Финита ля комедиа

— Меня Кешка про вас предупредил, — Фока опустил голову.

— И того лучше! Ты — швейцар, а не поинтересовался даже, по какой такой надобности сам начальник сыскной полиции в твоем вертепе появился. Ты ж поперед меня должен бежать и пылинки разгонять. Вместо этого я вынужден лично обходить номера и искать свидетелей преступления. Говори, кто тебе пиво поставил, чтобы ты под ногами не шмыгал?

— Да мужик этот, — Фока растерянно посмотрел на Тартищева и потер ладонью обширную плешь на голове. — Пришел, говорит: хочешь пива? Кто ж не хочет? Он достал три бутылки из саквояжа и говорит: вернусь — еще три получишь. Вот и все.

— Он сказал, откуда вернется?

— Нет, просто сказал, что к певичке идет. А про Наташку и речи не было.

— К какой певичке?

— Да у нас одна всего! Люська! Я и подумал, что к ней. — И повторил опять:

— Про Наташку и речи не было.

— Как он был одет?

— Обыкновенно! Пальто короткое, котелок. В руках саквояж такой, знаете, с которым доктора ходят, и все.

— А дворник? Твой приятель Кешка говорит, что к ним дворник заглядывал. Выходит, ты дворника тоже не заметил.

— Дворника? — поразился Фока. — Нет, дворника не было. Этот господин минут за двадцать до вас пришел, затем вы с господином Желтовским появились, потом опять господин Желтовский с невестой вышли, и все, больше никто не заходил, не выходил. А тот, что с саквояжем, тоже не вернулся. Правда, от Люськи никто быстро не выходит.

— Откуда такие подробности? — поразился Тартищев. — Вроде из швейцарской не вылазишь, а все видишь? В подзорную трубу наблюдаешь, что ли?

Фока польщенно улыбнулся.

— Нет, трубы не имеется. Глядите сюда. — Он ткнул пальцем в сторону шнурка с колокольчиком, который висел над дверным косяком. — Он у меня от входа тянется. Вы только вошли, а у меня уже бряк-бряк… — Он довольно прищурился. — А теперь смотрите сами. — Он приоткрыл дверь. На противоположной от швейцарской стене коридора висело одно зеркало, а рядом, несколько под углом, — другое, и в них просто замечательно просматривалась входная дверь и даже три ступеньки перед ней.

Тартищев озадаченно хмыкнул и с явным уважением произнес:

— Молодец! Сам придумал или кто подсказал?

Швейцар неопределенно пожал плечами и расплылся в улыбке:

— Так пива ж завсегда хочется, Федор Михайлович, а они так и снуют, так и снуют. И днем, и ночью, что мураши. А место хорошее. Жалко терять! Вот и крутимся, как можем!

— Говоришь, дворник в дом не входил, только этот господин в пальто и в котелке? Ты его раньше встречал? — опять перевел разговор на нужную стезю Тартищев.

— Нет, в первый раз! Сколько здесь служу, в первый раз! — Фока все же не выдержал и перекрестился. — Вот те крест, Федор Михайлович!

Тартищев с осуждением посмотрел на него, но ничего не сказал. Подошел к окну и выглянул наружу. Окно швейцарской выходило в грязный дворик аккурат напротив черного хода в кабак.

Федор Михайлович отошел от окна. Несколько секунд постоял в раздумье, решая, что предпринять. И скомандовал:

— Давай, веди к Люське! Посмотрим, что за кавалер к ней пожаловал?..

Они поднялись на второй этаж. Певичка жила в противоположном от Наташиной комнаты конце коридора. Фока забарабанил в дверь, на которой так же мелом была выведена цифра 219. Стучать пришлось сильно и долго, и не только рукой. Напоследок швейцар несколько раз пнул дверь и выругался. Видимо, это подействовало, потому что дверь распахнулась и в коридор выглянула рыжая девица в цыганской юбке и разорванной на плече красной блузке. Острая лисья мордочка, сальные глазки… Один глаз заплыл от свежего синяка, второй подбили дня три назад, и он был окружен синебагровым с легкой желтизной ореолом. На шее у барышни виднелся еще один синяк, оставленный явно в пылу страсти. В руке она держала грязный стакан с темной жидкостью и неприязненно смотрела на тех, кто помешал ей с этой жидкостью расправиться.

— Че надо? — справилась она отнюдь не дружелюбно. — Че ломитесь? Отдохнуть не даете!

— Жалуются на тебя, Люська, — сказал угрюмо Фока и кивнул на Тартищева, — вот даже господин начальник приехал, чтобы тебя урезонить. Много шуму от тебя. И посторонних много водишь. Уймись, а? Не то выселим!

— Не ты меня поселял, не тебе и выселять! — произнесла высокомерно Люська и сделала быстрый глоток из стакана. Затем окинула Тартищева взглядом. — А ты ничего, легавый! И шинель тебе к лицу!

— Шинель многим к лицу! — ответил Тартищев.

— Не скажи, не скажи, — произнесла нараспев Люська и вновь сделала быстрый глоток из стакана, отчего глаза ее заметно повеселели. — Заходи! — неожиданно предложила она Тартищеву и, отступив в сторону, сделала приглашающий жест в комнату.

Федор Михайлович переступил порог. За ним последовал Фока. Правда, Люська попыталась ему в том воспрепятствовать, но швейцар взял ее за плечо и оттолкнул в сторону. Люська привычно выругалась и махом опорожнила стакан, видно, в компенсацию потраченных усилий.

Тартищев миновал прихожую и вошел в комнату.

И тотчас увидел сидящего за столом мрачного типа. Небритая физиономия, грязный тельник, босые ноги. Совсем не похоже, чтобы подобный субъект появился здесь пару часов назад. Судя по запаху перегара и высоте щетины, он отсиживался здесь не меньше двух суток. А если взять за точку отсчета возраст синяка под глазом певички, то и того больше. Хотя, если верить Фоке, Люська от недостатка кавалеров не страдала, и синяк вполне мог появиться от оплеухи другого собутыльника.

— Спокойно, полиция! — сказал Тартищев и посмотрел на гостя певички. — Предъявите документы.

Тот провел под носом ребром грязной ладони и громко срыгнул воздух.

— Отвяжись, легавый, — тип был изрядно пьян, но не настолько, чтобы не понять вопрос о документах. — Плакат у меня завсегда при себе. — Он полез в изголовье кровати и достал из-под подушки замызганный паспорт.

Тартищев внимательно его просмотрел. Тип значился мещанином Александром Мироновым.

— Чем занимаешься? — спросил он Миронова.

— А чем придется! — ответил тот лихо. — Стрижем, бреем, пиявки ставим. Слыхал про парикмахерское заведение Якова Уколова? Так я там вторым мастером.

— И что ж ты, второй мастер, здесь прохлаждаешься? — справился Тартищев, возвращая ему паспорт.

— А Яшка мне на дверь показал, погань такая! — сплюнул прямо на пол Миронов и пожаловался:

— Вишь, я клиенту ухо нечаянно поцарапал, вот он и взъярился!

— Ладно, с тобой все ясно! — махнул Тартищев и повернулся к Люське. — Сколько дней он у тебя отирается?