалась чрезмерной. Впрочем, вскоре выяснилось, что угощение готовится из самых дешевых продуктов. Помнишь, я рассказывала, что Хокан попросил нас принести на пикник картофельный салат? Я собственными глазами увидела, насколько невысоко он ценится: его готовили прямо в ведрах, помешивая огромными черпаками. Угощение, достойное туристов. Именно поэтому Хокан и попросил меня принести на вечеринку блюдо для туристов, потому что считал меня туристкой в Швеции.

В палатке со спиртным подавали пиво и алкогольные напитки, и обслуживающего персонала здесь было больше, чем в павильоне с едой, где за ней выстраивались огромные очереди длиной в несколько сотен метров. Это делалось намеренно, чтобы отбить у гостей желание приходить за второй порцией. Можно не говорить, что посетители, в первую очередь мужчины, быстро переключались на палатку с пивом. Мы работали не покладая рук. Впрочем, что бы я ни думала об организации праздника, люди веселились от души. Погода стояла теплая, и гости явно рассчитывали хорошенько отдохнуть и получить удовольствие.

Во время перерыва я подошла к майскому дереву, где шло представление. Здесь танцевали студенты, одетые в национальные костюмы. Пока я смотрела на них, кто-то похлопал меня по плечу, и, обернувшись, я увидела Мию, которая на сей раз была одета не в белое платье с цветами в волосах, какой я видела ее на диком пляже, а держала в руках пластиковый пакет для сбора мусора. Она сообщила мне, что специально вызвалась заниматься столь непривлекательной работой, чтобы не переодеваться и не привлекать к себе ненужного внимания. Еще тогда ее слова показались мне странными. Почему красивая молодая женщина не любит, когда на нее смотрят? Миа рассказала мне о прошлогоднем фестивале Святой Лючии [5] , празднике света в самый темный день года. Церковь решила поставить целую пьесу о том, как выбирают подходящую девушку на роль Санта Лючии — святой со свечами в волосах. В этой вымышленной пьесе есть такой персонаж — фанатичный регент церковного хора, который отбирает девушек, исходя из стереотипных представлений о шведской красоте. Девушка, на которой он останавливает свой выбор, оказывается грубиянкой и драчуньей, зато она красива и у нее светлые волосы. Героиня, которую играла Миа, осталась незамеченной из-за своего цвета кожи, хотя она-то и была самой чистой сердцем. Во время церемонии грубиянка, идущая в голове процессии, спотыкается, и ее волосы вспыхивают из-за того, что она слишком обильно сбрызнула их лаком. Героиня Мии гасит пламя, подвергая опасности собственную красоту. Пьеса показалась мне слишком уж своеобразной и даже нелепой. Но самое странное заключалось в том, что по окончании пьесы с вымышленной процессией состоялось настоящее шествие с подлинной Санта Лючией, в котором Мие отводилась уже главная роль. По словам девушки, все это отняло столько сил и времени, что она зареклась выступать перед большой аудиторией.

5

Согласно сборнику «Legenda Aurea» («Золотая легенда»), девушка по имени Люсия (Луция, Лукия, Лючия) жила в городе Сиракузы в конце 200-х годов нашей эры. Судя по всему, она была из богатой, возможно, аристократической семьи. Будучи против желания помолвленной с язычником, она выпросила у матери свое приданое и отдала его бедным. Жениху Люсии такой оборот очень не понравился, и он обратился за помощью к императору, обвинив Люсию в христианстве. Незадолго до этого указом императора христианство было запрещено, и всех его последователей следовало предавать мучительной смерти. Люсию приговорили к заключению в публичном доме, но исполнители приговора не смогли сдвинуть ее с места, как ни пытались. Тогда было принято решение сжечь ее на костре, но хворост сгорел, не причинив ей вреда. Конец жизни Люсии положил палач, отрубив ей голову.