Фейри с Арбата. Гамбит

– На пиво хватит, - резюмировал Сенька, когда буквально в десяти шагах панки принялись расчехлять бас.
– Пора сворачиваться.

Нахальных укуренных деток весь Арбат считал стихийным бедствием, но связываться не хотел никто. Потому - просто уходили за пределы слышимости, или уходили совсем. Настасья гневно засопела и уже открыла рот, обругать конкурентов. И закрыла - к ним протолкался новый слушатель. Вроде ничего особенного, только в толпе он выглядел как контрабас среди скрипок - вроде родня, но дальняя.

Лиля его сразу узнала. Тот испанский разбойник из кафе, еще улыбался сочувственно - и он же курил на крыльце, точно: высокий, коричневая дубленка, пахнет вишневой смолой. Сейчас разбойник тоже улыбался, чуть заметно. А в руках у него была коробочка.

Он бросил что-то в футляр от гитары, подошел к Лиле, достал из коробочки орхидею и протянул ей.

– Играете чудесно.

И смешался с толпой. Настька присвистнула, тронула восковой лепесток ногтем.

– Широкий жест.

Лиля повертела орхидею в руках, посмотрела на Сеньку, прыснула и сунула цветок ему за ухо. Сенька выпучил глаза и заржал, Настасья фыркнула и тоже заржала. Один Мастер Тыква, он же ударник от бога, он же мизантроп с аккордеоном из районной музшколы, недоуменно пожал плечами и спросил:

– Что, собираемся?

– Неа, - ответила Лиля и уставилась в небо. Уходить расхотелось - захотелось напоследок выдать что-нибудь этакое, чтобы слушатели ахнули. Чтобы посмотрели... не как разбойник с орхидеей, а как... как Эри.

Лиля мысленно выругалась - нашла ценителя! Игрового персонажа! Только что делать, если ее никто не слушал так, как он? Тряхнула головой, поднесла флейту к губам и заиграла вступление. Соль-минор, пять тактов до вокала... Мастер Тыква счастливо вздохнул и поднял на стойку свою "маленькую радость" - комплект из восьми там-тамов, собственноручно изготовленных им из долбленных тыкв. Сенька вступил на третьем такте, а потом - Настасья, тихо и проникновенно:

– Все иду-спешу к забытому дому... А услышит меня кто, кто ответит?

Отвечал ей Тыква, неожиданным для такого нескладного парня мягким басом:

– Я услышу, моя боль-моя радость, я отвечу, я - бурьян придорожный.

Флейта в лилиных руках казалась тростниковой дудочкой, вспоминался запах костра, еловых веток, конского пота. И тепло рябинового месяца в ладони...

– Плащ истерся, сапоги износились...

Кто же ждет в родной сторонке бродягу? – Черный ворон, моя боль-моя радость, Черный ворон да степные шакалы. – Голова седа, душа опустела... Чем же встретят у родного порога? – Серым пеплом, моя боль-моя радость, Серым пеплом да обугленным камнем. – А как лягу, брат, тебе на колени, Кто всплакнет, кто помянет добрым словом? – Зимний ветер, моя боль-моя радость, Зимний ветер да весенние грозы.

Флейта вздыхала степным ковылем, плакала дождем, а Лиля почему-то думала о парне из Барнаула, который написал текст песни. Такой же, как они, не от мира сего математик, по выходным сочиняющий сказки и вот такие дивные стихи. Тыква нашел его в сети, прочитал все недописанные романы и как-то всем им тыкал в нос бумажку со стихами, а они отмахивались. Пока Сенька не сжалился и не прочитал. Он тут же сыграл вот эту, умгарскую народную, на пальцах показал Лиле, что тут за флейтовое соло после третьего куплета, а Настасья спела - как само поется. Наверное, это была самая лучшая их песня...

Надо сыграть ее Эри. Ему понравится.

На этой мысли последний проигрыш закончился, Лиля отняла флейту от губ и огляделась. Публика молчала. Даже панки, и те молчали. Слушали. Вот так, в молчании, они собрали инструменты и ушли. Даже пятитысячную бумажку, наверняка брошенную бородатым разбойником из игрового центра, делили без комментариев.

Лишь у метро Сенька спросил ее:

– Проводить тебя? Что-то совсем не весела, подруга.

Она отказалась: не было сегодня настроения ни гонять чаи, ни трепаться. Устала, просто устала. И почему-то казалось, что ее в родной стороне кто-то ждет, только сторона эта не здесь, совсем не здесь.

***

Утром, сварив кофе, Лиля спохватилась, что надо позвонить Насте. Та спросонья витиевато намекнула, что у дорогой подружки совсем крыша поехала - в десять ночи звонить. Но предупреждение, что до четверга Лили не будет, выслушать соизволила. Сочно зевнула и пробурчала, что не страшно, у Тыквы тоже неделя занята - ученики сдают экзамены, так что играть будем в субботу. И отключилась.

А Лиля устроила себе ванну, разболтала в ней полбутылки пены и неожиданно задремала. Проснулась около двух, - вода остыла, пена разошлась, - вылетела из ванны и помчалась одеваться. К метро летела, как призовая лошадь, боялась опоздать.

И в центр ворвалась, еле дыша от гонки, в расстегнутой куртке, с мокрыми взъерошенными волосами и красная, не хуже спелого помидора. Внимания на нее сначала не обратили - в общем зале был скандал. Грандиозный, совершенно безобразный скандал - прелестная дева в курточке из меха неизвестного животного топала стройными ножками в модных сапогах и нецензурно орала, что они права не имеют не дать ей поиграть, и все еще пожалеют! Вот прямо сейчас и пожалеют!

Очередной отказник, подумала Лиля. Наверное, пробовалась на полный контакт и не прошла медкомиссию. Или психологов.

Пара менеджеров мягко и совершенно безрезультатно увещевали деву. А вот игроки в зале на нее не обращали особого внимания, разве что морщились, когда скандалистка брала особенно высокие ноты.

Лиля постаралась как можно быстрее пересечь зал. Не удалось - девица ее заметила. Замолчала. Перевела дыхание. И завопила снова - уже предметно. О том, куда мастера смотрят, что такую мышь в обмороке до игры допускают, или тут у них специально реабилитационный центр для нищих и убогих? Стало тошно и по-глупому, чуть не до слез, обидно. Ну мышь, не поспоришь. Тощая и белесая. Косметика могла бы помочь, да вот беда - на обычную косметику у Лили была аллергия, а на гипоалергенную не было денег. Ну да, и джинсы с распродажи. Зато купленные на свои кровные, а не выклянченные у богатого папы. И кто, собственно, дал этой моднице право на нее орать?

Лиля остановилась. Посмотрела на девицу. И протянула с Настасьиными интонациями:

– Насчет нищих - не знаю, а для убогих - точно нет! Вас же не взяли.

За спиной послышались хлопки и смутно знакомый бас:

– Браво.

Девица захлопала глазами. Набрала воздуха в грудь. А Лиля обернулась. Давешний разбойник с орхидеей глядел на скандальчик и криво усмехался. Лиля на автомате оценила прикид, - скромная роскошь, до нефтяного магната чуток не дотягивает, - "Nikon" с длинным объективом на груди, рост в метр девяносто, широкие плечи и поджарую фигуру. Стало любопытно, что этот породистый экземпляр здесь делает? Один из этих, которые по веянию моды тусят на свежем воздухе, играют в рыцарские турниры и снимают юных дам-с прямо с седла? Ну, точно. Снимает!