Философ, которому не хватало мудрости

— Поставь себя на место зрителя. Если ты мужчина и знаешь, что неспособен этого сделать, у тебя испортится настроение. Если ты женщина и мечтаешь, чтобы твой мужчина был сильным, а он вдруг оказывается не таким, ты расстроишься. Результат: после спектакля все лягут спать огорченными.

— А, понимаю. А это нормально? У меня такое впечатление, что ты напрягаешь мозги, чтобы выдавать какие-то невероятные трюки…

— Ну… Видишь ли, это психология. Это то, о чем мы однажды говорили.

— Ага…

— Мне нужно найти образ для женщин. Такое шоу, в котором женщины казались бы красивее, чем в действительности. Я пока не знаю, как это сделать, у меня нет никаких идей. Поэтому, ты понимаешь, здесь у всех будет плохое настроение, как у женщин, так и у мужчин.

— Да, понимаю.

У Альфонсо был не слишком уверенный вид.

— Хорошо, у меня есть идея еще более порочная.

Кракюс снял шляпу и обмахнул лицо. Он был весь в поту. С тех пор как в деревне срубили деревья, солнце палило просто нещадно.

— Я представляю себе школу нового направления, — сказал он. — Я только что начал организовывать это вместе с учительницей. Но ничего не говори Сандро. Он не в курсе, мало ли что. Он может сказать, чтобы не трогали детей. Я понимаю его все меньше и меньше, поэтому остерегаюсь.

— Вообще-то, я с ним не разговариваю.

— Ты скажешь, что он подал мне такую идею невольно. В прошлый раз он говорил со мной о Декарте.

— О ком?

— О Декарте. Это французский философ, кажется, он уже умер. Он как-то сказал: «Я мыслю, значит, я существую». Сандро говорит, что это ерунда.

— Ерунда?

— Да. Он говорит, что, напротив, наши мысли мешают нам быть.

— Быть чем?

— Просто быть.

— А, понятно… Сандро, наверное, иногда курит втихаря всякие штучки Элианты.

— Да нет, в общем, это просто. Иногда ты так уносишься в своих мыслях, что уже не видишь, что вокруг тебя, не слышишь, что говорят, не чувствуешь ничего. Ну, ты словно в отключке от самого себя. Сандро говорит, что мысли — это не реальность. Когда ты погружен в них, ты как будто в кино, а в жизни не присутствуешь. То есть чем больше ты думаешь, тем меньше существуешь.

Кракюс достал флягу и отхлебнул воды. Альфонсо надул губы.

— Угу…

— Нет, все это слишком туманно, я тебя уверяю.

— И как это связано с детьми?

— Ну, я сказал себе, научим-ка и детей с самых ранних лет быть в стороне от жизни. Создадим им такие условия, чтобы они были только наедине со своими мыслями, вот. Замкнем их на размышлении, они будут обращаться только к своим мыслям, стимулировать только умственную деятельность, так мы помешаем им жить в реальности. Мы обучим их множеству вещей на мыслительном уровне и ничему не научим в других областях.

— И что это за мыслительный уровень?

— Ну, Сандро говорит, что это научиться хорошо себя чувствовать, слушать свое тело, познавать себя, любить себя, доверять самому себе, управлять своими эмоциями, общаться с другими и их понимать, уметь слушать, убеждать, заставить себя уважать, управлять отношениями, разрешать конфликты, понимать свои страхи и преодолевать их, ценить жизнь, быть спокойным… В общем, все, что тебе позволяет раскрыть самого себя, вот так.

— Неужели?

Альфонсо достал лист коки и положил в рот.

— Мы научим их не только этому, а кроме того, мы не позволим им научиться ничему вне школы. Нельзя, чтобы по вечерам они себя приводили в равновесие.

— Это будет нелегко…

— Да. Придется контролировать их свободное время.

— Контролировать свободное время?

— Да, мы будем поручать им делать кучу всего после школы, всегда на мыслительном уровне, тогда у них само собой не останется времени экспериментировать самим, сталкиваться с жизнью, мечтать, встречаться…

— Вот как…

Кракюс снова надел шляпу. Это все же лучше, чем солнце, палящее голову.

— Кроме того, мы еще, конечно, запретим им разговаривать в классе, а также двигаться. Они будут вынуждены сидеть неподвижно, не общаясь. Сидеть и получать информацию для размышлений в течение всего дня. Запрещено будет обмениваться мнениями, смеяться и плакать. Мы забьем их головы понятиями, которые надо выучить наизусть, не задавая вопросов.

— Что-то мне кажется, ничего не выйдет. Дети воспротивятся.

— Не бери в голову. Мы заставим всех поверить, что это для них полезно. Дети будут вынуждены подчиниться.

— О, ничего себе…

— Они будут оставаться в школе обедать, и мы заставим их есть быстро.

— Есть быстро? А это еще зачем?

— Нужно не давать им времени наслаждаться каждым куском, чувствовать удовольствие от наступления сытости. Нужно оторвать их от их тел, чтобы еда стала делом, которое нужно выполнять быстро, ничего не ощущая.

— Твоя задумка уж очень смелая.

— Да. Очень. Но мы пойдем еще дальше.

— Погоди…

— И окончательно подорвем их доверие к себе: в классе устроим все так, чтобы никогда их не хвалить, а, наоборот, указывать на малейшую оплошность, даже самую ничтожную… И так весь день.

— Учительница никогда не согласится.

— Уже почти согласилась.

— Неужто?!

— Да.

— Как ты этого добился?

— Внушил ей, что, если она будет их хвалить, они будут почивать на лаврах. Хотя в действительности все, разумеется, наоборот.

— И она поверила?

— Ну, не сразу. Заспорила было, уверяя, что знает детей лучше, чем я. А я ей: «Может быть, зато я составляю программу». Каждому свое.

— И она уступила?

— Ну, скажем, сначала пришлось обратиться к Декарту.

— И что ты ей сказал?

— Я мыслю, а ты мне подчиняешься.

24

Элианта встала на колени у водоема, чтобы понюхать нежные белые цветочки, которые только что распустились. Еще тяжелые от росы, они издавали невероятно нежный запах.

Она наклонилась над водой и увидела на поверхности свое отражение. И несколько мгновений спустя в ней поднялось сомнение. Перед ней был образ девушки — встревоженной. Она не узнавала себя. Черты лица вытянулись. Она что, начала стареть? Никогда раньше она не задавала себе такого вопроса. Возраст никогда не заботил ее, а наоборот. Но тогда отчего она вдруг забеспокоилась?