Финская руна

Лена, как настоящая принцесса Кировского, в смысле в полную меру капризная и всевластная, уже имела свои собственные планы на вечер, которые самым кардинальным образом расходились с должностными обязанностями их обоих. Она решила устроить прощальное романтическое свидание рыцарю, который храня у сердца знаки своей дамы, готовился отправиться во Святую землю воевать гроб Господень. И в то время, пока смена рабочих шла на обед — она поволокла своего любовника на изысканный ужин.

Удивительное дело — но правы древние римляне, в дошедшей до нас из глубин веков латинской пословице об разных уровнях доступа к чувственным удовольствиям у Юпитера и у быка. Потомки лучника Париса конечно слизали пантеон и переиначили на свой лад греческих богов, но все же, одновременно и облагородили, опустив то, что делал Зевс у ахейцев с коровами.

Лена мимоходом отметилась в профсоюзном блоке, невнятно что-то заявив о необходимости дополнительного инструктажа отбывающему в командировку работнику штатива и объектива. Заодно при всех вызвала на проходную машину. Под испытующими перекрестными взглядами мужчин и женщин, занятых «важной» профсоюзной работой Викторов почувствовал себя неуютно. Он ощущал не чувство совестливого неловкого позора, конкретно этих людей он не стыдился. Ярослав вживую видел неэффективность и тотальное просиживание штанов данной раковой опухоли на теле заводоуправления, которая называлось профсоюзным отделом. Никаких реальных дел они не решали, но как могли, вставляли палки в колеса и занимались самыми настоящими поборами с работяг, при виде которых всплывала прямая аналогия с церковной десятиной. Все серьезные проблемы персонала завода эффективно пробивали и протаскивали не через профком, эту юдоль убогих лодырей, а только при помощи истовых жрецов новой религии, коммунизма, через партком.

Например, не руководство завода, не профком — именно партком своими усилиями способствовал проведению линии энергоснабжения и канализации к новым жилым корпусам рабочих.

И причин для мотивации на подобные административные подвиги у коммунистов хватало. Вся страна жила как огромный военный лагерь в ожидании неизбежной войны, вероятно на два фронта, и пропагандой партии отводилась самая важная роль в преодолении текущих и будущих сложностей. Исключительно коммунистов оказалось налажено полноценное продовольственное снабжение сотрудников предприятия. Именно усилиями парткома, завод, если провести аналогию с живым организмом, как бы обрел вторую систему кровоснабжения — с помощью «партийных проверок», «комсомольских постов», «партсобраний» и прочих этих знаковых символов времени, проходя сквозь которые, как корабль в шхерах между створами, завод справлялся с поставленными планами.

Чем занимался, кроме междоусобных свар и интриг, этот раздутый штат бумажных тунеядцев, пригревшихся на теплых местах профкома, для хронодиверсанта осталось навсегда настоящей загадкой. Ведь с проблемами люди шли не сюда, а в партийные комитеты. А распределением всяческих редких бонусов, вроде путевок, мог заниматься и один человек. В составе отделе кадров.

Пока принцесса без короны раздавала окончательные распоряжения в своем королевстве, имея в виду свою отлучку, кстати говоря, уголовно наказуемую нынешним законодательством, придворный фотограф, припомнив это обстоятельство, тихонько кашлянул. Ленке то ничего за самоволку не будет, сейчас в преддверии возможной заварухи на Севере, человека с фамилией Тройлайсет никто не тронет, тем более если эта личность — дочь того самого Тройлайсета, вождя канадских коммунистов, личного друга Рахьи, и прочая и прочая, воспетое пропагандой начала тридцатых, во время пышного, но недолгого, как северное лето, расцвета финского влияния в Советской Карелии.

Но вот завистники и враги, запросто могут обрезать крылышки безродному фотографу, чисто чтоб этой самой Лене стало «очень приятно». Поэтому, прокашлявшись, он твердо заявил, что ему нужен пропуск с завода, дабы не уволили по статье. Лена, которая такое поведение восприняла как неприкрытую трусость, о чем громогласно заявила, тем не менее выписала своей рукой разрешение, поставила штамп и брезгливым жестом отдала тайному любовнику. Профсоюзница обычно производила впечатление весьма умной и здравомыслящей девушки, но вот безграничная власть и возможности, вкупе со взрывным характером, иногда представляли ее не в самом лучшем свете.

Хронодиверсант, стиснув зубы, сдерживаясь из последних сил, стерпел и это. Холуйская должность ручного вибратора была не по нему.

Они, загрузив вещи фотографа в багажник, сели в машину. Тут, очень довольная собой Лена сообщила, что договорившись через подругу, она организовала спецрейс для Викторова. Как понял Слава — это был очередной «статусный» поступок его эксцентричной дивы. Все откомандированные с Ленинградских заводов на «Большие военные сборы» инженеры, рабочие, наблюдатели, специалисты и фотографы — поедут на место назначения в лучшем случае на жестких плацкартных местах, а для «Юрочки-фотографа» будет организован чартерный рейс. Уже уставший удивляться чему-либо за последние две недели своей жизни, Викторов все же сейчас выпал в полный осадок. Довольная произведенным эффектом Лена увидев ошеломленное выражение лица, счастливо засмеялась и игриво помахала перед его носом серебряной фляжкой. Хронодиверсант не стал отказываться от предложения выпить и щедро приложился к узкому горлышку с резьбой.

— Ну ты мужлан! — опять с непереносимыми нотками превосходства, сопровождаемым ехидным девичьим хихиканьем начала очередной раунд словесных унижений его борзая подруга.

— Ну что ты, как животное, хлебаешь словно воду! Это же коньяк! Выдержки многолетней!

Слава очень внимательно осмотрел салон на предмет шторок или заглушки, которая могла бы хоть визуально разделить сиденье водителя и заднее пассажирское. Чтобы в спокойной обстановке придушить эту бляднокурую стерву. Он вновь поймал на себе уже знакомый холодный изучающий взгляд водителя авто, когда тот вроде как поправлял зеркало заднего вида. Славу аж передернуло от энергетики этого сканирования — на него взглянули два вороненых ствола, а не просто упал случайный взор таксиста на проходного клиента.

Собрав волю в кулак он скорчил для соглядатая-шофера милую улыбку. Но так как не мог продолжать просто сидеть, то Викторов решил опасно «пошалить». Он переложил фляжку в левую руку, демонстративно приложил к губам, а правую руку отправил в опасный поход за девичьими прелестями. Лена, тоже ощутившая на себе это сканирование со стороны водителя, от неожиданности действий Славы ойкнула, покраснела как рак, и затем, растерявшись, и не в силах предпринять что-либо, застыла в напряженной позе, закрыв глаза и закусив губу. Девушка не могла раскрыть перед водителем, что ее так нагло щупают — сам факт признания этого означало бы для нее бесповоротную «потерю лица».

Наконец, они приехали к месту назначения. Это был ресторан, видимо предназначенный для обслуживания элиты города. В не очень большом помещении несколько столиков уже оказалось занято — за ними обедали военные, люди в военных френчах, а также присутствовало определенное количество весьма стильных и ухоженных женщин. Хронодиверсант неожиданно узнал Мерецкова, сидящего за столиком в компании еще одного военного и двух дам, разодетых по последней моде. Они весело шутили и смеялись на весь зал.

Викторов застыл на месте, не сводя взгляда с этого деятеля. До сих пор он общался с обычными людьми, которые особенно яркого следа в летописях его страны не оставили. Не потому что были глупыми или неспособными — просто их судьбы перечеркнула и отправила в небытие самая страшная война двадцатого века. До сих пор все воспринималось все-таки как костюмированный спектакль в хорошо проработанном антураже и деталями того, предвоенного времени. Даже без особых проблем нашел работу, а затем вообще закрутил шашни сразу с двумя «деффками»: с одной для сердца, с другой для дела. И тут наступает шок от «пробуждения»: он прямо перед собой, на расстоянии вытянутой руки, видит реальную историческую личность.

Кирилла Афанасьевича сложно назвать положительным персонажем в истории нашей страны. Показательно, что именем этого одного из «маршалов Победы» не названа ни одна улица в Северной столице. Ни одна! Нет ни одной мемориальной доски Мерецкову. Хотя большая часть его «деятельности» связана с Севером. Пригороды и периферия все же имеют некоторое число «отметок», но весьма незначительное. Громкие «испанские» подвиги этого горе-штабиста, где тот ухитрился заработать аж два ордена, тоже на поверку, если копнуть, выходили или разгромами или ничего не значащими боями, с сомнительным участием в них фигуранта. Викторов знал, что этот человек являлся начальником и другом печально известного Власова, ставшего командиром РОА, но несмотря на все косяки и порочащие связи, всегда выходил сухим из воды. «Хитрый ярославец», как называл его Сталин, даже когда его арестовали, и когда против него собрали десятки свидетельств, сумел вернуться из застенков и вновь надеть форму военачальника. Мерецков — тот, кто виновен в кровавой мясорубке Финской компании. Тот, кто далее возглавляя Генштаб, а затем будучи зам. наркома по боевой подготовке — кто виноват в проблемах развертывания войск летом 1941 года, приведших немцев осенью под стены Москвы. Историей еще значительно недооценено значение этой личности для судеб страны.