Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Свобода этого выбора не есть свобода избрания (des W"ahlens), которая имеется лишь в отсутствие внешних помех для спокойного самоосуществления выбора, но она в предметных категориях непостижима, однако сознает себя в себе самой как свободный исток, абсолютно несравнимый и подлинный смысл. Ибо в этой свободе я делаю себя самого абсолютно ответственным за себя, в то время как извне меня делают ответственным за поступок в отношении его чистой фактичности. Выбор есть выражение сознания того, что я в своем свободном решении не только действую в мире, но в историчной непрерывности творю свою собственную сущность. Я знаю, что я не только существую, и существую таким-то, и вследствие этого действую так-то, но что в действовании и решении я есмь исток своего поступка и своей сущности одновременно. В решимости я опытом переживаю свободу, в которой я не только принимаю решение лишь о чем-то, но о самом себе, в которой невозможно разделить мой выбор и мое Я, но я есмь сам свобода этого выбора. Выбор сам по себе представляется мне только как выбор между объективностями; но свобода действительна как выбор моей самости (Blosse Wahl erscheint nur als eine Wahl zwischen Objektivit"aten; Freiheit aber ist als die Wahl meiner Selbst). Я не могу поэтому еще раз противостать себе и выбирать между собой самим и небытием-собой-самим, как будто бы свобода - только мое орудие. Но: коль скоро я выбираю, я есмь; если я не есмь, я и не выбираю. Правда, пока еще неясно, что именно есмь я сам, еще, правда, неясно, потому что мне еще только предстоит принять решение: постольку я еще не есмь. Но это небытие как еще-не-окончательно-бытие в явлении существования насквозь просвечено экзистенциальной достоверностью моего бытия там, где я, выбирая, становлюсь истоком в своей решимости.

Эта решимость в выборе изначально коммуникативна. Выбор меня самого существует вместе с выбором другого (Wahl meiner selbst ist mit der Wahl des Anderen). Но выбор другого совершается не так, что я, к примеру, прежде абсолютно полагал бы себя как нечто уже наличное и ставил себя вне всех людей, среди которых бы избирал затем немногих, с которыми я желаю соединиться. В подобном случае я совершал бы сравнительные оценки, как если бы я существовал уже и без другого. Подлинный выбор другого - не отбор (Ausw"ahien), но изначальная решимость безоговорочной коммуникации с тем, с кем я нахожу себя как себя самого (der urspr"ungliche Entschluss der bedingungslosen Kommunikation mit dem, mit dem ich mich als mich selbst finde). Я нахожу не потому, что ищу, оглядываясь по сторонам, но нахожу благодаря готовности к решимости безусловной историчной коммуникации. Тогда не только моя внешняя судьба, но и мое бытие сплетается с другим бытием. В истоке выбора как решимости у меня не было альтернативы и вопроса. Только из достоверности этого истока я принимаю решение об альтернативах и отвечаю на вопросы.

4. Бегство от свободы.

~ Человеку, который, становясь основой себя самого, вкусил изначальной свободы, знакомо теперь как подлинное бытие только бытие свободы. Он хотел бы, насколько это возможно, не принимать в себе ничего как только данное, хотел бы, насколько возможно, принимать всего себя как свой выбор и свою ответственность. Он обретает ту установку по отношению к данному, при которой он делает себя самого ответственным за данное, коль скоро не приемлет (hinnimmt) его в пассивной резиньяции, но, насколько вообще простирается изначальная свобода, «принимает» его «на себя» ("ubernimmt), как свое собственное. Он знает, что откажется от своего самобытия, как только отвергнет свою тождественность со своим существованием в его историчности. В этом отождествлении себя есть решимость, а тем самым и безусловная вовлеченность (der Einsatz, der unbedingt ist). В этой вовлеченности я оставляю в стороне возможности, чтобы обрести действительность. Из пустоты того богатого мира, который мог бы быть, я вступаю в полноту мира, сравнительно с первым бедного, но становящегося действительным в опоре на самобытие.

И все же этой вовлеченности я в то же время и страшусь (zur"uckschrecke): я не хочу становиться действительным, но хочу остаться возможным: мои размышления и проекты как таковые не вынуждают ни к какому результату как решению; не только фактически всегда недостаточное познание, но даже завершенное в идее познание не дает мне достаточного обоснования для решимости. В выборе, пока он не сделан, есть всегда нечто недостоверное и потому неспокойное. Для выбора нужна несравненная достоверность. Пока же ее нет, я в страхе все не смею принять это впоследствии уже необратимое решение, включающее и решение о существе моей самости; ибо не могу знать как наблюдатель (zusehend wissen) там, где под вопросом само мое бытие.

Поэтому кризис незнания предшествует достоверности: страх, минутное колебание, о котором я не знаю: есть ли это последняя попытка избежать неверного пути - или последняя задержка дыхания перед принятием решения. Поскольку этого страха в становлении свободы я не могу разделить с другим, без которого, однако же, я не получу действительности бытия, оказывается возможным совершенное одиночество в кризисе и глубочайшая коммуникация в принятии решения. Поскольку решение есть светло-ясный и обдуманный приступ к делу (Zugriff), в котором я обретаю свое бытие, в отсутствие исконной свободы происходит насильное впадение (gewaltsame Hineintaumeln), в котором я принимаю решение без знания и без выбора, в пустоте. Я отрекаюсь от себя самого, чтобы появиться вновь с обусловленным извне, всего лишь социальным, а не экзистенциальным самосознанием, чтобы сыграть некую роль, в которой нет больше самости.

Я бываю вынужден узнать на опыте небытие своей самости, если я не знаю, что я должен делать; если ни расчет, ни закон, ни развитие некой идеи не говорят мне во всеобщезначимом виде, что мне следует делать; если, пребывая во всем этом, я в конце концов, вместо того чтобы знать в истине: «путь таков», хотел бы увильнуть от свободы; если, вместо того чтобы решать, я позволяю случайности решать обо мне. Тогда я с самом деле стал всего лишь ареной и, видя, как собственное мое бытие исчезает в ничто, говорю двусмысленные слова: «от меня это вовсе не зависит». Здесь у глубочайшего истока распадается или завязывается коммуникация от экзистенции к экзистенции. Тот, кто подобным образом извещает о своем небытии, как бы ускользнул (Wer sein Nichtsein solcherweise kundgibt, ist gleichsam entschl"upft).

Но такова сущность явления экзистенции во временном существовании, что решение должно быть принято (es muss entschieden werden). Или решаю я (экзистируя), или же решение принимается обо мне (причем я, превратившись в материал чего-то другого, не имею экзистенции). Ничто не может остаться нерешенным. Есть только некоторая ограниченная область временных возможностей, за пределами которой решений уже нельзя более откладывать, иначе эти решения будут приниматься уже не мною самим, но обо мне.

Свобода, которая является возможностью в знании, произволе, законе и идее, еще как бы оставляла какое-то пустое пространство. Если, разбивая все объективности, мы даем ответ на вопрос о «свободе от чего», то с тем большей настоятельностью выступает перед нами вопрос о «свободе для чего». Если я не знаю, чего я хочу, то я в беспомощности стою перед нескончаемостью возможностей, чувствую, что я - ничто, и вместо страха в свободе испытываю страх перед свободой.

Множеством своих малых поступков, - в частностях незаметно, но в целом определяя саму свою сущность, - я совершаю шаги, в которых теряю или обретаю себя. Или я сопротивляюсь принятию решения; ослепляю себя сам, потому что мне не хочется желать (mache mich blind, weil ich nicht wollen mag): свобода, из которой я обязываю себя, потому что решаю что-то раз навсегда, вызывает у меня ужас; я хотел бы свалить с себя ответственность и позволяю чему-то совершаться. Или же я в малых внутренних и внешних поступках, спокойно и без резкостей, так же неприметно иду своим путем и созреваю для того, чтобы в подлинных решениях остаться самим собою (und werde reif, in den eigentlichen Entscheidungen ich selbst zu bleiben). Принимаю ли я свободу или бегу от нее - это простирающееся во времени явление того, что я есмь.

5. Помысленность экзистенциальной свободы.

– Формальная свобода была знанием и произволом, трансцендентальная свобода - самодостоверностью в повиновении некоему очевидному закону, свобода как идея - жизнью в некоем целом, экзистенциальная свобода есть самодостоверность историчного истока решения. Сознание свободы находит свое исполнение только в экзистенциальной свободе, которая абсолютно непостижима, т.е. не есть ни для какого понятия. Эта свобода совершается не без знания, и не без осознания некоторого произвола как возможного, углубляющегося вначале в явлении закономерного порядка до свободного избрания своего долга и до внимания идее (H"oren der Idee), чтобы затем, наконец, быть перехваченным абсолютно уникальным истоком, просветляющим себя на этих предпосылках. То, что не получает таким образом отчетливой формы как истина в далях закона,-причем оно не обязательно должно, хотя и может, нарушать этот закон, тем самым отменяя его как закон, - достоверно для себя самого в близости самобытия с другим самобытием (Was so nicht mehr in der Ferne des Gesetzes als das Wahre deutlich wird - wobei es nicht gegen ein Gesetz verstossen muss, wohl aber kann, es damit als Gesetz aufhebend -, ist in der N"ahe des Selbstseins mit dem anderen Selbstsein sich gewiss). Благодаря своему истоку экзистенциальная свобода противостоит поверхностности случая, благодаря экзистенциальному «нужно» (das existentielle M"ussen) - спонтанности мгновенного воления, благодаря верности и непрерывности - забвению и исчезновению.

Началом и концом просветления свободы остается, однако, то, что свободу нельзя познать, никоим образом невозможно объективно помыслить. Она достоверна для меня не в мышлении, а в экзистировании; не в созерцании и вопрошании о ней, но в совершении (im Vollziehen); скорее, напротив, все положения, говорящие о свободе, суть некое всегда открытое неверным пониманиям и лишь косвенно указывающее средство коммуникации.

Свобода не абсолютна, но всегда в то же время связана, она есть не обладание, но обретение (nicht Besitz, sondern Erringen). Как сама она, так и ее помысленность существует лишь в движении.

Сознание свободы не может быть высказано при помощи одного-единственного характерного выражения. Только в движении от одного выражения к другому раскрывается смысл, который не виден ни в каком отдельном выражении самом по себе. Если в суждении «я выбираю» сознание акта решения улавливает саму подлинную свободу, то эта свобода действительна все же не в произволе выбора, но в той необходимости, которая высказывается как «я хочу» в смысле «я должен». В обоих этих высказываниях экзистенция удостоверяется в своем исконном бытии в отличие от эмпирического существования, и в это мгновение могла бы сказать «я есмь», подразумевая в этом суждении бытие, которое есть бытие свободы. Все выражения - я есмь, я должен, я хочу, я выбираю, - как выражения свободы следует взять только совместно. Ибо каждое выражение само по себе, без истолкования его через другие, означало бы или эмпирическое существование, или инстинктивное понуждение, или психический произвол. В сознании свободы все его моменты настолько сплетены воедино, что здесь в истоке есть та глубина, из которой эти отдельные моменты возникают как формы явления: нет выбора без решения, нет решения без воли, нет воли без долженствования, нет долженствования без бытия (Im Freiheitsbewusstsein sind alle Momente so in eins verschlungen, dass hier im Ursprung die Tiefe ist, woraus jene einzelnen Momente als Erscheinungsformen entspringen: Wahl ist nicht ohne Entscheidung, Entscheidung nicht ohne Willen, Wille nicht ohne M"ussen, M"ussen nicht ohne Sein).