Фина

– Прости.

Улыбка появилась и на моем лице, и я ответила:

– Ничего, можно и посмеяться. Шила я ее недолго и даже пуговицу на рубашке не доделала. У нее до сих пор виден пупок.

Кауфа подняла брови и добавила:

– Какие это куклы ты шьешь?

Я не сдержалась, и мы звонко рассмеялись на всю кухню. Когда я набирала свой домашний номер, чтобы предупредить близких, Кауфа все еще тихонько посмеивалась.

В десять вечера мы отправились смотреть фильм. На кассете, крупными буквами, было написано «Eraserhead». Кауфа с щелчком закрыла «карман» кассетника Panasonic NV-2000, нажала кнопку запуска и придвинулась ко мне. Свет от телевизора постепенно заполнял пространство, с каждой секундой все четче выделяя контуры наших ног. Пока Кауфа запускала свой домашний кинотеатр, я успела снять джинсы, расстегнула лифчик и спрятала его под штанинами. Устроившись поудобнее на кровати и положив ногу на ногу, я закрыла глаза и стала ждать свою подругу.

– О чем фильм? – спросила я.

Раздался щелчок. Кауфа присела на кровать и дотронулась до моей пятки. Издав непонятный звук, похожий на сдавленный хохот, я одернула ногу.

– Молодой режиссер и его первый фильм, – начала Кауфа.

Она придвинулась ко мне и поцеловала своими мягкими губами мою шею.

– Ужастик, драма, трагедия.

Я открыла глаза и прищурившись спросила:

– Со счастливым концом?

Улыбнувшись, Кауфа ответила:

– Очень на это надеюсь.

Только на следующее утро я поняла, насколько странным и ужасным оказался этот фильм. Пугающим, потусторонним, понурым. В голове запечатлелась грибовидная девушка, младенец вопил, а умалишенная улыбка хозяина одной семьи коварно следила за ходом моих мыслей.

– Гадость та еще, – фыркнула Кауфа.

Я взяла бутерброд с яйцом, понюхала его осторожно, и спросила подругу:

– Ты хорошо спала?

– На удивление, – сказала Кауфа. – Отрывками помню свой сон, но это был не ужастик.

Еще раз понюхав бутерброд, я поинтересовалась:

– Что же в нем было? В твоем сне.

– Если не хочешь, то я съем, – бросила Кауфа.

Пожав плечами, я предложила:

– Разрежем напополам?

Позавтракав, мы по очереди приняли душ и отправились на учебу. Моя подруга ежедневно мылась в шикарной ванне. Штора, закрыв которую я оказалась в помещении класса люкс, крепко держалась на блестящих кольцах тяжелого стального прута. «Я бы здесь жить осталась», – подумала я. Смочив тело, я растерла себя жидким мылом и включила хороший напор теплой воды. «Волосы мыть не буду», – озвучила в голове свои мысли. Долго задерживаться в темноте не получалось. На секунду закрыв глаза, я не своей волей воссоздавала детали нового сна. Ужастик отзывался в основе моего сценария, где, как и обычно, меня ждало черное и теперь уже мерзко смердящее пианино. «Отголоски фильма, как же», – вздыхала я.

На этот раз все происходило до крайности нелинейно и было четкое ощущение, что кто-то меняет изложение реальности на ходу. Жонглирует группами, подменяет детали и вносит изменения в общности.

Я стояла и читала книгу. Не сидела, не лежала, а именно стояла, что было для меня необычно. Мой взгляд был прикован к одному единственному слову, но в то же время я читала соседние строки. Быстро, не улавливая смысла, как бешеный сейсмограф во время толчков земной коры, я перелистывала страницы, в центре которых значилось одно единственное слово «Люк». От этого слова веяло чем-то дурным, голова переставала думать, и, казалось, что я должна была закрыть эту книгу и пойти дальше. Заставить себя проснуться и в очередной раз пообещать себе не смотреть ужасы. «Здесь нет помощи, – пришло мне в голову. – Столько снов, а помощи нет». В страхе потерять рассудок и больше не проснуться, я произнесла центральное слово, и механизм повернулся. Раздался гудок поезда. Протяжно, грузно, до боли одиноко.

В моих руках оказался ключ. Длинная ручка и множество выступов на конце. Я присмотрелась и заметила надпись на бирке. «Versuchen oder Schlaf». Как на выставке, передо мною, в ряд, расположились вырезные люки. Они перемещались и каждый из них обладал индивидуальным запахом. Сладкий мед, свежая трава, жженый сахар, лимонный сок или же пряности в виде лаврового листа, черного перца. Присев на корточки, я попыталась сосредоточиться на одном из люков и тут же ощутила толчок ключа. Это был люк номер «19-05». Неброский узор по центру крышки, длинная ручка и выпуклость в середине. Сколько я не старалась, ключ даже на миллиметр не вошел в скважину. Подняв голову, я сосредоточилась на другом, уже отдаленном люке, ручка которого напоминала сломанную кость. Люк покорно устремился ко мне, щелкая скважиной. «А ты красивый», – подумала я. Крышка отполирована, узор законченный, утончённый. Единственное, ручка его треснула и была удивительно сухой. «Будто не металл, а часть человеческого тела», – промелькнуло у меня в голове. Со второй попытки мне все же удалось вставить ключ, но повернуть его, к сожалению, не получилось. Третий люк отличался размерами. Его запах напомнил мне жженые рыжики. Ключ так же отказывался помещаться в скважину. Четвертый люк вечно крутился на месте, поэтому я оттолкнула его и отметила взглядом следующий. С пятым и шестым приключился казус – замочные скважины на них отсутствовали. И только на седьмой попытке мне выпала удача. Медленно вставив свой единственный резной ключ, я повернула его и услыхала звонкий щелчок. «Тцынь», – послышалось. Взявшись за ручку, я заметила, что на этом люке нет номера, а вместо него вырезана надпись «Schlaf». «Я и так во сне», – подумала я. Неторопливо открывая крышку, я поймала себя на мысли: «Может, я не права. Может, мне надо было стараться?».

Под крышкой было нечто в виде пудинга. Смесь не бурлила, не подавала признаков жизни, но дотрагиваться до нее и тем более пробовать на вкус я не хотела. Приблизив к ней руки, я услышала волнами доносящееся до меня шипение остальных люков. Они будто говорили мне: «Не повинуйся, будь сильной». По правде сказать, желания закрыть крышку не было, ровно, как и дотронуться до смеси. Побудило меня совершенно другое. Мой фрактал вернулся и начал играть Листа. Громко, не щадя клавиши, с целью вновь напугать, вселить страх и смятение. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я коснулась рукой до смеси и ощутила резкий химический запах. Люк мгновенно расширился, и я очутилась в другом помещении. Перед тем как проснуться, я прочла надпись на несущей стене: «Danke». На меня уставилась камера, огонек которой ритмично замигал, а затем загорелся зеленым. «Меня заметили», – пронеслось в голове.

– Кауфа, осторожнее, – пробормотала я. – Ты попала на меня своим лаком.

– Извини. Сильно зацепила? – повернувшись ко мне лицом, моя подруга выразила сожаление и хотела было подойти, обнять меня.

– Постой. – На секунду я ощутила отрыв от реальности, возникла пауза и мой взгляд переместился на входную дверь. – Подожди немного. У меня такое ощущение, что я еще не проснулась. Все какое-то смазанное и непостоянное. Мне надо вымыть лицо и сполоснуть рот.

Держа маленький баллончик в руке, Кауфа посмотрела на меня и что-то шепнула. Черты лица ее медленно стирались и вновь вырисовывались, подобно приливу и отливу морских волн.

– Поверни ручку на кухне. Я отключала холодную воду на ночь.

Я оказалась возле раковины. Пошарив руками по стенам, окликнула Кауфу:

– Синяя ручка?!

В это время мое подсознание разделилось пополам, отведя вторую его половину на описание восхитительной ванной комнаты. Мягкий, обволакивающий потолочный свет. Пленительно звенящие кольца дорогой шторы. Оливковый гель для душа с мандариновым соком, настоем виноградных листьев и эфирным маслом бергамота. Теплая вода, обволакивающая каждую клеточку тела.

– Она самая. Ходит туго, так что приложись основательно!

Я натужилась. Вцепилась пальцами и изо всех сил надавила на уходящую вниз педаль. Выхлопная труба приглушенно захлопала и мой байк умчался за горизонт. Линия, разделявшая границу открытого поля и бесконечный небосвод, дала слабину и из ее створок полилась вода. Теплая, и, что оказалось правдой, обволакивающая каждую клеточку моего тела.

– Сработало! – кричала я. – Буду через двадцать минут!

– Отлично! – отозвалась Кауфа. – Я пока поставлю чайник и открою овсяное печенье!

Вода омывала мое тело и согревала меня. Аромат мандарина вскружил мне голову и перенес так далеко, так быстро и внезапно, как не перемещаются электроны по медным проводам, в поисках стеклянной лампы с вольфрамовым сердцем в груди.

Я открыла глаза и взглядом впилась в блестящий смеситель, по пути изменяя градус обзора, целясь в нечто потустороннее, соседнее с ванной комнатой. Это была сцена. Крохотная, со спертым воздухом. Шумными, но искусственными зрителями по команде хлопающими синтетическими ладонями. На сцену вышла невысокая белая девушка. Странная голова, милая улыбка, звонкие каблуки. «Сцена из фильма, не иначе», – вспоминала я.