Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Никогда действительно не установимое, не уловимое для мысли, зло фактически, в своем внезапном существовании, оказывается неодолимым. Но там, где оно встречается нам, оно не может считаться окончательным. В противнике, как и во мне самом, воля к открытости есть тот путь, на который вступают с надеждой. Я так же точно терплю неудачу там, где я считаю зло побежденным, как и там, где считаю его окончательно утвердившимся. Ход временного существования ведет нас через меняющиеся облики вновь и вновь являющегося зла (Der Gang im Zeitdasein f"uhrt durch verwandelte Gestalten des immer neu erscheinenden B"osen). Победа есть каждый раз только победа на мгновение; она укрепляет его возможность на пути, но ее мнимое завершение было бы в то же время окончательным искушением от зла.

Никогда не ограничиваясь только рациональной техникой моего планомерного воления, но никогда и не без этой техники, я приближаюсь к недостижимой во времени цели, которую достигаю каждый раз только там, где выступает мне навстречу мое самобытие, и только для него все двусмысленное в историчном мгновении разрешается в однозначную решимость (Entschluss).

Поскольку зло не уничтожается и поскольку лишь в борьбе с ним обретает действительность добро, для воли во временном существовании невозможно самодовольство (Selbstzufriedenheit) собственной добротой (Gutsein). Еще в высшем мгновении достижения истины как акта моей доброй воли звучит тихий шепот (schwingt leise): то, что мне удалось, удалось не мне одному. То, что удалось мне как добро, станет средством ко злу, если оно как обладание обратится в покой и претензию. Поэтому хотя я и люблю себя самого в активности доброй воли, но я тут же теряю себя, как только превращаю это подлинное себялюбие в наблюдающее знание о своем бытии, которое думаю удовлетворенно познавать отраженным в зеркале моего делания. В первое же мгновение такого наблюдения (Zusehen) моя деятельность сразу же становится для меня сомнительной или, если я утверждаю ее, становится претензией, которой я в то же самое мгновение уже не кажусь сам себе бесспорно достойным (dem ich... mir schon nicht mehr sicher gewachsen scheine).

Добрая и злая воля, как и свобода, принадлежат только к являющемуся временному существованию возможной экзистенции. А здесь они привязаны друг к другу, в необозримом богатстве форм взаимно пробуждая друг друга. С какой бы ясностью и решительностью ни могло быть открыто добро как требование в историчном мгновении, в какой бы строгости, простоте, однозначности ни могло оно присутствовать в охотно желающей его душе, - все же его невозможно знать объективно, всеобщим образом и раз навсегда, как единое благо (das Gute). Если его знают как таковое, оно тут же становится возможным обличием зла.

Вновь и вновь изумляет нас пародия, состоящая в том, что зло может всего решительнее выступать перед нами в обличье морального пафоса (dass das B"ose am entschiedensten in moralpathetischer Gestalt begegnen kann). Эта роль призрачного двойника (gespenstiger Doppelg"anger) проходит неистребимой двусмысленностью через все бытие свободы в существовании. Зло в своем крахе подобно непостижимой гримасе, передразнивающей в себе истинный крах возможной экзистенции как явления в существовании; его отчаянная решительность есть словно мимикрия экзистенциальной решимости, его самодовольство в созерцании своего существования - мимикрия себялюбия требовательного к себе благородного существа подлинной самости.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Свобода

Просветление экзистенциальной свободы

1. Свобода как знание, как произвол, как закон.
– 2. Свобода как идея.
– 3. Свобода как выбор (решимость).
– 4. Бегство от свободы.
– 5. Помысленность экзистенциальной свободы.

Существование и бытие-свободным

1. Вопрос о бытии свободы.
– 2. Ходы мысли, желающие доказать существование свободы.
– 3. Исток сознания свободы.

Свобода и необходимость

1. Сопротивление необходимого.
– 2. Фантом абсолютной свободы.
– 3. Единство свободы и необходимости (свобода и долженствование).

Свобода и трансценденция

1. Свобода и вина - 2. Зависимость и независимость- 3. Трансценденция в свободе

То, что я вопрошаю о свободе, происходит не оттого, что она представляется мне как понятие, предмет которого мне бы хотелось познать; скорее, постановка вопроса о том, существует ли вообще свобода, при использовании средств предметного исследования привела бы как раз к отрицанию свободы; то самое, что я сам не становлюсь предметом, становится для меня возможностью свободы. Вопрос о том, существует ли она, имеет свой исток во мне самом, желающем, чтобы она существовала.

Во всяком вопрошании субъект в том или ином смысле составляет условие характера этого вопрошания и способа предметного ответа на него; но в вопросе о свободе подлинное самобытие в его возможности есть в одно и то же время и тот, кто спрашивает, и тот, кто отвечает. Если поэтому я спрашиваю, существует ли свобода (ob Freiheit sei), то вопрос становится в то же время моим действием (Тип): берусь ли я за себя или оставляю себя, и как именно; я не ищу по сторонам - не встретится ли мне, скажем, где-нибудь в мире свобода. Поэтому вопрос: существует ли свобода?
– становится совершенно ничтожен как вопрос сознания вообще; весомость этого вопроса не остается всегда одинаковой, но только растет с ростом присутствия подлинного самобытия; я вопрошаю об этом не абстрактно, но в той мере, в какой это затрагивает меня самого.

Кто полагает, что истинный ответ на вопрос о свободе он имеет уже в некоторой чистой понятийности, тот называет свободу как таковую основным понятием философии. Кто, однако же, не знает здесь, а потому и вовсе не ожидает получить в ответе некий результат (Ergebnis), но желает уясниться сам (klar werden will), потому что желает стать самим собою на своем историчном пути, - для того свобода станет подлинным знаком (signum) просветления экзистенции.

Если, оглядываясь по сторонам, я мысленно устраиваю смотр всему тому, что вообще называют свободой, то впадаю в множественность фактических обстояний и дефиниций, из которой никакое объективное сознание смысла не позволяет мне выбрать, что -и где именно - есть свобода, а что она не есть. Только если меня направляет мой подлинный интерес к свободе, я замечаю в этом множестве то, что напоминает мне о свободе, потому что я сам в возможности уже свободен. Только из этой возможности моего собственного бытия-свободным я и могу вопрошать о свободе. Свободы, стало быть, или вовсе нет, или же она есть уже в вопрошании о ней. Но то, что она вопрошает как исконная воля быть свободным, предвосхищает это бытие-свободным в самом фактуме вопрошания (Dass sie aber als urspr"unglicher Wille zum Freisein fragt, nimmt im Faktum des Fragens dieses Freisein vorweg). Бытие-свободным не может сперва доказать себя, а потом и желать себя, но свобода желает себя, потому что уже насущно обладает неким смыслом своей возможности.

Философствование из возможности бытия-свободным попадает на путь, на котором, аргументируя, желает удостовериться в свободе, - а именно в том, что свобода есть. Эти аргументы - родившиеся словно вместе с самим бытием свободы - насущно необходимы философу, чтобы, отталкиваясь от них, выйти к подлинной свободе (um sich von ihnen zur eigentlichen Freiheit abzustossen). Поэтому просветлить свободу означает, негативно, не желать доказывать свободу как некоторое существование. Свобода доказывает себя не в моем прозрении.^но в моем действии (Tat). В заботе о бытии свободы уже заключена та активность, из которой осуществляет себя свобода.

Но если свобода есть возможность, то она есть в то же время возможность моей несвободы, и страдание от несвободы есть отрицательный импульс свободы. Я как самобытие не выношу возможности несвободы. В этой невыносимости я осознаю себя самого: потому что я сам существую как самость, которой может быть безусловно важно нечто от него зависящее, для меня должно быть возможно быть свободным (weil ich als ich selbst da bin, dem es auf etwas, das von ihm abh"angt, unbedingt ankommen kann, muss ich frei sein k"onnen). Но это - не умозаключение от факта к его условию, но выражение самого самобытия, сознающего свою возможность как бытие, которое к тому же принимает и решение о самом себе. Требуя от себя, оно тем самым требует и себя (Es fordert sich, indem es von sich fordert). Ему должно быть возможно удовлетворять требованиям, если оно желает быть.

Свобода как первое и последнее в просветлении экзистенции говорит вообще только здесь, - не в ориентировании в мире, и не в трансценденции. В ориентировании в мире есть бытие как наличность, как предметное и значимое; насколько простирается здесь познание, свободы еще нет. В трансценденции свободы уже нет более; было бы ошибкой абсолютизировать свободу, превращая ее в трансцендентное бытие; свобода есть только как экзистенция во временном существовании. Правда, в свободе есть движение, имеющее целью сделать себя самое излишней; будучи последним в явлении временного существования экзистенции, она хочет уничтожиться в трансценденции. Свобода всегда есть еще бытие экзистенции, а не какой-либо трансценденции (einer Transzendenz); она - рычаг, с которым трансценденция приступает к экзистенции, однако она такова лишь благодаря тому, что эта экзистенция, в своей независимости, и есть она сама.