Философия страха

В книге о природных катаклизмах «Enden er ПОг» (Конец близок) (2006) геолог Хенрик Свенсен пишет:

Если мы заглянем в будущее, то поймем, что стихийных бедствий станет только больше. Изменения климата, спровоцированные человеком, и глобальное потепление приведут к более сильным погодным колебаниям. Ураганы могут стать более свирепыми, оползни – более частыми, наводнения – более разрушительными и периоды засухи – более длительными²⁴.

В приведенном отрывке утверждается то, что природные катаклизмы могут стать хуже, и то, что они станут хуже, однако между этими высказываниями целая пропасть, ведь одно из них предполагает гипотетическую возможность реализации чего-либо, а другое выражает уверенность в реализации чего-либо. Возможность переходит в реальность, и до тех пор, пока находишься в сфере возможности, все катастрофы находятся в пределах досягаемости.

Сейчас многие факты говорят о том, что мы действительно должны беспокоиться по поводу изменения климата, однако этого не скажешь о бесконечном множестве угроз, которые ежедневно предлагаются нам в новостях. Опасным можно изобразить все что угодно, достаточно предоставлять соответствующую однобокую информацию²⁵. СМИ по большей части не проверяют информацию, идущую от идеалистических организаций, даже несмотря на то, что те, вне всякого сомнения, занимаются саморекламой и зачастую их информация далека от объективности²⁶. Разумеется, не каждого человека просто так, без всякой причины, напугают страсти, которые пропагандируются различными объединениями и союзами, однако многие люди безоговорочно принимают утверждения, нуждающиеся в более серьезном обосновании.

Наиболее характерно представление потенциальных рисков как актуальных угроз. Жизнь полна потенциальных рисков. Кто-то может толкнуть вас под трамвай, вам на голову может упасть метеорит, террорист может захватить самолет, на котором вы летите, однако руководствоваться этими соображениями в повседневной жизни – едва ли хорошая идея. Большинство потенциальных рисков никогда не станут актуальными.

Во все времена люди чего-то боялись, но объект страха постоянно меняется. Сегодня в той части света, где мы живем, не многие страшатся вечной погибели, однако все больше тех, кто боится рака, терроризма и экологической катастрофы. Новое британское исследование показало, что 50 % 11-летних британцев зачастую по ночам лишаются сна, поскольку испытывают беспокойство из-за изменений климата²⁷. Когда я был маленьким, ядерная угроза была главным источником страха апокалипсиса. Я отношусь к последнему – по крайней мере, последнему на сегодняшний день – поколению, которое выросло, безоговорочно веря в то, что существует реальная опасность надвигающейся ядерной войны, в результате которой человечество может погибнуть. Выражение «ядерная зима» было составляющей нашего представления о будущем мира. В 1983 году более половины всех британских подростков были уверены, что увидят начало ядерной войны²⁸. Угроза применения ядерного оружия остается, в известной степени, частью сегодняшнего понятия о глобальной угрозе, однако в сознании большинства людей она уже не является тотальной, пусть даже некоторые весьма обеспокоены возможностью использования ядерного оружия террористами²⁹. Скорее, ядерное оружие стало единицей более широкого арсенала, представляющего собой не только ракеты дальнего действия, но и компактные бомбы, умещающиеся в кофре. Страшно представить, что маленький пластиковый пакет может разорваться и выпустить сарин в вагоне метро³⁰ или что бактерии сибирской язвы могут быть отправлены в обычном конверте. Вопрос в том, какую роль мы позволим этому страху играть в нашей жизни.

«Террорист» – это на сегодняшний день, вероятно, самый устрашающий образ. Терроризм, разумеется, не является неким принципиально новым явлением, однако он как нельзя лучше подстроился под глобализирующийся мир, в котором ничего не стоит вызвать страх. В глобализирующемся мире терроризм может нанести удар где угодно, поэтому сложно вообще определить какое-либо место как безопасное. Кажется, всякое место на планете, даже такое отдаленное, как Норвегия, не защищено от этой угрозы. Опрос, проведенный весной 2006 года после разразившегося скандала, связанного с карикатурами на пророка Мухаммеда, выявил, что 17 % опрошенных норвежцев в возрасте от 18 до 74 лет боялись стать жертвой атаки террористов. Это число соответствует приблизительно половине миллиона норвежцев, этот результат удвоился по сравнению с предыдущим годом³¹. Тем не менее вероятность быть убитым при террористической атаке остается ничтожно ма'лой, к этому я еще вернусь в главе 6.

Если рассматривать ситуацию на планете в целом, то в последнее время заметны некоторые улучшения с той точки зрения, что количество гражданских войн, случаев геноцида и нарушений прав человека стало меньше³². Всякая статистика подтверждает, что в особенности западное общество, в котором мы живем, является самым надежным из когда-либо существовавших: здесь кроется меньше опасностей и наши возможности с ними справиться значительно шире, чем когда-либо. В действительности надо жить в практически тепличных условиях, чтобы испытывать страх в отношении всяческих потенциальных опасностей, которые могут обрушиться на голову. Все начинается с того, что мы пугаемся раз затем другой, но при достаточном количестве повторов и растущем распространении на различные явления, страх постепенно может стать основой жизненной позиции. В культуре, для которой характерна социальная дезинтеграция, страх присущ всем, он является общей для всех исходной точкой в отношении к жизни. Страх стал основной чертой нашей культуры в целом. Как пишет британский социолог Франк Фуреди: «В западном обществе влияние культуры страха становится все сильнее. Отличительной чертой этой культуры является убежденность в том, что людям противостоят могущественные, разрушительные силы, несущие в себе угрозу нашей повседневной жизни»³³. «Конец близок», это систематически утверждается, идет ли речь о неуправляемой генной инженерии или же о птичьем гриппе. Кроме того, преувеличивается важность всевозможных других, не столь значимых опасностей, которые, по сути, касаются абсолютно всех аспектов жизни человека.

Страх, без сомнения, является одним из важнейших инструментов продаж на рынке массмедиа, и его коммерческая ценность растет день ото дня³⁴. СМИ стараются запугать нас так, чтобы градус страха был неадекватно высок по отношению к его реальному источнику. Они забрасывают нас сообщениями о смертоносных вирусах, террористах, учителях-педофилах, зверствующих подростках, экологических катастрофах и ядовитой еде. Значение СМИ так велико, что едва ли можно считать опасность или катастрофу «реальными», пока они не были освещены в СМИ. Влияние телевизионных программ действительно носит запугивающий характер. Люди, которые проводят много времени перед телевизором, больше, чем другие, склонны считать свой район небезопасным, верят в то, что преступность неуклонно растет, а сами они находятся в опасности³⁵.

Политика СМИ является одной из важнейших причин расцвета культуры страха, однако в то же время очевидно, что такая культура не могла бы развиваться, не будь мы восприимчивы к этой политике. Люди по природе своей весьма уязвимые создания. Мы приходим в мир, который не можем держать под контролем, словно обреченные на пожизненное экзистенциальное неведение. Тем не менее наш страх все меньше и меньше основывается на личном опыте. Много ли среди нас тех, кто подвергался атаке террористов, уличному насилию, серьезно заболел, употребив в пищу продукты, содержащие добавки, или подхватив новый вирус? Ответ таков: это касается меньшинства. Большинство из нас доживают до 70–80 лет и умирают от старости, не испытав на себе ничего из вышеперечисленного. Наша жизнь достаточно безопасна для того, чтобы мы получили возможность обратить свое внимание на целый ряд потенциальных угроз, которые, судя по всему, не станут реальностью, пока мы живы.

Наш страх – это побочный эффект благополучия. Однако это, разумеется, не делает его менее реальным.

Что такое страх?

Dolendi modus, timendi non item.

(страдание имеет предел, страх безграничен)

Фрэнсис Бэкон. «О смутах и мятежах», Эссе (1625)

Причина эволюционирования страха совершенно очевидна: существо, не наделенное способностью бояться, просто-напросто имеет меньше шансов на выживание и размножение по сравнению с существом, которое этой способностью обладает. Ясно, что страх часто помогает нам. Он приводит нас в состояние готовности и, таким образом, выручает нас в случае возникновения опасности или же вообще предотвращает нежелательную ситуацию. Страх защищает нас не только от хищников и других опасностей, таящихся в природе, но также и от тех опасностей, которым мы могли бы подвергнуться по своей вине, например не глядя ринуться через улицу, по которой несутся машины. Страх помогает нам выжить. Однако страх также может быть дисфункциональным. Он становится таковым, когда существует несоответствие между силой страха и объектом, его вызвавшим, или когда страх заставляет нас «терять голову». Прежде чем углубляться в вопрос о том, как нам следует относиться к собственным страхам, мы должны в первую очередь разобраться в том, что же такое страх. Я рассмотрю различные аспекты страха, от нейрофизиологии до феноменологии, и остановлюсь на позиции, согласно которой страх во многом может быть определен как привычка, обусловленная культурой.

Чтобы ответить на вопрос «Что такое страх?», мы, вероятно должны сначала ответить на вопрос, что такое чувство вообще. Это не так-то просто. Слово «чувство» может употребляться для обозначения множества самых разных явлений – начиная от боли, голода и жажды и заканчивая гордыней, завистью и любовью, т. е. от чистой физиологии до сложных переживаний. Мы видим, что первые из названных величин являются в большей степени «физическими», в то время как последние являются в большей степени «ментальными» величинами. В английском языке различают «feelings» и «emotions», где первое является обозначением более «физических» чувств, а «emotions» – чувств, в большей степени ментальных. Конечно, необходимо отметить, что довольно долго и жарко ведутся дискуссии как раз по поводу того, какие именно критерии различия следует устанавливать между «feelings» и «emotions», а также какие состояния следует относить в ту или другую категорию. Некоторые различают эти категории «чувств» и «эмоций» и в норвежском языке. Что касается меня, то я предпочитаю избегать употребления норвежского слова «эмоция» и поэтому буду придерживаться выражения «чувства» [3] .

3

См. предисловие переводчика стр. 11–12.

В этой главе я не стану много писать о чувствах в целом, а перейду непосредственно к страху, но тем не менее некоторые основные моменты и теории должны быть рассмотрены³⁶. Социальный антрополог Пол Экман приводит доводы в пользу того, что существуют некие базальные эмоции, т. е. эмоции, общие для людей из разных культур, эти эмоции не приобретенные, а врожденные³⁷. Похожую мысль можно встретить уже у Декарта. Сегодня многие разделяют эту позицию, однако в вопросе о том, сколько таких эмоций и какие именно, единого мнения нет. В большинстве случаев речь обычно идет о гневе, страхе, радости, отвращении и удивлении, однако полное согласие в том, что следует внести в этот список, не достигнуто. Поразительно, что в более чем 14 списках «базальных эмоций» нет ни одной эмоции, которая была бы включена во все списки³⁸. Даже если мы предположим, что существует некий набор базальных эмоций, то это совсем не обязательно поможет нам лучше понять эти эмоции, поскольку в различных культурах они могут проявляться по-разному³⁹. Традиции, присущие культуре, во многом определяют способ и силу проявления чувств и эмоций.

Чувства и эмоции часто понимаются как целиком и полностью внутренние состояния, доступные лишь испытывающему их субъекту только посредством своего рода интроспекции. Однако они суть не только скрытые, чисто психические величины, но являются также поведением, поступками и проявлениями, которые можно наблюдать со стороны. Они существуют в лицах и жестах, а не прячутся за ними. Чувства и эмоции – это способ бытия в этом мире, способ его охватить и действовать в нем. Исходя из того, что чувства и эмоции не могут быть отделены от своего проявления, а проявления чувств и эмоций фактически несколько варьируют от культуры к культуре, мы можем заключить, что также и сами чувства и эмоции зависят от культуры.