Философия страха

Всякий страх – это страх перед тем, что происходит, произошло или произойдет. Необязательно верить в то, что страхи фактически воплотятся в реальность. Можно бояться чего-то, и при этом верить в то, что этого не произойдет. Например, слыша раскаты грома, можно испугаться удара молнии, пусть даже в этот момент осознаешь, что подобное вряд ли может произойти. Страх, по всей видимости, связан с неуверенностью. Об этом писал Дэвид Юм: «Очевидно, что то же самое событие, которое, будучи достоверным, породило бы печаль или радость, всегда возбуждает страх или надежду, если оно только маловероятно или недостоверно»⁷⁹. Аристотель утверждает, что страх всегда связан с надеждой: «Для того чтобы испытывать страх, человек должен иметь некоторую надежду на спасение того, за что он тревожится; доказательством этому служит то, что страх заставляет людей размышлять, между тем как о безнадежном никто не размышляет»⁸⁰. Фома Аквинский придерживается того же взгляда и считает, что осужденные на вечную погибель не будут знать страха, поскольку нет никакой надежды на спасение: «Страх никогда не бывает лишен мало-мальской надежды на счастливый исход. Однако невозможно, чтобы осужденные питали надежду, поэтому они не могут знать страха»⁸¹. Действительно ли страх предполагает надежду? Это сомнительное утверждение. Предположим, что я заперт в горящем доме, вдали от пожарной станции и всех, кто мог бы мне помочь, и не видно никаких возможных путей спасения. Неужели я перестану бояться огня, наступающего все ближе и ближе и в конце концов окружившего меня со всех сторон, пусть даже у меня не осталось ни капли надежды на спасение? Последователь Аристотеля на это ответит, что я, несмотря ни на что, сохранил крупицу надежды вырваться из огненной блокады, уповая на Божественное вмешательство, благодаря которому огонь не коснется меня, или же неожиданно придет помощь. Однако трудно найти убедительный пример, которым мог бы воспользоваться последователь Аристотеля для подкрепления этого утверждения – вероятнее всего, оно было бы высказано без дополнительных подтверждений, а исключительно с целью спасти теорию о том, что страх предполагает надежду. Едва ли эмоция страха всегда предполагает надежду. С другой стороны, утверждение, что страх, как правило, связан с надеждой, имеет полное право на существование. Во многом это обусловлено тем, что абсолютно безнадежные ситуации складываются довольно редко – почти всегда существует возможность, какой бы незначительной она ни была, что ситуация разрешится не так, как того боишься.

Фома Аквинский отмечает: «Всякий страх является следствием любви к чему-либо»⁸². Страх вызывает то, что так или иначе угрожает жизненным ценностям. Это может быть угроза жизни, здоровью, дружеским или любовным отношениям, угроза социальному статусу и т. д. Страх одного рода может вытеснять страх другого рода. Страх потерять лицо может быть сильнее страха получить физическое увечье, поэтому, будучи детьми, мы вставали на лыжи и, бросая друг другу вызов, забирались на все более крутые склоны, и наши прыжки становились все более опасными – и результатом дня, проведенного на горе, было тело, покрытое синяками. Или в случае, когда солдаты пренебрегают страхом пасть в бою, поскольку еще сильнее боятся потерять лицо перед своими товарищами. С этой точки зрения «смелые» поступки могут фактически обусловливаться страхом⁸³. В любом случае желание является центральным во всякого рода страхах – ты можешь бояться X только в том случае, если ты хочешь не-X. В этом желании человек ощущает себя поставленным в ситуацию, которую не может контролировать полностью.

Чувства и эмоции – парадигматический пример аффективной стороны нашей жизни. Другое слово, обозначающее чувства, – «страсти». Это слово происходит от греческого pathos, по-латыни passio, что значит «быть страждущим». Это «страдание» прежде всего обозначает не боль, а пассивность, показывает, что человек подвергается чему-либо, что-то с ним происходит. Аристотель различает praxis и pathos, т. е. «воздействовать» и «подвергаться воздействию»⁸⁴. Чувства рассматриваются не как нечто рождающееся само собой, а как то, что человек, в некотором смысле, принимает⁸⁵. Нельзя просто-напросто выбрать чувство или эмоцию. Если человек грустит или напуган, он не может просто выбрать и принять другое, более подходящее чувство или эмоцию. Мы можем воздействовать на наши эмоции не напрямую, к примеру погрузившись в ситуацию, в которой определенная эмоция обычно возникает. Также мы обладаем известной способностью допускать эмоции или подавлять их. Не в последнюю очередь каждый из нас может работать со своими чувствами и эмоциями и направлять их. Тем не менее ясно, что чувства и эмоции не могут легко следовать нашей воле.

Испытывать некую эмоцию – значит испытывать на себе влияние некоей ситуации, в которой оказываешься. Всякое человеческое познание обусловлено ситуацией, в которой происходит познание, и глубинной основой этой ситуации является аффективная сфера. Можно сказать, что эмоция является условием для того, чтобы объект в заданной ситуации приобрел какое-то значение. Чтобы объект мог быть отнесен к разряду пугающих, смешных или скучных, ситуация, в которой происходит встреча с объектом, должна иметь соответствующую эмоциональную окраску. Говоря словами Хайдеггера, страх обнаруживает основополагающую расположенность жизни человека⁸⁶. Термином «расположенность» Хайдеггер стремится описать, что это значит, находиться в этом мире. Находиться в мире, значит быть выпущенным в мир, познавать мир как место, заключающее в себе значимые и несущественные объекты. Эта расположенность имеет в своей основе эмоциональный характер, т. е. именно чувство наделяет объекты смыслом и именно чувство, по сути, делает возможным сопричастность миру. По

Хайдеггеру, мы в основном имеем дело с вещами необходимыми, но в некоторых случаях мы смотрим на них как на «непригодные, неподатливые или опасные»⁸⁷. Это становится возможным только потому, что природа нашей расположенности позволяет вещам воздействовать на нас подобным образом. Именно расположенность делает возможным то, что мы вообще можем воспринимать что-то как опасность. Чувства, согласно Хайдеггеру, не являются чисто субъективными, но скорее «есть основной способ нашего пребывания вне самих себя»⁸⁸. В то же время они говорят нам о нас самих. Он пишет:

Чувство – это способ, с помощью которого мы обнаруживаем себя в нашем отношении к сущему и тем самым одновременно в нашем отношении к самим себе; это то, каким образом мы одновременно настраиваемся на сущее, которое не есть мы, и на сущее, которое есть мы сами. В чувстве раскрывается и остается открытым то состояние, в котором мы состоим в отношении к вещам, к самим себе и к окружающим нас людям. Чувство само по себе есть такое открытое себе самому состояние. […] Теперь важно лишь понять, что чувство имеет свойство раскрываться и сохранять состояние открытости, и поэтому, в зависимости от его вида, оно также обладает свойством сокрытия⁸⁹.

Чувства и эмоции открывают путь к тебе самому и к миру вокруг тебя, но эта их особенность имеет и обратную сторону – они также могут и заслонять, давая тебе неправильное представление, как о самом себе, так и об окружающем мире. Хайдеггер, по всей видимости, считает, что страх, как правило, является заслоняющей эмоцией.

Мы боимся всегда того или другого конкретного сущего, которое нам в том или ином определенном отношении угрожает. Боязнь перед чем-то касается всегда тоже чего-то определенного. Поскольку боязни присуща эта очерченность причины и предмета, боязливый и робкий прочно связан вещами, среди которых находится. В стремлении спастись от чего-то – от этого вот – он теряется в отношении остального, т. е. в целом «теряет голову»⁹⁰.

Анализируя страх, Хайдеггер полагает, что то, чего боишься, еще не свершилось, это то, что представляет собой приближающуюся вероятную угрозу. Он пишет, что пугающий объект «излучает вредоносность»⁹¹. Главное в том, что эта вредоносность еще не воплотилась в реальность и существует возможность, что этого не произойдет вовсе. Таким образом, страх тесно связан с неведением. Это неведение можно рассматривать как основную характеристику бытия человека. В страхе обнажается сущность моего бытия, а именно тот факт, что я уязвим и в конечном счете предоставлен самому себе⁹². Страх показывает мне самого себя и в то же время заслоняет меня от меня самого. Выше я уже отмечал, что страх всегда содержит проекцию будущего. Хайдеггер, со своей стороны, отмечает также сиюминутность страха, т. е. человек оказывается запертым в ситуации и с этой точки зрения теряет свободу. Он пишет: «Временность страха есть ожидающе-актуализирующее забывание»⁹³. Забываешь сам себя, точнее: свои возможности. Суть в том, что будущее как область реализации возможностей сужается, в то время как человек целиком и полностью концентрируется на актуальной опасности. Человек теряет себя, когда его вниманием полностью завладевает непосредственная угроза. Чувство, такое, как страх, – это способ бытия в мире. С другой стороны, в мире, которого страшишься, никогда не почувствуешь себя как дома.

Согласно Хайдеггеру, человек в состоянии страха перестает видеть собственные возможности. Жан-Поль Сартр, со своей стороны, утверждает, что необходимо восстановить собственные возможности, чтобы вырваться из оков страха: «обращаясь к своим собственным возможностям, я избавляюсь от страха»⁹⁴. Взгляд Сартра на чувства и эмоции вообще, и в особенности на страх, сильно отличается от подхода Хайдеггера. Для Сартра всякая эмоция, в определенном смысле, является выбранной, и поэтому она не может в полной мере исключить область возможностей. Сартр рассматривает эмоции как интенциональные стратегии. По его мнению, при помощи чувств мы пытаемся изменить мир путем его «магической трансформации». Это видно из анализа страха, где утверждается, что страх есть интенциональная стратегия, при которой субъект пытается устранить объект «магическим» образом. Ясно, что эта магия действует не так уж часто, поскольку объект редко пропадает просто потому, что его боишься. Когда магическая стратегия не срабатывает, субъект обращается в бегство. Таким образом, страх не является причиной бегства, как это принято считать, и бегство вовсе не является причиной страха, как утверждает теория Джеймса-Ланге, скорее, бегство – это просто замена страха, который не вызывает магическую трансформацию, интендированную субъектом⁹⁵.

Конец ознакомительного фрагмента.