Фиеста (И восходит солнце)

– Ах, так это была шутка! – сказала миссис Брэддокс.

– Да, – сказала Жоржетт. – Смеха ради.

– Ты слышал, Генри? – Миссис Брэддокс обратилась через стол к Брэддоксу. – Мистер Барнс представил свою невесту как мадмуазель Леблан, а на самом деле она Обэн.

– Ну конечно, дорогая! Мадмуазель Обэн, я очень давно ее знаю.

– О, мадмуазель Обэн, – обратилась к ней Фрэнсис Клайн и затараторила по-французски, очевидно, не испытывая, в отличие от миссис Брэддокс, горделивого изумления оттого, что и вправду говорит по-французски. – Вы давно в Париже? Вам тут нравится? Вы ведь любите Париж, не так ли?

– Кто это такая? – Жоржетт повернулась ко мне. – Я должна с ней говорить?

Она повернулась к Фрэнсис, сидевшей сложив руки и улыбаясь, вскинув голову на длинной шее, вот-вот готовой сказать что-то еще.

– Нет, мне не нравится Париж. Здесь дорого и грязно.

– Правда? А я нахожу его чрезвычайно чистым. Один из самых чистых городов во всей Европе.

– А я нахожу его грязным.

– Как странно! Но вы, возможно, пробыли здесь не слишком долго?

– Я пробыла здесь достаточно долго.

– Но здесь встречаются симпатичные люди. Это следует признать.

Жоржетт повернулась ко мне.

– Симпатичные у тебя друзья.

Фрэнсис была чуть пьяна и говорила бы и дальше, но принесли кофе, и Лавинь подал еще выпивку, а после мы вышли на улицу и направились в дансинг-клуб Брэддоксов.

Дансинг-клуб располагался в баль-мюзетт [16] на Рю-де-ла-Монтань-Сент-Женевьев. Пять вечеров в неделю там танцевали рабочие из квартала Пантеон. Один вечер в неделю там устраивали дансинг-клуб. По понедельникам был выходной. Когда мы пришли, там почти никого не было, не считая полицейского, сидевшего у двери, жены владельца за цинковой стойкой и самого владельца. При нашем появлении сошла по лестнице их дочка. Помещение занимали столы с длинными скамьями, а в дальнем конце располагалась танцплощадка.

16

Изначально народные танцы под оркестр с волынкой (фр. Musette); в ХХ в. волынку заменил аккордеон.

– Жаль, никого еще нет, – сказал Брэддокс.

К нам подошла дочка и осведомилась, что мы будем пить. Владелец забрался на высокий табурет рядом с танцплощадкой и заиграл на аккордеоне. На щиколотке у него висели колокольчики, и он встряхивал ими в такт мелодии. Все стали танцевать. Было жарко, и мы вспотели.

– Боже! – сказала Жоржетт. – Ну и парилка!

– Да, жарко.

– Жарко, боже!

– Сними шляпу.

– Хорошая идея.

Кто-то пригласил Жоржетт на танец, и я подошел к бару. Было на самом деле очень жарко, и аккордеон приятно звучал в жарких сумерках. Я пил пиво стоя в дверях, на прохладном ветерке с улицы. По крутой улице приближались два такси. Оба остановились перед дансингом. Вышла толпа молодых ребят – кто в джемперах, кто просто без пиджаков. В свете из дверей мне были видны их руки и свежевымытые волнистые волосы. Полицейский, стоявший у двери, взглянул на меня и улыбнулся. Они вошли. Пока они входили, гримасничая, жестикулируя, болтая, я видел в ярком свете их руки, волнистые волосы, белые лица. И с ними была Бретт. Она чудесно выглядела и однозначно была с ними.

Один из них увидел Жоржетт и сказал:

– Вот это да! Там настоящая шлюшка. Я буду танцевать с ней, Летт. Вот, посмотришь.

Высокий брюнет по имени Летт сказал:

– Не подхвати чего-нибудь.

Волнистый блондин ответил:

– Не волнуйся за меня, дружок.

И с ними была Бретт.

Я был очень зол. Они почему-то всегда злили меня. Знаю, их принято считать забавными, и нужно быть терпимым, но мне захотелось наброситься на них, на любого из них, лишь бы сбить эту их надменную, жеманную спесь. Вместо этого я вышел на улицу и взял пиво в баре соседнего дансинга. Пиво было так себе, а коньяк, которым я решил перебить его вкус, – и того хуже. Когда я вернулся, в дансинге была толкучка, и Жоржетт танцевала с высоким блондином, который вихлял бедрами, склонив голову набок и закатив глаза, – так он танцевал. Едва стихла музыка, ее пригласил другой из их компании. Она попалась. Я понял, что ей придется танцевать со всеми. Они такие.

Я сел за стол. Там сидел Кон. Фрэнсис танцевала. Миссис Брэддокс привела и представила нам некоего Роберта Прентисса. Он был подающим надежды романистом из Нью-Йорка, жившим в Чикаго. Говорил он со смутным английским акцентом. Я предложил ему выпить.

– Большое спасибо, – сказал он. – Я только что выпил.

– Выпейте еще.

– Спасибо, не откажусь.

Мы подозвали дочку владельца и заказали по фин-алё [17] .

– Вы из Канзас-Сити, – сказал он, – так я слышал.

17

Фр. Fine a l’eau – коньяк с водой.

– Да.

– Вы находите Париж забавным?

– Да.

– Правда?

Я был слегка пьян. Не настолько пьян, чтобы радоваться жизни, но достаточно, чтобы не церемониться.

– Бога в душу, да! – сказал я. – А вы – нет?

– Ох, как очаровательно вы злитесь! – сказал он. – Хотел бы обладать такой способностью.

Я встал и прошел к танцплощадке. За мной последовала миссис Брэддокс.

– Не сердись на Роберта, – сказала она. – Он ведь еще ребенок, ты же понимаешь.

– Я не сердился, – сказал я. – Просто подумал, что меня сейчас стошнит.

– Твоя невеста пользуется успехом. – Миссис Брэддокс кивнула туда, где Жоржетт танцевала в объятиях высокого брюнета по имени Летт.

– В самом деле? – сказал я.

– А то! – сказала миссис Брэддокс.

Подошел Кон.

– Давай, Джейк, выпей, – сказал он, и мы подошли к бару. – Что с тобой такое? Ты, похоже, совсем заработался или что?

– Ничего. Просто мутит от всего этого.

К бару подошла Бретт.

– Привет, ребята.

– Привет, Бретт, – сказал я. – Ты еще не надралась?

– Никогда больше не буду надираться. Эй, налейте человеку бренди с содовой!

Она стояла, протягивая бокал, и я увидел, что Роберт Кон смотрит на нее. Должно быть, так смотрел его предок, узревший Землю обетованную. Кон, конечно, был намного моложе. Но выражал то же алчное предвкушение.

Бретт выглядела сногсшибательно. На ней были вязаный джемпер в обтяжку и твидовая юбка, а волосы зачесаны назад, как у мальчика. С этого все и началось. Изгибами фигуры она напоминала гоночную яхту, и шерстяной джемпер ничего не скрывал.

– Компашка у тебя что надо, Бретт, – сказал я.

– Разве не милашки? А ты, дорогой, где ты это подцепил?

– В «Наполитене».

– И мило провел вечер?

– Бесподобно, – сказал я.

Бретт рассмеялась.

– Зря ты это, Джейк. Это пощечина всем нам. Взгляни на Фрэнсис и на Джо.

Кон будет знать.

– Форменное эмбарго, – сказала Бретт и снова рассмеялась.

– Ты замечательно трезва, – сказал я.

– Да. Правда ведь? Хотя с такой оравой, как у меня, можно бы пить, ничем не рискуя.

Заиграла музыка, и Роберт Кон сказал:

– Позвольте пригласить вас на танец, леди Бретт.

Бретт улыбнулась ему.

– Я обещала этот танец Джейкобу. – Она рассмеялась. – У тебя чертовски библейское имя, Джейк.

– А следующий танец? – спросил Кон.

– Мы уходим, – сказала Бретт. – У нас встреча наМонмартре.

Танцуя, я взглянул через плечо Бретт и увидел Кона, стоявшего у бара, неотрывно глядя на нее.

– Еще одного заарканила, – сказал я ей.

– Не надо об этом. Бедняжка! Я только сейчас поняла.