Филиант

Заливистый женский смех – в двух шагах от меня, дамочка за соседним столиком, смотрит, как я выплевываю деревяшку, заливается хихиканьем, черт бы её побрал, так бы и запустил ей деревяшку эту в голову…

– Ах, какой вы смешной право…

Думаю, что лучше, развернуться и уйти отсюда ко всем чертям или ответить что-нибудь такое… такое… что… И ни черта я не отвечу, я двух слов связать не…

…черт…

– Сухаил?

– А, вы про меня уже наслышаны…

– Да уж, наслышан… и немало…

– Ну, знаете, если верить всему, что говорят…

– Я верю только одному… что вам угрожает смертельная опасность.

– Да ну?

– Ну да… разрешите… подсяду?

– Ой, первый раз вижу, чтобы ухаживали вот так оригинально…

Снова смеется, смейся, смейся…

– Как вы думаете, что вам помогает двигаться с такой стремительной скоростью?

– О, да вы мастер на комплименты…

– А я вам скажу, что может заставить звезду двигаться так стремительно…

– И что же?

– Дыра.

– Простите?

– Дыра… огромная черная дыра, которая притягивает вас все больше и больше, все стремительнее и стремительнее, и рано или поздно вы погибнете в её объятиях…

– Чудовищно… но откуда вы…

– …можете поверить, астроном это знает… Вы побледнели…

– …еще бы…

– Не беспокойтесь, я знаю, как вам помочь… пойдемте, сударыня… пойдемте…

Она смотрит на меня, она сомневается, она не верит, но я понимаю, что направится со мной, выбора у неё нет…

– …вы арестованы.

– Что, простите?

– Вы арестованы…

– Вы с ума сошли, вы обещали спасти меня…

– Боюсь, спасать надо не вас, а ваши жертвы… вернее, их уже не спасти…

– Не понимаю, о чем вы говорите…

– Прекрасно понимаете… вы убили свою сестру.

– Но у меня не было никакой…

– …да, это вы всем говорите… не было…

– …у вас никакой сестры? Ну да, конечно, про неё никто не знает… вы убили её почти сразу же после рождения, вытянули энергию ближайшей звезды, отчего она взорвалась, отбросила вас взрывной волной, отчего вы двигались так стремительно…

Смеется. Холодно. Надменно.

– Вы ничего не докажете. Ничегошеньки-ничего, даже не пытайтесь… вас только поднимут на смех, вы станете посмешищем… а я буду носиться все быстрее и быстрее и светить все ярче и ярче…

– …узнаете?

Она посмеивается, ну еще бы ей не посмеиваться, – уже всем понятно, что она победила, немеркнущая стремительная звезда, которая сейчас совсем близко – она светит ярче полной луны, смотрит на меня единственным глазом. Величественная и прекрасная, она на обложках журналов, на бесчисленных интервью, на экранах, еще на чем-то там таком, чего в мои времена не было вообще…

Я не могу ответить ей – уже не могу. Мне нечем отвечать, меня нет, только истлевший остов в высокой башне подле мертвого телескопа, остов, глядящий пустыми глазницами куда-то в никуда.

Я уже ничего не скажу – в отличие от миллионов и миллионов, воздающих хвалы чарующему сиянию.

Мы с телескопом ждем.

Нам остается только ждать.

Дни.

Часы.

Года.

Сияние в полнеба.

Ослепительная вспышка.

Я не могу видеть, как умирает звезда – и все-таки вижу.

Я знаю, что будет так.

Знаю.

Сколько я их видел – звезды, разгорающиеся все ярче и ярче и гибнущие в одночасье…

…и сколько увижу еще…

Чимэг

Нам налево нельзя.

Там нет меня.

И направо нельзя.

Там нет Чимэг.

И прямо нельзя.

Там есть и я, и Чимэг, но мы не нужны друг другу.

И уж тем более нам нельзя назад.

Потому что там хан.

Выбираем извилистую дорожку, которую я присмотрел еще позавчера, прислушиваемся, – не сразу слышим топот копыт сзади…

Поблёскивает сабля палача, еще не обагренная моей кровью.

– Где ты был? – вопрошает хан, – куда ты шел?

Хан… если это малехонькое недоразумение вообще можно назвать ханом, крохотный властитель, властителишко со своей бандой головорезов, который даже армией назвать нельзя. Это я только думаю, этого я никогда ему не скажу, но кажется, он догадывается, о чем я думаю…

– Я… в степь… заплутал… овцу искал…

Вру, как дышу, даром, что не было к меня никогда никакой овцы, да какое это имеет значение, тут любое вранье сойдет, самое дерзкое, самое безумное, самое наглое. Даже если скажу, что ходил охотиться на дракона – и то сойдет, сгодится, даром, что драконы в степи не водятся, они ближе к горам…

Играют блики солнца на сабле, еще не залитой моей кровью, путы больно впиваются в запястья.

– Ты шел на запад, – говорит хан, не то мне, не то куда-то в пустоту – ты ехал на запад, не так ли?

Понимаю, что отступать бесполезно.

– На запад.

– Ты ехал на запад… с Чимэг…

– Я встретил её… случайно…

– И что же Чимэг, звезда сердца моего, случайно делала в чистом поле? Без лошади?

– Её лошадь… пала… сломала ногу… я вызвался подвезти её…

– И где же её мертвая лошадь? Да что ж ты несешь, исчадье ада, отрезать бы тебе лживый твой язык! Вы ехали на запад… зачем? Зачем?

Хочу ответить, что нам можно ехать на запад, что нет такого, чтобы нам нельзя было ехать на запад – не отвечаю, понимаю, здесь это не прокатит. Вот хану нельзя на запад, это да, там, ближе к западу, начинаются сюжеты в которых хана нет вообще. И Аяна там нет вообще, а Аян не знал, побежал со всеми, еще когда вместо настоящих мечей и сабель играли палками, кто со мной, все со мной, а ты чего, трусишь что ли, ах-ха-ха, зайчишка-трусишка, айда с нами, айда, айда… И Аян бежит со всеми через тонкие, едва ощутимые грани, где кончается одна история и начинается другая, чуть-чуть не такая как наша – и на этот раз это самое чуть-чуть в том, что Аяна нет…

…нет…

– Аян! Ая-а-а-н! Ая-а-а-н!

Надрывный, до слез, голос матери в ночной степи.

– Где Аян? Где братец? Вы вместе были, братец твой где?

Что-то реву, что-то второпях отвечаю, а мы туда-а-а-а пошли-и-и, а тама не сте-епь, а тама ле-е-ес, а тама грибы во-о-от такуущие, а Аян маленький у юрты остался, а то мало ли там чего в лесу-у-у… Мать ругается, чего оставил маленького, и на Эрдэнэ ругается, чего за маленьким не уследила, и снова рыдает, Аян, Аян, Аян… я говорю что-то – осторожно, почти шепотом – а давай пойдем мы все, а давай поищем Аяна – мать гневается, ух, тебя еще не хватало, чтобы ты пропал, у-ух, придет отец, ух, задаст вам всем…