Фея придёт под новый год
Шрифт:
— Разумно, — признала я, помогая ему добраться до кабинета. — Ребенку совсем незачем дышать винными парами.
— Незачем… — согласился хозяин с такой покорностью, что я смутилась.
Веду себя, как ревнивая жёнушка. А ведь Элизабет Белл в этом доме — всего лишь прислуга. Пусть и укралась на бал, потанцевать до полуночи. А благодаря кому это произошло? Кто был доброй феей-крёстной этой ночи? Вот то-то же. Надо быть благодарной.
— Простите, я не ругаю и не осуждаю вас, — сказала я уже мягче. — Просто волновалась за вас.
Мы были уже на пороге кабинета, но хозяин
— Волновалась? — хрипло рыкнул господин Тодеу. — Из-за меня?
Ну вот, я почувствовала, что краснею. Незачем было говорить такие вольности…
— Представляешь, как я волновался, когда не нашел тебя в доме мэра? — продолжал господин Тодеу, и я удивлённо посмотрела на него.
Значит, он вовсе не потрясен тем, что я ждала его, что переживала…
Он прислонился к косяку спиной, отказываясь входить в комнату, хотя я тянула его внутрь, чтобы поскорее закрыть двери, пока рычание льва не разбудило детей, или пока не услышала госпожа Бонита и не выскочила в коридор.
— Идёмте же, — шёпотом упрашивала я его. — Заходите, господин Тодеу…
Но он не слушал меня и вдруг заявил:
— Я там чуть не спятил, когда ваша милость усвистали с бала, никому ничего не сказав.
Ваша милость?! Я отпрянула от него, будто он меня ударил. Ваша милость?.. Неужели, меня узнали?.. Неужели…
— Что ты так перепугалась? — он с отвращением потянул шейный платок, распуская узел. — Я хоть и пьяный, но не страшный… Какого чёрта ты ушла одна? Монтроз — это не королевский садик с птичками. Тут очень неравнодушны к хорошеньким служаночкам, которые ходят по улице в гордом одиночестве.
— Не так уж вы и пьяны, — заметила я ледяным тоном, успокоившись после слов про служаночку. — Какую речь произнесли — как по бумажке читали.
— Может, я и пьяный, но не слабоумный, — он избавился, наконец, от шейного платка и швырнул его в кресло, но не добросил, и платок упал на пол. — Почему ты убежала?
— Если помните, так и было задумано, — ответила я, поднимая платок и вешая его на спинку стула. — Чтобы я ушла до полуночи.
— Ты ушла раньше, — упрекнул он меня, добираясь до дивана. — И одна. Почему? Тебя кто-то обидел? Ванесса своей болтовнёй?
— Принесу вам подушку, — сказала я, не желая продолжать этот разговор.
Как будто дело только в Ванессе. Все кругом виноваты, один господин Тодеу — в белом камзоле.
Я была уже возле порога, когда хозяин окликнул меня:
— Не надо подушки. Прошу, подойди.
Какая странная просьба. Я заколебалась, и господин Тодеу сразу это заметил. Значит, я права — не слишком он и пьяный.
— Не бойся, — позвал он. — Просто хочу что-то тебе сказать.
Ещё не легче. Теперь мне стало страшно уже по-настоящему. Как говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И что мне делать, если сейчас господин Тодеу признается мне в любви?..
От этого сердце сладко задрожало, но сама я тоже задрожала, потому что знала — мне нельзя слушать подобных признаний. Нельзя, потому что это неправильно, потому что я в бегах и должна исчезнуть из этого
дома и из этого города весной, и ещё… я могла наделать глупостей. А глупости в мои планы сейчас никак не входили.— Хоть бы разулись, прежде чем лезть на диван, — сказала я, чтобы сбить с хозяина романтичный настрой.
— Забыл как-то, — он помотал ногой, сбрасывая сначала один сапог, потом другой, и кротко спросил: — А камзол поможешь снять?
— Вы как ребенок, — я помогла ему снять камзол, повесила его на спинку стула — туда же, где уже висел шейный платок, и поставила сапоги у порога, чтобы сам же хозяин о них не споткнулся.
Пока я всё это делала, господин Тодеу следил за мной взглядом, не отрываясь. Его внимание и волновало, и настораживало, поэтому я поспешила попрощаться, прежде чем зашел разговор, который мог быть опасным для меня.
— Спокойной ночи, — пожелала я хозяину. — Вернее — спокойного утра и дня.
— Я же попросил вас подойти, — напомнил он.
— Зачем? — я не двинулась с места, готовая сорваться и бежать, если он опять заведет речь о чувствах.
— Хочу вам кое-что сказать.
— Вы пьяны, поэтому думаю, что лучше бы нам…
Но господин Тодеу решительно перебил меня:
— Гибастиас — глава королевской трансатлантической компании. Той самой, которая торгует живым товаром. И не обязательно — черным. Поэтому я ещё раз попрошу вас не бегать по Монтрозу ночью и одной.
Я поняла всё сразу, больше точно не понадобится объяснять.
— Тот смуглый господин в костюме филина, ваш деловой партнер — работорговец? — тихо спросила я. — И вы…
— А я — всего лишь контрабандист, — ответил он, в упор глядя на меня. — Я торгую солью, но не живым товаром.
— Солью выгоднее?
— Просто уважаю чужую свободу, — он заложил руки за голову, устраиваясь на диване поудобнее. — И не хочу, чтобы вы по глупому безрассудству попали на один из кораблей известной вам компании. Поэтому теперь — никаких прогулок…
— Обещаю! — выпалила я.
— Подойдите, — повторил господин Тодеу, и теперь я подошла к нему сразу же, без пререканий, и присела на краешек дивана, послушно сложив руки на коленях.
Еле слышно потрескивала свеча, рокотал прибой, а мой хозяин продолжал:
— У Гибастиаса дурная репутация. Где бы он ни появился — там всегда пропадают люди. Чаще всего — красивые юноши и девушки. Поэтому мне очень не понравилось, когда он обратил внимание на вас.
— Думаю, это было всего лишь приглашение… — залепетала я.
— Хорошо, если так, — сказал господин Тодеу необыкновенно жестко. — Но сегодня за вами следили.
— Следили?!
— Когда вы убежали из дома мэра, за вами шел мужчина. Мне он не знаком, он точно не из Монтроза. У Гибастиаса много слуг по особым поручениям. И поэтому м-м-м… — он замычал, потом покачал головой, собираясь с мыслями, и закончил: — м-мне бы не хотелось, чтобы вы стали «особым поручением». Будьте осторожной, Элизабет. Те, кто попадает им в руки…
— Вам нет необходимости рассказывать об этом, — теперь я перебила его. — Господин Тодеу, я знаю про трансатлантическую компанию не понаслышке. Когда-то они похитили меня.