Философия Зла

Даже если каждый человек при определенных обстоятельствах может подвергнуть мучениям другого, это не значит, что всякий человек сделает это. В критической ситуации мораль не будет забыта всеми, ведь мы не приговорены к отступлению от нее. Слишком многие отступают, отступает большинство, однако далеко не все. Не стоит забывать, что и те, кто отступает, и те, кто не отступает, по сути своей, одинаковы. Проблема постулата Сетербаккена в его однозначности. Проблема, которая стоит перед нами, заключается в неопределенности того, что мы сделаем, попав в критическую ситуацию. Мы не узнаем того, как мы поведем себя в критической ситуации, не оказавшись в ней фактически. Если мы все приговорены к отступничеству, тогда нам не к чему стремиться - значит, можно сдаться. Однако мы можем надеяться, что поступили бы правильно, что нашли бы в себе силы противостоять злу. И сама по себе эта надежда - именно надежда, а не то, что мы знаем, - возможно, приведет к тому, что мы решимся поступить правильно.

Человек не безгрешен - он ошибается. Поль Рикёр пишет: «Что значит небезгрешность человека? По сути, следующее: возможность нравственного зла органически присуща человеку». Быть человеком -значит иметь потенциальную возможность совершать зло, однако это лишь возможность, а не необходимость, поэтому органически присущее человеку зло не может служить оправданием, скорее некоторым объяснением. Далее Рикёр пишет, что эта пропасть между возможностью зла и его реализацией соответствует аналогичной пропасти между чисто антропологическим описанием склонности к греху и этикой. Антропология не противоречит этике, но тем не менее одно не вытекает из другого. Антропология предоставляет этике пространство для действия. С точки зрения антропологии все мы можем совершить зло, ошибиться, а этика порицает нас за допущенную ошибку - ведь, несмотря ни на что, мы все-таки имеем возможность удержаться от совершения зла.

Все люди ошибаются. Абсолютная невинность -это погрешимость, не приводящая к ошибке, однако такая невинность - это идеал, который едва ли достижим для человека. Невинным может быть только тот, кто может быть виновным, - поэтому, строго говоря, младенец не может быть невинным, поскольку не совершал нравственных ошибок. Невинность - состояние, относящееся к сфере нравственности, однако в чистом виде не существующее. Абсолютная вина и абсолютная невиновность - это отвлеченные понятия, ведь все мы занимаем место где-то между этими крайностями: мы все виновны и невинны, правда, степень вины-невиновности у каждого своя. Если применить религиозную терминологию, то с определенным правом можно сказать, что все мы - грешники 388 . Все мы грешники - не потому, что унаследовали грех, но потому, что каждый из нас действительно грешил.

388

Паскаль пишет: «есть только два рода людей: праведные, считающие себя грешниками, и грешники, считающие себя праведными». (Pascal: Tanker, s. 257.)

ПРОБЛЕМА ЗЛА

ПРОБЛЕМА ЗЛА

Во взглядах на зло значительно меньше различий, чем в вопросе о том, что есть благо.

Название этой главы, «Проблема зла», не означает возвращение к теодицеям и проблеме происхождения зла. Я считаю, что проблема зла - это проблема жизненной практики. Попытка пресечь зло гораздо важнее задачи объяснить, как оно пришло в мир. Зло - это вызов, брошенный действию, а не только мысли. Проблема зла - это не проблема философии, в том смысле, что ее решением не может быть примирение с существованием зла на основании некоего хитроумного рассуждения. Существование зла - это вызов не столько метафизике, сколько нравственности и политике.

Теория и практика

В философии существует тенденция к отступлению от практики, в мир мысли из мира действий. Это противопоставление появляется у Аристотеля, подчеркивавшего превосходство созерцательной жизни (bios tbeoretikos)над практической или политической жизнью (bios politikos).Возможно, следствием этого стал отказ философии менять мир внешний, поскольку все важнейшие величины - в том числе, и зло - относились к внутреннему миру мысли. Эта позиция четко выражена Марком Аврелием: «В чужом ведущем твоей беды нет, как нет ее, конечно, и в том или ином развороте или изменении внешнего. Но где же? Там, где происходит признание беды. Так вот: пусть не идет оттуда признание, и все у тебя хорошо» 389 . Этика Марка Аврелия эгоцентрична и призывает сосредотачиваться не на чужой порочности, а на своей собственной. Также он, по-видимому, считает, что зло, совершенное человеком, прежде всего сражает не других, а его самого 390 .

389

Марк Аврелий. Размышления. СПб., «Наука» 1993.С. 21

390

Подобную мысль можно встретить позже у Боэция, который доказывает ее тем, что злодеи всегда наказываются, и это наказание заключается в потере причастности к благу. Они становятся дурными людьми, а это ведет к тому, что они утрачивают человечность. (Filosoflens trost, bok IV. 3, s. 114.) Злодей становится скорее животным, нежели настоящим человеком, это и есть наказание. (Ibid, bok IV. 4, s. Il6f.)

Этот стоический идеал неоднократно появлялся в истории философии. «Предварительная этика», которую Декарт предлагает в «О методе», содержит следующие четыре пункта: (1) повиноваться законам и обычаям своей страны, (2) быть решительным в своих действиях, (3) стремиться побеждать скорее себя, чем судьбу, и (4) полностью посвятить себя совершенствованию разума и поиску истины. В письме Элизабет, принцессе Богемии, он развивает вышеизложенные постулаты, формулируя три правила лучшей жизни, которые, как он пишет, соответствуют трем[sic] максимам из «О методе»: (1) использовать разум, дабы понять, как должно или как не следует поступать человеку, (2) быть решительным в исполнении веления рассудка и (3) менять себя, если благо находится вне нашей власти. От этих трех правил он переходит к четвертому, т.е. к утверждению, что верное приложение разума ведет к счастью и поэтому нужно посвятить себя учению. Эта этика подтверждает, что лучшая жизнь - созерцательная. Если нельзя изменить мир, то остается только изменить самого себя.

Похожее воззрение можно найти у антикартезианца Витгенштейна. Всякая этика для Витгенштейна направлена на отдельного человека, и здесь стоит привести замечание Пауля Энгельмана:

Витгенштейн, к своему удивлению, нашел во мне человека, который, как и многие представители младшего поколения, остро переживал несоответствие между тем, каким, по его мнению, мир должен быть, и каков мир есть в действительности, пытаясь, однако, найти источник этого несоответствия в себе самом, а не вовне.

Энгельман продолжает: «Человек, убежденный в том, что несоответствие заключено в нем самом, должен отбросить всякую мысль об обязательной необходимости менять внешние условия». В полном согласии с этим, молодой Витгенштейн пишет, что не в его власти изменить происходящее вокруг, - он совершенно беспомощен: «Только отказавшись от попыток повлиять на происходящее вокруг, я могу стать независимым от мира и, таким образом, в некотором смысле подчинить его». Выходом из жизненных перипетий является полнейшая покорность происходящему. «Нравственная награда» такой покорности - счастье, поскольку счастлив тот, кто сумел привести самого себя к согласию с миром. Счастливая жизнь - созерцательная жизнь: «Познавание делает жизнь счастливой, несмотря на все несчастия мира». Созерцательная жизнь, bios tbeoretikos,– лучшая жизнь, представляющая собой уход, бегство от бед, переполняющих мир. Однако это достигается не вдруг. Только отказавшись от практического аспекта, без остатка посвятив себя теоретическому, можно, согласно молодому Витгенштейну, стать счастливым. Витгенштейн лишает философию всякой возможности менять мир, в результате чего философия может менячъ лишь саму себя. В зрелом возрасте, в 1944 году Витгенштейн продолжает эту мысль: «Она - революционер, который может совершить переворот в себе самой». Концепция зрелого Витгенштейна, согласно которой философия «оставляет все так, как оно есть», связана с его философской позицией, выраженной еще в дневниках 1914-1916 годов. Счастье - это bios theoretikos.«Обрести покой в размышлениях. Вот чего жаждет мыслящий». Сами основы отношения к философии, по-видимому, не меняются в течение жизни Витгенштейна, и это отношение не предполагает, что философия способна изменить мир.

Воззрения стоиков близки тому, что некогда четко сформулировал Марк Аврелий, - зло, совершенное другими, должно принимать со снисхождением. Но это легко может привести к бесконечным попустительствам. Это воззрение позволяет злу существовать. В Послании к Римлянам Павел ставит в один ряд тех, кто творит зло, и тех, кто это зло допускает 391 . Тем не менее может сложиться впечатление, что бороться со злом вовсе не обязательно. Паскаль утверждает, что «зло приходит в противоречие с самим собой и само себя уничтожает». В качестве примера он приводит ложь, которая возможна, только если она подается как правда, и с этой точки зрения во лжи заложено внутреннее противоречие. Однако это внутреннее противоречие не равно самоуничтожению. До тех пор пока функционирует институт истины - другими словами, пока ложь является не правилом, а исключением, - она будет существовать. Исходя из этого, нельзя с полным правом говорить о том, что зло само себя уничтожает. Надо активно бороться со злом, не полагаясь на то, что оно само себя покарает.

391

Послание Павла Римлянам 1:32.

От рассуждения ради рассуждения - к практике, -на мой взгляд, именно в этом направлении должна двигаться философская мысль. Кант утверждает, что в конечном счете всякая польза - практическая. Бытие человека, согласно Канту, «воплощение активного существования», и он определяет цель и условия, при которых возможна эта активная деятельность. Кант повторяет, что «всякое использование наших способностей в конечном итоге должно быть направлено на практическое и соединяться в нем как в своей цели» 392 . Теоретическая философия должна быть подчинена практической 393 . Но по мнению Канта, это знание касается не только философов. Все люди способны понять, где добро, а где зло, и поступать в соответствии с этим пониманием. Проблема в том, что это понимание может быть не принято в расчет.

392

Критика способности суждения. М.: Ювента, 1995.С. 149.

393

Кант различает философию как школьное понятие и как мировое понятие. Его философским устремлениям никогда не соответствовала академическая философия ради самой философии: «Таким образом, философия - это система философских знаний... Это школьное понятие науки. Мировое понятие – это наука о конечной цели человеческого разума. Это высшее понятие дает философии достоинство, т.е. абсолютную ценность. И только это имеет внутреннюю ценность и придает всем прочим знаниям некую ценность. В конце концов возникнет вопрос, к чему эти философствования и их конечная цель?.. В схоластическом значении слова философия - это не более чем умение, в соответствии с мировым понятием, - польза. С точки зрения первого философия - это учение способности, во втором - учение мудрости». (Kant: Logik, s. 23f., Kritik der reinen Vernunft, s. A838f/B866f.)

Агнес Хеллер, переформулировав категорический императив Канта, утверждает, что следует совершать такие поступки, которые способствовали бы облегчению страданий любого другого. Однако кто-то может подвергаться страданиям прямо у нас на глазах, не вызвав в нас сопереживания. На первый взгляд трудно понять, как это возможно, ведь сопереживание характеризуется непосредственностью. Тем не менее сострадание имеет и дискурсивный аспект - оно зависит от того, кого мы считаем достойным сострадания. Сопереживая, мы отбрасываем расстояние, которое обычно существует между людьми, и становимся в каком-то смысле одним целым с другим человеком, разделяя ту боль, которую он чувствует. Сочувствовать, вставать на место другого значит проникнуть в сферу интимного. Возникает вопрос, хочу ли я ощущения близости к тому, кто подвергается страданию. В этом аспекте предпочтения людей сильно разнятся. Одни сочувствуют всем и всему, включая растения, что выше моего понимания, другие - животным, третьи -людям или только определенному типу людей. Эти категории достойных сопереживания объектов не выстроены согласно иерархии, при которой, к примеру, сочувствующий животным обязательно сочувствовал бы и людям. Нацисты, создавшие первые природные заповедники, могут быть названы родоначальниками современного экологического движения, но, как известно, они не проявляли никакого сочувствия по отношению к множеству разных людей. Очень важно, чтобы объект сопереживания воспринимался нами именно как достойный отклика с нашей стороны. Аристотелю, как и любому гражданину античной Греции, не подобало испытывать сочувствие по отношению к рабу, поскольку раб не имел достоинства, предполагающего такой отклик 394 . То же можно сказать и об отношении белого мужчины или белой женщины к цветному в каком-либо южном штате Америки во времена рабства. Солдату СС не подобало демонстрировать сочувствие к еврею или цыгану, а одному из «тигров» Аркана к боснийскому мусульманину и т.д. Я не исключаю, что человек обладает «естественной» способностью к сопереживанию, как утверждали многие философы, да и не только философы, начиная с Античности и вплоть до наших дней, однако эта способность может быть с успехом заблокирована свойственной нам категоризацией. Граница между «мы» и «они» способна создать такие преграды, которые не сможет преодолеть никакое сочувствие. Гесс, Штангль и другие, разумеется, понимали, что заключенные испытывают страдания, однако отмахнулись от их страданий, как от помехи, не относящейся к делу. Человеческий облик этих страданий оставлял их равнодушными.

394

Свободный человек принадлежит самому себе, а не другому, утверждает Аристотель. (Metaffsikken 982в25.) К сожалению, Аристотель не видел того, что это должно относиться ко всем людям, и выделял определенных людей как рабов по природе. Рабы не обладают той же свободой, что и другие, и не имеют собственной praxis, они скорее являются орудием господина в его praxis (Politikken 1254а 17).