Фея-крестная Воробьёва

— Будем давить на бессознательное! — подкинули классную идею мои внутренние солдатики.

И для того, чтобы все выгорело наверняка, в понедельник с утра я надела платье и заплела косы, чтобы выглядеть точь-в-точь, как в школе. Только накрасилась поярче, ясное дело. Потому что восьмой класс — это восьмой класс, а двадцать семь лет и работу в крупной фирме еще никто не отменял.

Мой внешний вид ожидаемо всколыхнул общественность. Коллеги похихикали, и судя по участившемуся бряканью клавиатур, рьяно обсудили меня в мессенджерах. Ну и ладно. Меня волнует только один человек. Который, кстати, все не спешил появляться.

Работы накопилось реально много. Помимо того, что нужно было срочно решать текущие дела, надо было решить вопросы с празднованием Нового года со своим ехидным коллективом. А раз они такие все тут общительные подобрались, устрою им по-настоящему королевский Новый год. Корпоратив я правда забронировала в нашем драматическом театре, выбрав по-настоящему нудную постановку. Но чтобы немного сгладить впечатление, заказала богатый и обильный фуршет до и после представления, и даже алкогольных напитков заказала чуть больше, чем обычно полагается на такую компанию.

С другой стороны, ничего такого. Я могла заказать спектакль на корейском! Вот бы они там все поумирали, подогнув пальчики, натренированные в обсуждениях в соцсетях, слушая переводчика!

— Му-ха-ха-ха — изобразила я внутри себя сатанинский смешок, глумливо потирая ручки, представляя мучения ушей каждого из пчелок в тисках корейских слов.

— Воробьева! Ты меня пугаешь!

Вот черт, я что, вслух хохотала?!

Сделала невинные глазки и повернулась к Максиму. Ну наконец-то!

— Максим, не язви, тебе это не идет! — чего он такой хмурый? — Как дела? Все нормально?

— Нормально, все хорошо, вот только… — он осекся и посмотрел в сторону открытой от жалюзи «стекляшки» — кабинета Грымзы.

— Что — «только»? Максим, не пугай меня!

— Да нет, все в порядке. А ты чего сегодня вся такая… такая…умм… — он закусил губу.

— Непривычная?

— Да нет, наоборот, очень даже привычная! — слишком уверенно заявил он.

— Это-то и пугает… — мне послышалось, или он правда это сказал?

— Все для тебя, Максимушка, все для тебя! — вытянулась по стойке «смирно» на стуле, выпятив грудь колесом.

Он возвел глаза к потолку, пошевелил губами, кажется, считая, как минимум до десяти, и приступил к работе.

Внутренние солдатики требовали боевых действий и свернули лагерь для отдыха, готовые к наступлению. Пора!

— Максим, можно с тобой поговорить?

— Да, да… я слушаю, — оторвался, наконец, от документов.

— Давай выйдем.

— Давай. Может быть, здесь поговорим? Что-то случилось? Тебе помощь нужна? С удовольствием помогу.

— Нет-нет, это личное!

Максим нехотя поднялся и пошел за мной к дверям.

Солдатики внутри приготовились к бою и в предвкушении поглядывали на победный флаг. Вот сейчас я ему скажу о своих чувствах, и он поцелует меня, и мы вернемся в наш рабочий улей уже другими людьми. Меня затопила волна нежности к нашему общему будущему. Представилось, как Максимка целует меня перед и после рабочего дня, придерживает двери, пропуская в кабинет, или на выходе, и при этом смотрит родными глазами, наполненными неприкрытой любовью.

Мы встали у окна в углу коридора. Максим присел на подоконник, сложив руки на груди, оказавшись на одном уровне со мной. Я улыбнулась. Облизнулась. Внутренний солдатик дает команду:

— Пли!

И я плюю. То есть плию. В общем, начинаю.

— Максим, мы знакомы с тобой сто лет. И даже больше, — делаю шаг как можно ближе. — Мы уже не просто знакомые, а даже, можно сказать, родные люди, — еще один шаг. — Столько лет провели бок о бок в школе, и сейчас работаем вместе, мне кажется, что это судьба ведет нас рядом, чтобы мы были вдвоем, ты так не думаешь? — заглядываю в его посветлевшие на солнце карие глаза.

Глаза улыбаются, и горят, и блестят, но сам Максим напряжен.

Он жадно осмотрел мое лицо и выпрямился, отвернувшись к окну.

Нервно взъерошил волосы, оперся обеими руками о подоконник.

Вздохнул.

Смотрю на него ясными глазами с радостным предвкушением. И медленно понимаю, что что-то идет не так. Вообще не так должен вести себя мужчина, которому практически в любви признаются!

— Ален, ты выбрала неудачное время, чтобы пошутить надо мной.

Даже не поворачивается ко мне.

— Мы стали другими. Я больше не тот мальчик, что был влюблен в тебя. Я думаю, и тебе не нужно сейчас играть со мной, надо мной… Прости, если говорю что-то неправильно, — вполоборота он повернулся ко мне. — Но тебе нужно оставить эти игры, это даже не смешно. Ты прекрасная девушка, прекрасный человек, но я не хочу быть твоим очередным трофеем, твоей собственностью. Да и зачем тебе Я? Вокруг тебя итак множество ухажеров, протяни руку да выбери любого.

Он неожиданно обернулся. Отошел дальше по коридору.

— Прости, но тебе нужно оставить эту мысль. Я не нужен тебе.

Он развернулся и чуть ли не побежал по коридору. От меня. От оглушенной и растерянной меня.

Я прижалась лбом к холодному стеклу. Главное — не разреветься. В конце концов, это не конец света, кого не бросали? И я бросала, и меня. кажется. бросали… так больно…не знаю, может быть, в детском саду?!

Мои солдатики растерянно побросали оружие и ревели, глядя на сугробы за окном. Вслед за ними разревелась и я.

— Эй, Ален, ты тут? — сквозь отчаянное шмыганье услышала я голос Ульяны. Подружка сразу поняла где меня искать — в подсобке, где хранился нужный и ненужный инвентарь. Я сидела на каком-то барабане, чтоли, укрытом мешковиной и всласть ревела, жалея себя, свою загубленную молодость, представляя себя одинокой старухой с котами, прикармливающей на лавочке голубей. Мысленная старуха из меня получилась какая-то странная, с яркими красными губами, в шляпе с пером, меховом зеленом тулупе. В общем, жалкое зрелище. От этой мысли стало почему-то еще горше и я снова заревела в голос.

— Похоже, тут, — донесся до меня сначала голос Ульянки, потом глухой стук, звон разбитого стекла, короткое ругательство и стук каблучков, остановившихся возле моего барабана.

— Чего ревем?

— Меня Максим брооосил!

— Какой еще Максим?

— Леонииидыч!

— Какой еще Леонидыч?

Ну что за тугодумность у такой образованной барышни? Я даже перестала реветь и уставилась на нее, оторвав ладошки от лица.

— О боже.

Я снова закрыла лицо руками.

— Видинеев, чтоли?